Копия Афродиты (повести), стр. 68
— Зачем я тебе нужна?
— Не секрет, — начал жестко я, но в моем голосе чувствовалась дрожь, волнение, — что по твоей милости на меня заведено уголовное дело и скоро я сяду на скамью подсудимых…
— Какое уголовное дело? — как бы испугалась Оксана. Испуг ее был неподдельным, она изменилась в лице.
— Ты дала письменное показание, что не разрешила мне взять мотоцикл…
— Я ничего не писала и никому ничего не говорила! — искренне удивилась Оксана. — Зачем мне это?
— Но почерк-то твой?
— Какой почерк? О чем ты говоришь?
— Ну, то что в милицию ты написала…
— В какую милицию? — возмутилась Оксана. Разговор заходил в тупик. Я так и предполагал, что
Оксана не признается и будет искать выход из создавшегося положения.
— Почерк… Я ведь знаю твой почерк…
— Мой? И ты уверен в этом?! — вызывающе сказала Оксана.
Еще бы! Я не был уверен… Чей-чей, а почерк Оксаны я-то знаю, как свой. Даже мысленно сверился с теми записками, которые она присылала мне через Витьку. Артистка! Вот теперь случилось то, чего я так боялся.
Свою грязную роль она сыграла отлично, как и следовало ожидать. Улыбается, возмущается, вроде чего-то доискивается… Предательница!
Я с презрением посмотрел ей пристально в глаза, жестко спросил:
— Ты, конечно, не знаешь и того, что я попал в аварию и лежал в больнице?
— В больнице? Отец не говорил.
— Ладно, — махнул я рукой. — Тебе не до меня.
— Гришка…
— Ты дашь мне письменное показание, как все было?
Оксана, не раздумывая, тут же согласилась.
— Хорошо, я напишу, что тебе надо. Поехали к тетушке. — В ее лице был какой-то испуг.
— Мне нужна правда…
Тяжелые, гнетущие минуты этой встречи стали угасать. Оксана пригласила меня к тетке на квартиру. А нужна мне эта квартира? Что я буду в ней делать? Я мельком посмотрел на свои мятые брюки, на словно пожеванную рубашку… И снова — на Оксану. Рядом с ней я стоял, как нищий, как обреченный. Конечно, Оксана была и осталась самой красивой из девушек. Какое-то чувство обиды снова вспыхнуло в моем сердце, пот выступил на моем лице… Или это просто от жары?
— Як тетке не поеду, — вдруг сказал я. — Напиши сама.
— Ты будешь меня здесь ждать?
— Нет, я уеду домой. Вышли заказным в милицию на имя Кравца…
Разрядившаяся немножко обстановка снова накалилась. Не помог мне теперь даже любимый Дейл Карнеги, советовавший сохранять спокойствие в самых невыносимых ситуациях, чтобы не растерять друзей и обрести их расположение к себе.
— Как хочешь, — обиделась Оксана.
Мне все время казалось, что недалеко на скамеечке сидел парень, сопровождавший Оксану, исподтишка наблюдал за нами. И, разумеется, злорадствовал надо мной…
— Желаю удачи! — сказал я, имея в виду и сдачу экзаменов, и того незнакомого парня.
— Пока! — ответила она. — А ты все же ненормальный…
Я ничего не ответил. Конечно, я ненормальный. И без тебя теперь знаю… Не свяжись с тобой, у меня пошло бы все по-другому.
Резко отвернувшись от Оксаны, я сразу направился в приемную комиссию и потребовал свои документы обратно. Секретарь оторопело посмотрела на меня, стала упрашивать, доказывать, что нам, парням, легче сдать и пройти конкурсную комиссию, что я делаю непоправимую ошибку… Но в моей голове сидели, словно вбитый гвоздь, то самое «пока!» и насмешливый взгляд незнакомого парня. Нет, я оказался здесь третьим, лишним…
Ближайшим рейсом автобуса я покинул Гродно…»
28
Четырнадцатого июля, как было условленно, Гришка постучался в кабинет следователя. Услышав глухое «да», открыл дверь и направился к столу, за которым сидел старший лейтенант. Тот, мельком взглянув на вошедшего, кивком головы указал на стул.
— Принес?
— Да.
— Давай.
Гришка открыл «дипломат», достал толстую пачку исписанной стандартной бумаги, протянул Кравцу. Сергей Иванович с недоумением взял ее в руки, повертел, будто попробовал на вес.
— Это что такое?
— Автобио…
— Хм-м, — хмыкнул следователь. — Так ведь это на роман потянет. Когда мне его читать?
— Вы же сами просили: подробно…
— Вот что, — улыбнулся Кравец, — зайдешь через три дня. На эту муру надо время.
Гришка, обиженный, поднялся со стула, обвел взглядом цветы на подоконнике и с удивлением заметил, что один из них — герань — густо расцвел. Господи, как быстро бежит время, подумал. Но еще три дня… Что же принесут они?
— Сергей Иванович, — обратился к старшему лейтенанту Гришка. — Вы ничего дополнительно не получали по моему делу?
— Нет. И что я должен, по-твоему, получить?
Гришка пожал плечами. Прокрутить ему «Сони», что ли? Ведь неприятный разговор с Оксаной он тайно записал при встрече. Там очень четко и ясно все сказано. А может, подождать? Ведь таким образом защищать себя тоже не очень…
— Я думал, какое-нибудь уточнение…
— Жди. Для повторных показаний я вызвал Оксану Певень.
— Ее нет дома.
— Знаю. Хотя и не уверен в том, что она изменит свои показания. И знаешь что, парень? Я бы на твоем месте пошел к председателю колхоза. Ведь от него зависит твоя судьба.
— А если не пойду?
— Как знаешь. Любое начатое дело мы всегда доводим до конца. Я бы не желал того конца, который ожидает тебя, гражданин Качур. А вот если бы Петр Саввич забрал заявление, если бы вы подобру-поздорову решили вопрос с мотоциклом, если бы его дочь подтвердила то, о чем ты настаиваешь… Пришлось бы возместить убытки…
— Если бы, да если бы… я был виноват, — Гришка, кажется, наглел, уже совсем свыкнувшись с обстановкой в милиции.
— Как знаешь, — снова недовольно произнес следователь. — Если тебе что-то говорят, надо и прислушаться…
Гришка постоял минуту. Подумал, а затем спросил:
— Сергей Иванович, скажите, пожалуйста, я что, и в самом деле преступник?
Кравец, оторвавшись от первого листа Гришкиной автобиографии, с недоумением посмотрел на парня и с каким-то сожалением тихо произнес:
— Неужели ты думаешь, Качур, что я играю с тобой в кошки-мышки! Будто других дел у меня нет. По тем документам, которые у меня накопились, ты что ни на есть опасный преступник. У тебя очень мало осталось времени на собственные сомнения… Мне просто жаль тебя…
Гришка, поблагодарив, сам не зная за что, следователя, вышел из кабинета.
29
«…Бросить вести дневниковые записи я уже не могу. Итак, я — преступник. Что ни на есть опасный, как выразился следователь Кравец. Из его уст странным было услышать: мне жаль тебя… А, собственно, чего меня жалеть? Не калека, не больной, не сирота… Приходится вот только постигать ненужные науки. В частности — Уголовный кодекс. К своему удивлению я открыл, что уголовные преступления бывают непреднамеренными. Но если они влекут за собой тяжелые последствия, все равно надо нести уголовную ответственность. Я примерил это к себе. Если бы я, например, сбил на дороге человека и он скончался. Разумеется, нечаянно. Тогда можно было бы и спросить с меня по всей строгости. Но я ведь врезался в дерево сам. И все равно дело завели на меня. Это, конечно, несправедливо. Угробили мы собаку. Это тоже непреднамеренно. Правда, спасибо Певню, добил он ее сам. Но мне еще придется доказывать свою невиновность в этом. Остается мотоцикл. Факт воровства. М-да… Здесь дело посложнее. После того как я уехал из Гродно, даже по-человечески не попрощавшись с Оксаной, она меня попытается проучить. Не поможет мне и «Сони».
Я внимательно прокрутил кассету и обнаружил, что Оксана и не подтверждала того, что мне разрешила взять мотоцикл. «Я ничего не писала и ничего никому не говорила…» А дальше все охи и ахи, чистая наивность… И почему ее потянуло в медицинский? А ведь же играет, как настоящая актриса. И напишет ли она новое объяснение? Почему я не сдержал себя и не остался на пару часов? Боже мой, какой я болван…
Я стал размышлять о судьбе. Говорят, судьба не зависит от воли и желания человека. Если учесть, что Витька в тот вечер в двух шагах не увидел Оксану, в этом доля правды есть. Значит, мои неприятности были предопределены заранее. Пусть Витька соврал. Значит, опять судьба. Но все же я прихожу к выводу, что судьба — это я сам. Это мои действия и поступки, которые я должен, обязан был предусмотреть. Если мне захотелось хорошо закончить школу, я бросил ненужные забавы, подавил в себе многие желания, проявил настойчивость и добился своего. Я закончил школу с медалью, а значит, смогу поступить в любое учебное заведение.