Копия Афродиты (повести), стр. 44

Так размышляя, она вышла во двор. Прошла на задние постройки, где конюшие и дружинники выводили коней, кормили их, чистили, приводили в порядок сбрую и оружие, громко переговаривались, смеялись. Они еще не знали, куда и зачем пойдут, но приказ подготовиться в путь выполняли быстро, аккуратно. Некоторые вои начищали боевые щиты, другие точили обоюдоострые мечи, протирали боевые секиры. Князь приказал взять в поход двадцать лучников, и они готовили стрелы, проверяли надежность тетив.

Увидев Марфиньку, воевода Гаврила Храбрый подошел к ней, поклонился, спросил:

— О чем печалишься, княгиня?

— Туга на сердце напала, — призналась она. — Князь, наверное, откажет мне в походе.

— О каком походе молвишь? — поразился Гаврила. — Не настаивай… Не принято…

— Ведаю, — остановилась она перед предводителем. — Ведаю, поэтому и тужу.

— Не бабье это дело, — будто стал отговаривать Гаврила. — Меч слишком тяжел для женской руки.

— Бабье слово бывает тяжелее меча, — она повернулась и ушла в светлицу.

Разговор с Гаврилой еще больше удручил ее. Предводитель дружины не желает, чтобы она приняла участие в походе. Вероятно, об этом у него был разговор и с князем. Но что он решил?

К вечеру вернулся Игорь Василькович. Пропитанный ветром и травами, обогретый весенним солнцем, он легко соскочил с коня, снял узду, и каурый красавец, почуяв свободу, рысью помчался в конюшню.

Она сама вынесла свежей воды князю, чтобы умылся с дороги, сама принесла в беседку горячий напиток и закуску. Следом служанка вынесла холодный щавель с телятиной. Игорь Василькович ел с аппетитом, подмигивал ей, в приподнятом настроении говорил:

— Хорошие хлеба будут этим летом. После засухи в прошлом году земля вернет нам двойной урожай. Часть жита и пшеницы продадим, купим еще комоней и волов. Начнем разрабатывать земли за рекою, увеличим дружину. Коль окрепнем, и про другие дела думать будем.

Марфинька слушала, кивала головой в знак согласия. Никак не осмеливалась продолжить разговор, начатый несколько дней назад. Помнила и о предупреждении Гаврилы.

— Что же ты молчишь?

— Ешь, князь, на здоровье, ешь…

— Ты, лада, только это хотела и сказать? — как-то загадочно спросил князь. Видел, как она старается ему угодить, как ждет от него хоть намека на свой вопрос. Князь догадывался, конечно, об этом, но упрямо молчал.

Поев, Игорь Василькович убрусом 14 вытер губы, руки, поблагодарил ее за ужин и предложил:

— Пойдем в божницу, княгиня, завтра некогда будет. Княжеская молильня находилась в торцовой части

дома. Остроконечный верх ее возносился над другими постройками. Внутри божница чисто выбелена, на стене висит большая позолоченная икона с бронзовыми подсвечниками по сторонам. В углу, под покрывалом, в метровый рост стоит деревянный идол Перуна. После принятия христианской веры, князь все еще не осмеливался уничтожить бога грома, оружия и воинской доблести. Грозный лик с усами и бородой, с оружием в руках вдохновлял его на новые походы. И как-то уживались в божнице икона Христа и идол Перуна, пусть скрытого от чужого взора под покрывалом, но всевидящего, всемогущего, всесильного.

Князь осенил себя крестным знамением и, глядя на покрывало, прошептал в угол:

— О всемогущий! Не остави нас в трудную минуту. Пошли силы мне и дружине моей в тяжкий час. Отпусти мне все прегрешения…

Она, сложив лодочкой руки на груди, смотрела на икону, шевелила губами. Слов ее слышно не было. Марфинька старалась не издать ни одного звука.

— Пойдем, княгиня, — сразу же после молитвы сказал князь. — Дел полно.

Она еще раз низко поклонилась иконе, глубоко и тяжело вздохнула, вышла следом за Игорем Васильковичем. Князь повел ее прямо в опочивальню.

На столике у пышно убранной кровати была укрыта стопка одежды. Игорь Василькович откинул покрывало, и от неожиданности кровь ударила Марфиньке в лицо.

— Примеряй порты 15, княгиня, — сказал князь с улыбкой и направился к выходу. — Переоденешься, позовешь.

Она от такого сюрприза расстроилась, растерялась, позабыла поклониться своему господину в пояс, поблагодарить. От счастья и волнения смахнула набежавшую слезу. Сняла с себя все одежды. Одела порты из плотной ткани, с кожаными наколенниками, натянула жилет с узорами на груди, плотно прилегавший к телу, обула легкие и мягкие, выделанные из козьей шкуры сапоги. Примерила островерхий шлем. Длинная и толстая коса мешала ей и портила весь лик. Она расплела ее, навернула кольцом на руку и спрятала под шлем. Мелькнула мысль: а может, и вовсе обрезать? Но за такое своевольство она была бы наказана. Накинула на плечи червьчатый коць 16 и вышла, улыбающаяся, в светлицу.

Князь, пораженный ее видом, кинулся к ней с распростертыми руками.

— Какова! — восхищался он. — Будто родилась гридином.

— Бью челом, князь! — скокетничала Марфинька и прижалась к груди мужа. — Знала, не откажешь.

— Как можно, — радовался Игорь Василькович. — Я по тебе тоже тугою бы извелся. А так вместе делить будем и радость, и горе.

— Не вспоминай, князь, о горе, — попросила она. — Будем думать о радости. Мы еще очень молоды. Нам нужно только счастье.

— Будет! Я верю, будет счастье! Ради этого и пойдем. А теперь иди почивай.

Марфинька, поцеловав мужа, направилась в свою комнату. Уже на пороге приостановилась, повернулась, посмотрела ласково в глаза Игорю Васильковичу:

— Может, поможешь раздеться, князь? В дороге это будет случаться редко…

Рассвет наступил багряный. Красное весеннее солнце выкатывалось из-за леса. Сквозь редкие тучи пробивались золотые лучи, ласкали верхушки деревьев и строений. Весело щебетали и пели птицы, где-то недалеко без устали куковала кукушка, предвещая долгую жизнь. Оседланные боевые лошади нетерпеливо перебирали ногами, стригли ушами. Воевода Гаврила Храбрый, на гнедом с белой лысиной и таким же галстуком жеребце, носился по двору, давал последние распоряжения, кричал, ругался.

У открытых ворот во дворе стоял князь, держа под

уздцы двух коней. Своего, вороного, и белоснежного хорватского красавца-скакуна.

Князь вдруг поднял вверх десницу 17, вскочил на вороного, и громовым голосом раздался клич воеводы Гаврилы:

— На комо-о-нь!

В этот миг на пороге княжеского дома появилась Марфинька — для остальных — неизвестный дружинник в багряном плаще с сияющими голубыми глазами. С левой стороны на ремне у него висел зачехленный меч. Он вприпрыжку подбежал к своему коню, легко вскочил в седло. Все с нескрываемым любопытством смотрели на незнакомца. О нем знали пока только трое: Марфинька, князь и Гаврила.

3. НА ПОЛОТЬСК

Красивые земли дреговичские! Девственные хвойные леса раскинулись по ним, и, казалось, нет им конца и края. Среди лесов часто встречались озера, вокруг которых дышали и волновались под ногами болота, узкие и тихие речушки извивались среди лугов.

Радовали глаза березовые рощи, островками вклинившиеся в хвойные массивы, а над ними возвышались огромные, кудрявые, темнолистые дубы.

Они на время покидали родовое княжество Осовец, находившееся на границе княжеств Туровского и Полотьского. Недалеко протекала узкая, но норовистая и глубокая речка Злуческ, на которую Игорь Василькович часто ездил купаться, охотиться, ловить рыбу большими ивовыми кошами. Смерды по берегам ее косили и заготавливали на зиму сено. Осовецкий посад был невелик, в двести дворов с несколькими весями, и князь мечтал превратить его в волостное княжество, помня о том, что отец его князь Василько напутствовал: не завидуй тому, чего у тебя нет, а делай то, что душе прилежно… Игорь Василькович мечтал о великом княжестве.

Дружине приходилось ехать непроторенными дорогами. Небольшие веси, встречались редко, и ни одна живая душа не выходила навстречу дружинникам. Заметив всадников, смерды покидали хижины и прятались в непроходимых местах. Князя Игоря Васильковича это безлюдье угнетало, и, остановившись у одного селения, он приказал воеводе найти хоть одного жителя и доставить к нему. В чем дело? Гаврила Храбрый с двумя дружинниками — Ивором и Романом — бросились на поиски. Низкие, приземистые деревянные хижины были пусты, но во многих тлели покинутые недавно очаги, дым вился через трубы, а кое-где через небольшие отверстия под самым потолком. Казалось, горели сами хижины. Только в крайнем дому, на чурбане у огня, сидел седой старик, в рваной одежде, в ивовых лаптях на босую ногу. При появлении дружинников он как-то лениво повернул в сторону голову, подслеповатым взглядом уставился на вошедших, даже не поднялся.