Копия Афродиты (повести), стр. 40

«И-де-же, — медленно повторила про себя Елизавета Петровна. — И где же… Господи, как это понятно. Аз… Аз — наверное, это «я». Значит, она спрашивает: где я?»

— Не волнуйся, доченька, ты у нас. Будет все хорошо, — заторопилась Елизавета Петровна. — Отдохнешь, наберешься сил…

Девушка широко открытыми глазами следила за Елизаветой Петровной. Растерянность, недоумение появились на ее лице. Она попыталась привстать, и Елизавета Петровна тут же кинулась к ней, помогая повернуться, подкладывая подушку под бок.

— Как тебя зовут? — спросила Елизавета Петровна. Девушка словно обдумывала вопрос.

— Мня? — наконец переспросила.

— Да, тебя, — догадалась Елизавета Петровна. — Тебя, родная.

— Княжена, — услышала в ответ.

— Княжена? — повторила Елизавета Петровна. — Чудное имя…

Девушка снова попыталась привстать, но не смогла. Ноги непослушные, туловище тоже. Словно грудной ребенок: страстное желание встать, пойти, но неокрепшие мышцы не дают. Она снова легла на спину.

У Елизаветы Петровны выступили слезы. Как больно смотреть, когда взрослый человек не может владеть собой. Хотя Олег Николаевич и предупреждал, что организм надо усиленно разрабатывать, массажировать, тренировать, но все же закрадывалось какое-то сомнение: а вдруг не сможет? И хотя у Елизаветы Петровны не было семьи, ей не приходилось растить и воспитывать детей, материнское, беспокойное чувство овладело ею. Она тут же сняла старую и тяжелую дружинницкую одежду с оживленной, раздела догола и принялась за массаж, уже внеочередной. Девушка молчала, только изредка бросала любопытный взгляд на свою спасительницу, видимо, понимая суть упражнений, а может, ей было просто приятно от прикосновения теплых и нежных женских рук, которые доводили тело до горения.

В это время открылась дверь, и в проеме показалась голова Степки.

— Тетя Лиза, — начал он.

— Нельзя! — вскрикнула Елизавета Петровна, закрывая собой нагое тело девушки. — Кому я сказала!

Обиженный Степка стукнул дверью. Итак, нельзя. Не пустили. Что же могло случиться там, в комнате? Почему лицо Елизаветы Петровны было таким расстроенным и испуганным? Степка сел у сумки с покупками для оживленной и в голову полезли самые несуразные мысли. А может, ей плохо и надо позвать Олега Николаевича? Или врачей? Надо же спасать! Он уже сам не мог теперь допустить мысли, чтобы девушка погибла. Он ее хотел видеть живой, он хотел с ней поговорить. В конце концов она — его находка. И своей жизнью она обязана ему, Степке. Наконец, если он захочет — заберет ее с собой, домой, в деревню. Степка снова предупредительно постучал в дверь.

— Ну и нетерпеливый, — улыбнулась Елизавета Петровна. — Чего тебе?

Он увидел улыбку на лице тети Лизы, от сердца отлегло. Степка, притащив сумки с покупками, все еще вглядывался в лицо хозяйки, но так ничего и не смог определить. Она улыбалась, никакого испуга на лице уже не было.

— Одежду привезли, — сказал Степка.

— Давай сюда, — Елизавета Петровна стала вносить тяжелые сумки в комнату. — Сами зайдете попозже.

Значит, все в порядке. Степка пошел на кухню, где Санька, ни на кого не обращая внимания, запивал чаем бутерброд с икрой. Степка тоже налил себе чаю.

— Надоело мне, — с горечью сказал Санька. — Мы тут ищем, рыщем, а дома работы по горло.

— Ты не понимаешь даже, что никакая работа не сравнится с нашей находкой.

— Без тебя знаю, — откусив кусок бутерброда, прошепелявил Санька. — Но и здесь толку от нас уже никакого.

— А какого ты хочешь толку? Отдыхай, набирайся сил.

Санька укоризненно покачал головой.

— Разве это отдых? Издевательство над собой. Насмотрелись на полярный день — во! — провел он ребром ладони по горлу. — Рыбы наловились досыта, грязи намесились — поселок можно выстроить. Если ее, конечно, превратить в кирпичи. А теперь — неизвестно чего ждать. Не люблю неопределенности.

Степка промолчал. В общем-то, Санька прав. Их кратковременный побег, да еще обманным путем, длится уже больше трех недель. Теперь об этом узнали и отец, и мать. В деревне, как ужи в болоте, поползут слухи, а из слухов родится невероятное — сплетни. А сплетни, как едкий дым, полезут во все щели. Каких, наверное, в деревне разговоров не услышишь! И что ослушались родителей, и сбежали. И что с собой прихватили, и скандалы какие-нибудь припишут… До ребят по группе наверняка сейчас дойдет…

— Ты прав, — вдруг решительно сказал Степка. — Пойдем к тете Лизе, и пусть немедленно собирает нас в дорогу. Хватит!

Они встали, вдвоем вышли в коридорчик, направились в комнату с твердым намерением предъявить ультиматум, но дверь открылась, их встретила улыбающаяся Елизавета Петровна.

— Заходите, родные, прошу вас! — и этой лаской перечеркнула все их серьезные намерения.

Они вошли и…

— Аз чага е? 1

Друзья остолбенели. От такой неожиданности растерянность сковала их. Как-то мимо слуха пронеслись сказанные незнакомкой слова. Девушка сидела на кровати. В только что привезенном голубом платье, в белой шерстяной кофточке. Длинные распущенные волосы разметались по спине, кровати. Светло-голубые глаза, над которыми крыльями взметнулись черные брови, удивлены и насторожены. Она была красивая. Очень красивая! Таких красавиц Степка еще не встречал. И этот бледный

румянец, и высокий лоб, и прямой нос, и пухлые губы, словно детские, и все в ней было что-то детское, наивное, безобидное. Она доверчивыми глазами смотрела на Степку, которого увидела первым.

Наверное, его образ врезался в память еще там, в гроте, когда она открыла глаза на мгновение. Но этого было достаточно.

— Я, княже, в неволе? — снова спросила девушка, глядя в глаза Степке.

Парень немного пришел в себя. Мотнул головой, словно стряхнул с себя сон, подошел ближе и тихо сказал:

— Какой же я князь? Я… мы приехали в гости. И никакая ты не пленница. Мы просто нашли тебя. Меня зовут Степа.

Степка подошел еще ближе и протянул девушке руку. Она покорно взяла ее, долго рассматривала, а затем прильнула к ней щекой и заплакала. Парень почувствовал горячее девичье прикосновение, теплую слезу, скатившуюся ему на руку.

— Аз вневеди! 2 — шептала она. — Не остави мня… Елизавета Петровна стояла у окна и наблюдала за

сценой встречи спасенной со своим спасителем, краешком косынки смахнула набежавшую слезу. Какая юная, какая нежная! Как она освоится, поймет ли случившееся? Девять веков! И вдруг ожила, пришла в сознание. Мыслимо ли?

— Как твое имя? — тихо спросил Степка.

Она минуту подумала, затем улыбнулась, как ребенок, понявший смысл и суть впервые услышанного слова, сказала:

— Яко мё имя? Марфинька.

— Красивое имя, — сказал Степка. — Знакомься, Марфинька, это мой друг Санька. Александр, — поправился он.

Санька выступил из-за Степкиной спины и важно протянул руку. Марфинька только прикоснулась к ней.

Елизавета Петровна была в недоумении. Недавно девушка говорила, что звать ее Княжена. Она хотела переспросить, но сами собой эти два имени стали в памяти рядом — Княжена и Марфинька. Значит, она княжеская? Интересно, дочь князя или жена его? Но не спросила.

Марфинька медленно встала с раскладушки, сделала несколько шагов по комнатушке. Движения ее были пока неуверенны. Она, пошатываясь, расставила руки, будто искала опоры. Степка подошел, подставил ей свое плечо.

— Смелее, — сказал. — Не бойся… Ты должна пойти по прежним своим местам… помочь раскрыть нам тайну… до конца…

Марфинька взглянула на него, наверно, поняв, улыбнулась той же невинной улыбкой и тихо промолвила:

— Мню, пойдем купно? 3

Степка думал над сказанным. Что бы это значило?

8. ПО ДРЕВНИМ МЕСТАМ

Солнечный ясный день осветил тундру. Безоблачное небо, ни дуновения ветра, температура доходила до пятнадцати градусов тепла. Почва подсохла. Все кругом цвело. Не часто так бывает в этих суровых местах. И Олег Николаевич пошутил: