Украденный Христос, стр. 52

– Тогда окажи милость – заткни Сэма! Переспи с ним – глядишь, поможет. Ты ведь этого хочешь!

– А что? – ответила она. – Все равно у меня никого нет. Только узнал?

Феликс уставился на сестру, не веря ушам. У нее всегда было полно ухажеров. Одиночкой был он, а не она. Впрочем, ему было не до разбирательств.

– Да. По-моему, наоборот… Впрочем, если тебе не нравится такая жизнь, надо было менять ее самой!

Франческа сделала каменное лицо.

– Ты меня очень обяжешь, если попытаешься снова поговорить с Мэгги. Она женщина вменяемая. Подбодри ее, Франческа, потому что я в полной растерянности.

– Феликс, я здесь.

Они обернулись. Мэгги, в халате, бахилах и шапочке, стояла на пороге и протягивала руку с напульсником-тонометром.

– Сто тридцать девять на восемьдесят семь, – прочел Феликс.– Уже лучше.

Надежда еще оставалась.

Мэгги улыбнулась.

– Что, так и будем стоять, ждать, пока четыре зародыша зря погибнут?

Франческа тронула ее за руку.

– Я не хотела делать тебе больно. По правде сказать, я даже опомниться не успела.

Мэгги поглядела испытующе.

– Не извиняйся, Франческа. Вы люди взрослые, свободные – вам и решать. Бери его себе, если хочешь. Я бы с ним все равно не пошла.

– Мэгги, ты не так поняла! Это вышло случайно!

Феликсу даже не верилось, что они всерьез делят Сэма

Даффи.

– Ты готова, Мэгги? Я – да.

– Я готова с тех пор, как вызвалась в матери. За этим я и приехала.– Она еще раз взглянула на Франческу.– Остальное не важно.

Мэгги прошла к акушерскому креслу, Франческа встала рядом, сложив руки и прислонившись к стене.

Сердце Феликса было готово выпрыгнуть из груди. В лаборатории он надел перчатки и, открыв инкубатор, извлек бластоцисты. Под микроскопом было заметно, как последняя из них освобождалась от плотной прозрачной оболочки под названием zona pellucida. Феликс смотрел на них не нарадуясь. Это были уже не трехдневные зародышевые комочки; они задействовали собственные гены и прошли важную веху на пути развития – превратились из рыхлой клеточной массы в пузырьки с жидкостной полостью и двумя типами клеток. Вскоре внешний одноклеточный слой сформирует плаценту, а внутренняя масса – утолщение одного из полюсов бластоцисты, то есть даст начало тканям плода.

Перед ним стоял трудный выбор: вживить ли все зародыши, рискуя получить близнецовые клоны, или оставить один?

Вероятность того, что он уцелеет, удручающе невысока, но в первом случае ему пришлось бы потом избавляться от дублей, а значит, убить будущие клоны Христа. Поднимется ли у него рука совершить такое? Он еще никогда не делал абортов. Придется решать. Взгляд Феликса упал на распятие у Мэгги над кроватью.

Он все же рискнет и оставит один эмбрион.

Феликс тщательно изучил все четыре бластоцисты, ранжируя их по качеству. Сейчас они – просто комочки живой материи, не способные двигаться, ощущать, жить самостоятельно. Жизнь в перспективе. Феликс отобрал пару менее фрагментированных зародышей и переключился на два оставшихся. Так который? Клетки правого были расположены немного неравномерно, поэтому он разделил бластоцисты еще раз и выбрал более совершенную.

Феликс вгляделся в шарик, парящий в питательной жидкости. Подумать только: Его ДНК пережила столетия, чтобы оплодотворить яйцеклетку и вновь ожить. Сможет ли крошечный сгусток развиться и стать новым Христом? Да и должен ли?

Феликс зажмурился и прошептал слова « Anima Christi»:

Он открыл глаза, твердя себе, что время не ждет. Бластоциста перекочевала в стерильный катетер. Его Феликс положил на поднос и отправился в смотровую.

Франческа и Мэгги следили за ним взглядом.

– Он там, мой сыночек? – спросила Мэгги.

Все вернулось на круги своя. Каждому человеку нужна мать, и Сын Божий – не исключение.

Мэгги откинулась в кресле и поставила ноги на подколенники. На этот раз Франческа не вызвалась держать ее за руку.

– Начинаем? – спросил Феликс.

Мэгги кивнула.

Феликс одним движением ввел зеркало, помня о Сэме по ту сторону двери. Несмотря на позор и усилия Росси выбить из него дух, он еще был способен проломить дверь, стоило Мэгги всплакнуть или вскрикнуть.

Но она не издала ни звука.

Феликс расчехлил катетер, затем аккуратно протолкнул его во влагалище, стараясь не задеть едва зажившую плоть, и дальше, сквозь отверстие шеечного канала к самому своду матки.

Мэгги даже не вздрогнула.

– Поехали,– произнес доктор.

Он надавил на поршень и высвободил крошечную бластоцисту там, где ей предстояло расти и развиваться.

Глава 37

Субботнее утро, конец августа. Турин, Италия

Семь месяцев спустя в четвертом по величине итальянском городе, где зеленые аллеи соседствуют со старинными особняками на фоне альпийских предгорий, мимо Дворцовых ворот первого века мчал на велосипеде мальчишка-разносчик с охапкой газет. Ехал он по заказу отца Бартоло, который подписал братию и состоятельных покровителей церкви на доставку еженедельников, чтобы выручить семью мальчика из нищеты.

Каждую субботу он приезжал сюда, к самой поздней из римских арок, ставил велосипед, перелезал через забор и усаживался на траву спиной к статуе императора Августа. Здесь, жуя припасенное яблоко, смотрел на античную кладку из красного кирпича и представлял себе, каково было жить в двадцать восьмом году до нашей эры, когда Августа Тауринорум – древнее название Турина, знакомое всей местной ребятне,– была только основана.

Мечтая о шлемах с плюмажем и битвах с галлами, мальчик вернулся к велосипеду и откусил напоследок сочный кусок яблока. Несколько брызг у него изо рта попали на край газеты, заказанной отцом Бартоло. Газету он вытер, как мог, и, хотя иностранные слова ему ничего не говорили, одно мальчик все же сумел прочитать: «к-л-о-н».

В два часа ночи в Атланте некая журналистка неверными ногами переступила порог своего дома и устремилась в уборную в надежде добраться до унитаза прежде, чем ее вывернет.

Не удалось.

– Гребаные тусовки,– рычала она между спазмами.– Мерзкий, гребаный сброд!

Она с ворчанием вытерла рот. Даже христианская вера и консервативные взгляды не удерживали ее от того, чтобы порой всласть выругаться.

– Гребаные тусовки, – повторила журналистка и прополоскала горло.

Потом она отправилась в спальню и рухнула на постель. Натянув одеяло, она вдруг поняла, что забыла снять туфли, но тут же скинула их и укрылась с головой – прямо поверх черного с искрой костюма.

– Чертов сброд!

Ей приснилось, что у нее чудные, ровные зубы вместо двух ненавистных торчащих лопат. Оказывается, все это время сослуживцы обзывали ее за глаза – то телезайцем, то сусликом, то чумной крысой. Вчера вечером она случайно подслушала их и напилась с горя.

Телефонный звонок пробудил ее от грез о красивых зубах. Журналистка в ярости сдернула трубку и зарычала в нее:

– Кто? Что? Какого черта?

– Просыпайся и созвонись с лондонской «Таймс». Срочно нужен материал по клонированию. К семи утра будь готова к эфиру.

– Что?!

– Делай, что говорю. До встречи, заинька.