Не имей сто рублей(СИ), стр. 32

— Рты закрыли … Мадина, сделай чайку. Ирина, полей мне. Я ополоснусь и всё вам расскажу уже на достархане.

Мадина убежала на кухню. Ирина зачерпнула ковш воды и стала поливать Агаиру, успевшему раздеться по пояс. Кряхтя и фыркая, он смыл с себя мелкую пыль, вытерся и надел свежую рубаху, поданную невесть откуда появившейся женой. Залез на достархан и стал ждать. Женщины быстро закончили дела и со свежезаваренным чаем тоже расположились рядом с хозяином дома.

— Ирина, не смотри на меня такими глазами, имей терпение. Дай человеку напиться, и он сам всё выложит.

Ирина смущённо опустила глаза, она очень ждала новостей, её сердце было готово разорваться и от радости, и от горя. Агашка допил чай и уже более размеренно сказал:

— У меня сразу четыре новости. Первая — мужиков я загрузил и они готовы в дорогу, как и приказал им старшина. Ждать его они не будут. Вторая новость — американцы сняли патрули и посты на выездах из посёлка. Теперь Ирина, ты можешь беспрепятственно уехать в Мары, а там, на самолёт и домой. Третья новость — я узнал, где парни. Базар есть базар и кое- кто проболтался.

Ирина не выдержала и с надрывом спросила:

— Где они, Агашка, где? Они приедут сюда? Я хотела бы с ними попрощаться.

Агаир опустил голову и уже тише произнёс:

— Не всё так просто Ириша, их захватили американцы. Держат их на гауптвахте старого погранотряда. Там их двое, третьего либо убили, либо не поймали.

— Кто, кто там сидит, говори?

— По разговорам я понял, что старшины там нет. Ты ведь за него переживаешь?

Проснувшаяся было надежда, начала угасать и Ирина заплакала. Агаир приобнял её и погладил по волосам.

— Не плачь, и не хорони старшину раньше времени, он выбирался из ситуаций похуже этой. А то, что его там нет, может означать, что его не поймали.

— И что мне делать, Агаир, скажи, что мне делать?

— Для начала успокоиться. Вижу и тебя любовь стороной не обошла.

Ирина, было фыркнула, но поняла, что у неё всё написано на лице. Щёки горели и, наверное, были красные, как спелый гранат. От этого она еще больше засмущалась и чуть не расплакалась навзрыд.

— Агашка, что нам делать? — спросила его супруга. — Ты ведь знаешь эту воинскую часть, как свои пять пальцев.

— Знал Мадина, и знал её десять лет назад. Сейчас не знаю. Конечно, некоторые здания так и остались. Но вот система охраны полностью поменялась, а американцы её ещё больше усилили. Периметр расширили дополнительным забором из металлической сетки. Она кстати, под напряжением. В общем, попасть туда, шансов нет, а выйти оттуда — ещё меньше.

— Но мужиков-то надо выручать?

— Надо, но сейчас нам остается только ждать, их обязательно отсюда увезут. Я всех предупредил. И только малейший слух появится, что их увозят, я сразу буду знать, когда и куда их повезут. В этом случае есть шанс вырвать их из лап американов.

Они так и остались сидеть на достархане, думая каждый о своём и только когда стемнело, и подул прохладный ветер, разошлись спать.

Харез был возбуждён и перескакивал с пятого на десятое. Пришлось остановить поток его словесности и направить в правильное русло хронологии. Получалась интересная ситуация. Когда Харез уходил в кишлак, ему удалось совсем близко подобраться к лагерю НАТОвцев. Вокруг лагеря они разместили шесть постов, и он нарисовал нам на полу расположение. Три поста уже были заняты и прикрывали основные направления возможного нападения. Три других они заканчивали и размещали людей с пулемётами. Получалось, что дополнительные посты перекрывали сектора первых трёх, которые были выдвинуты чуть вперёд. Очень грамотно, получался как бы равнобедренный треугольник, в углах которого посты с пехотными пулемётами, а на гранях — дополнительные посты с крупнокалиберными. Ощетинились конкретно, куда не сунься, везде получишь массу огня из трёх стволов. Харез пришёл в кишлак, когда старейшины собрались нанести визит непрошеным гостям. Его сразу отослали вниз, чтобы не мешался, и он навестил мать Шакура, та рассказала ему новости. Американцы требуют выдать какого-то беглеца, объявили это с вертолёта в громкоговорители. Сказали, что за выдачу заплатят большие деньги. Разумеется, в кишлаке никто не знает, о ком речь. И американцы, предупредили, что будут обыскивать кишлак и, если найдут постороннего, то тех, кто его укрывает — арестуют. Вот старейшины и пошли к ним договариваться, чтобы при обыске кишлака не нарушили обычаи и не осквернили женщин. Через два часа начался обыск. Харез предварительно спрятал своё оружие, как и многие другие. Им только покажи ствол, они сразу стреляют. А потом разбираются, сдавать ты его нёс или целился в них. Действовали они тоже грамотно. Немцы, их по форме отличить можно и флажкам на рукавах — перекрывают небольшой участок улицы. А американцы, их было восемь, по четыре человека заходят в противоположные дворы. Проверяют, всё переворачивают и так дальше. Немцы с каждым двором переходят дальше по улице. Шмон длился до позднего вечера, ничьих следов присутствия они не нашли и со злости избили двух крестьян, попавшихся им под руку, вместе с ишаком. Немцы вели себя намного спокойней. Амеры разошлись не на шутку, теперь уже ломали ворота во двор, били посуду, избивали хозяев. У кого были собаки, теперь их не стало, просто пристрелили. Досталось и двум старейшинам: одному сломали ребра, другому — челюсть, из-за того, что они заступились за женщин и кинулись на американцев с палками. В общем, «хозяева мира» не церемонились, когда не нашли того, что искали.

Жители кишлака готовы были кинуться в драку, но старики всех остановили. Они понимали, что шансов нет, ведь они видели шесть минометов, когда ходили на переговоры.

Потом когда НАТОвцы ушли из кишлака, старейшины направили на посты людей предупредить, чтобы они там и оставались. Американцы не знали о северном лагере в заброшенном кишлаке, там были самые опытные и пост был больше всех по численности. Вот туда и направили всех остальных боеспособных. В ночь, туда же, стали уводить женщин и детей. В кишлаке остались только старики и старухи, мать Шакура осталась тоже.

Расклад был самый плохой — кишлак собирался воевать с засевшими в горах НАТОвцами. Это плохо, и ломало все мои планы. И я спросил:

— Парни, как уговорить жителей не нападать на вояк? Они ведь вызовут вертолёты поддержки и сотрут кишлак в пыль. По крайней мере, надо уговорить их сейчас не вступать в бои. Харез, можешь поговорить со стариками? Скажи, если они помогут мне перебраться назад в Туркмению, я привезу оружие против вертолётов.

— Меня они слушать не будут, надо идти Шакуру и тебе самому.

— Хорошо, так и сделаем, и прямо сейчас. Надо спешить.

— Тогда собираемся, — сказал Шакур и начал переодеваться из светлых одежд в более тёмные.

Когда мы собрались, я ещё раз напомнил парням — не встревать в драку.

— Дождитесь нас обязательно, и мы вместе устроим им баню.

— Хорошо Волк. Аллах с вами, — сказал Батур и пожал мне руку.

Пробирались мы окольными путями. Нам много раз приходилось подниматься на скалы и спускаться по узким тропкам. Я спешил и от этого задыхался из-за разрежённого воздуха, поэтому уставал больше нужного. Приходилось делать частые остановки. Но чуть позже, когда я успокоился и стал трезво мыслить, скорость наша увеличилась. Я определился с целью и любыми способами собирался её достичь. К заброшенному кишлаку мы подходили ближе к вечеру. На подходе нас перехватил наблюдательный пост. Шакур обменялся с ними несколькими фразами, смысла которых я не понял, и нас пропустили.

Уже в кишлаке нас окружила толпа. Люди, видя что я не местный, готовы были кинутся на меня с палками и камнями. Но Шакур, рыча, всех отталкивал. Неожиданно толпа раздвинулась, и мы уперлись в тех стариков. Толпа мгновенно умолкла. Шакур начал объяснять кто я такой, но старики, поняв, что кишлак обыскивали из-за меня, сказали, что отдав мою персону американцам, отведут беду от кишлака. Шакур встал на дыбы, как норовистый конь, и готов был рвать и метать. Я же не дёргался, если бы начал вякать, точно разорвали бы. В итоге, Шакуру удалось объяснить, что я тот самый шурави, что привёл колонну с врачами, когда началась эпидемия. Один из стариков поднял руку вверх, толпа вновь успокоилась. Он подошёл ко мне и стал внимательно рассматривать мое небритое лицо. Потом прокашлялся и сказал: