Смерть у бассейна, стр. 31
— О каком это вы эхе?
— Об этом вот месте. Я почти уже поняла это однажды — когда мы с Эдвардом поднимались в субботу на холм. Эхо Айнсвика. И что мы есть такое — мы, Энгкетлы. Мы отзвуки, отголоски, эхо. Мы не настоящие — каким, например, был Джон, — она повернулась к Пуаро. — Жаль, что вы не знали его, господин Пуаро. Все мы тени рядом с Джоном. Джон был действительно живым.
— Да. Даже когда он умирал.
— Знаю. Вы не могли не почувствовать… И вот Джона нет, а мы, призраки, живем… Это, знаете, похоже на дурную шутку.
Юность опять исчезла с ее лица. Ее губы искривились, как от внезапной боли. Когда Пуаро обратился к ней с вопросом, она сперва не поняла, о чем он говорит.
— Извините, что вы сказали, господин Пуаро?
— Я спросил, как ваша тетушка, леди Энгкетл, относилась к доктору Кристоу?
— Люси? Кстати, она мне двоюродная сестра, а не тётка. Он ей очень нравился.
— А вашему — тоже, кажется, кузену? — господину Эдварду Энгкетлу, также нравился покойный?
Ее голос, подумал он, прозвучал чуть сдавленно, когда она ответила:
— Не очень — но ведь он едва знал его.
— А ваш другой кузен, господин Дэвид Энгкетл?
Генриетта улыбнулась.
— Думаю, Дэвид нас всех ненавидит. Он проводит время в библиотеке. Читает «Британскую энциклопедию».
— О, внушительный характер.
— Мне жаль Дэвида. Дома ему приходится несладко. Его мать больна — не вполне нормальна. Единственный способ самозащиты для него — поверить в свое превосходство над прочими. Пока это действует — все хорошо, но чуть не сработало — и сразу виден беззащитный Дэвид.
— А над доктором Кристоу он чувствовал превосходство?
— Старался, но, кажется, не преуспел. Подозреваю, что как раз таким, как Джон Кристоу, Дэвиду и хотелось бы стать. Потому-то он и невзлюбил Джона.
Пуаро задумчиво кивнул.
— Да, самоуверенность, отсутствие сомнений, мужественность — яркие качества сильного пола. Это любопытно, очень любопытно.
Генриетта не ответила. Сквозь листву Эркюль Пуаро заметил у бассейна мужчину, нагнувшегося в поисках чего-то — или это только казалось. Он пробормотал:
— Хотел бы я знать…
— Прошу прощения?
— Это один из людей инспектора Грейнджа. Он вроде бы что-то высматривает.
— Я думаю, вещественные доказательства. Разве не их ищет полиция? Пепел сигарет, следы, горелые спички.
В голосе ее угадывалась горькая насмешка. Пуаро ответил серьезно:
— Да, они это ищут — и порой находят. Но истинные улики, мисс Савернек, в подобных случаях обычно спрятаны во взаимоотношениях участвующих лиц.
— Не уверена, что поняла вас.
— Мелочи, — сказал Пуаро, запрокинув голову и полуприкрыв глаза. — Не пепел, не след резинового каблука, а взгляд, движение, неожиданный поступок…
Генриетта быстро обернулась, ловя его взгляд. Пуаро почувствовал это, но не повернул головы. Она спросила:
— Вы подумали о чем-то в частности?
— Я вспомнил, как вы подошли, отобрали револьвер у миссис Кристоу и тут же уронили в воду.
Он ощутил, как она слегка вздрогнула. Но голос ее остался ровным и спокойным:
— Герда довольно неловкая. В момент потрясения и, вдобавок, с заряженным револьвером… да он у нее мог выстрелить и ранить кого угодно.
— Но не вашей ли неловкостью было уронить его в воду?
— Да, но и я была потрясена, — она осеклась. — Что вы имеете в виду, господин Пуаро?
Пуаро выпрямился, повернул голову и заговорил бодро-деловитым голосом:
— Если на револьвере были отпечатки пальцев, то есть отпечатки, оставленные до того, как его взяла миссис Кристоу, было бы интересно узнать — чьи они.
Генриетта сказала тихо, но твердо:
— Вы предполагаете, что мои. Вы думаете, будто я застрелила Джона и бросила револьвер возле него, а Герда могла подойти, поднять его и быть на этом застигнута. Так вы рассудили, верно? Но, будь это я, вы, несомненно, не откажете мне в столь малой толике ума, чтобы сообразить сначала стереть отпечатки своих пальцев?
— Но у вас, конечно, хватило бы ума понять, что в этом случае на револьвере не будет никаких отпечатков, кроме принадлежащих миссис Кристоу, а это было бы просто невероятно. Ведь вы все стреляли из него накануне. И, собираясь воспользоваться оружием, Герда Кристоу едва ли стала бы удалять с него отпечатки чужих пальцев. С какой стати?
— Когда доктор Кристоу умирал, он произнес ваше имя.
— И вы считаете, что это было обличением? Отнюдь.
— Л чем же?
Вытянув ногу, Генриетта прочертила носком туфли узор, потом тихо сказала:
— Вы не забыли, в чем я вам только что призналась? Я имею в виду наши отношения.
— Ах, да. Он ваш любовник и поэтому, умирая, он говорит «Генриетта». Очень трогательно.
Она бросила на него гневный взгляд.
— Вам смешно?
— Я не смеюсь. Но я не люблю, когда меня обманывают, а вы, по-моему, как раз это и пытаетесь сделать.
Генриетта сказала спокойно:
— Я говорила вам, что я не слишком правдива — но все равно, когда Джон сказал «Генриетта», он не изобличал меня в качестве убийцы. Разве вам не ясно, что люди моего склада, люди творческие, совершенно не способны к отнятию жизни. Мне ли убить человека, господин Пуаро? Я не способна к убийству кого бы то ни было. Вот вам простая и полная правда. Вы заподозрили меня просто потому, что умирающий прошептал мое имя, хотя он едва ли сознавал, что говорит.
— Доктор Кристоу прекрасно все сознавал. Его голос был живым и осмысленным, словно у врача во время решающей операции, когда он говорит четко и требовательно: «Сестра, щипцы, пожалуйста».
— Но… — она казалась захваченной врасплох.
Эркюль Пуаро быстро продолжал:
— И дело не только в том, что доктор Кристоу сказал, умирая. Я и на миг не верю, что вы способны на преднамеренное убийство. Но вы могли выстрелить в какое-то мгновение жгучей обиды, а если так — если так, мадемуазель, — у вас хватит творческого воображения и способностей замести следы.
Генриетта встала. Она постояла чуть-чуть, бледная и потрясенная, глядя на него, потом сказала с внезапной грустной улыбкой:
— А я-то думала, что нравлюсь вам.
Эркюль Пуаро вздохнул и сказал печально:
— В этом-то моя главная беда. Нравитесь.
Глава 19
После ухода Генриетты Пуаро оставался на месте, пока не увидел инспектора Грейнджа, решительным непринужденным шагом шедшего мимо бассейна и свернувшего на тропу к павильону.
Шел инспектор с целеустремленным видом.
Он мог идти, следовательно, либо в «Пристанище», либо в «Голубятню». «Интересно, куда», — подумал Пуаро.
Он встал и прежним путем отправился обратно. Если инспектор Грейндж шел повидаться с ним, он бы хотел услышать, что тот собирается ему сказать.
Но, придя в «Пристанище», он не усмотрел никаких признаков гостя. Пуаро задумчиво взглянул в сторону «Голубятни». Вероника Крей, он знал это, не возвращалась в Лондон.
Он ощутил, как его интерес к Веронике Крей усиливается. Матовый блеск лисьего меха, разбросанные коробки спичек, внезапное, не вполне объяснимое вторжение субботним вечером и, наконец, откровения Генриетты Савернек.
«Занятный образчик, — подумал он. — Да, вот именно: образчик.
Столкновение личностей. Клубок смешанных чувств. И клубок необыкновенно запутанный — из темных нитей ненависти и вожделений.
Герда Кристоу ли стреляла в мужа? Или все не так просто?»
Генриетта поспешила с выводами, сочтя, что он подозревает ее в убийстве, хотя в действительности он и не заходил так далеко в своих предположениях. Чуть вероятнее была надежда, что Генриетта кое о чем знает. Кое о чем знает или кое-что скрывает?
Он недовольно пожал плечами.
Сцена у бассейна. Обдуманная сцена. Хорошо поставленная сцена. Кем поставленная? Ради кого поставленная?
Он сильно подозревал, что на второй вопрос следовало ответить: ради Эркюля Пуаро. Он стал так думать не сразу. Но сначала он вообще принял все за нелепую шутку.