Смерть у бассейна, стр. 26

Внезапно леди Энгкетл распахнула двери кабинета и втянула туда Пуаро, звучно объявив: «А вот и господин Пуаро», затем степенно обошла его и удалилась, прикрыв дверь.

У стола сидели инспектор Грейндж и Гаджен. В углу примостился юноша с блокнотом. Гаджен почтительно встал. Пуаро поспешил с извинениями:

— Я немедленно удаляюсь. Уверяю, я понятия не имел, что леди Энгкетл…

— Нет, нет, что вы! — Усы Грейнджа сегодня висели безнадежнее, чем когда-либо. «Возможно, — подумал Пуаро, — все еще под впечатлением импровизации леди Энгкетл о Грейндже, — очередная уборка была уж слишком грандиозной или, скажем, был куплен медный бенаресский столик, так что доброму инспектору действительно стало негде повернуться». Он гневно отогнал эти мысли. Чистенькое, но тесное жилище инспектора, его жена, его увлеченные «Конструктором» мальчики были сплошь порождением своеобразного ума леди Энгкетл. Но яркость и осязаемость их умозрительного воплощения заинтересовали его. Это был просто маленький шедевр.

— Садитесь, господин Пуаро, — сказал Грейндж. — Есть кое-что, о чем бы мне хотелось спросить вас — и тогда я тут почти закончу.

Он повернулся к почтительному Гаджену, который был почти насильно усажен вновь и теперь бесстрастно глядел на собеседника.

— И это все, что вы можете припомнить?

— Да, сэр. Всё, сзр, было совершенно как обычно. Никаких неприятностей не было.

— А та меховая накидка в летнем домике у бассейна? Которой из дам она принадлежала?

— Вы говорите, сэр, о накидке из серебристых лис? Я заметил ее вчера, когда убирал стаканы из павильона. Только она не принадлежит никому в этом доме, сэр.

— Тогда кому же?

— Вероятно, мисс Крей, сэр. Мисс Веронике Крей, киноактрисе. На ней было что-то похожее.

— Когда?

— Когда она была здесь позавчера вечером, сэр.

— Вы не упоминали о ней, перечисляя гостей?

— А она и не была гостьей, сэр. Мисс Вероника Крей живет в «Голубятне»… э-э… особняке у шоссе, и она приходила уже после обеда занять спичек. У нее все вышли.

— Она взяла шесть коробков? — спросил Пуаро.

Гаджен повернулся к нему.

— Верно, сэр. Их милость, выяснив, что спички у нас в изобилии, настояли, чтобы мисс Крей взяла полдюжины.

— Которые она оставила в павильоне, — сказал Пуаро.

— Да, сэр, я заметил их вчера утром.

— Немного тут осталось такого, чего бы этот человек не заметил, — констатировал Пуаро, когда Гаджен удалился, мягко и почтительно прикрыв за собой дверь. Инспектор Грейндж заметил, что со слугами сущая морока.

— Однако, — сказал он, чуть оживляясь опять, — всегда есть судомойки. Говорить с ними совсем не то, что с этими высокомерными дворецкими.

— Я послал человека разобраться и на Харли-стрит, — продолжал он. — Сегодня попозже я и там буду. Может быть, кое-что выясним там. Смею сказать, жене Кристоу было на что закрывать глаза. Сколько знаменитых врачей со своими дамами-пациентками… о, вы бы поразились! А леди Энгкетл дала понять, что была какая-то неприятность из-за медсестры. Правда, она говорила об этом очень туманно.

— Да, — согласился Пуаро. — Она бывает туманной.

Искусно составленная картина… У Джона Кристоу амуры с медсестрой… возможности, даваемые профессией… обилие у Герды Кристоу поводов для ревности и их венец — убийство.

Да, искусно преподнесенная картина, направляющая внимание к тайнам Харли-стрит — подальше от «Пещеры», от того мига, когда Генриетта Савернек, шагнув вперед, забрала револьвер из безвольной руки Герды… от другого мгновения, когда умирающий произнес: «Генриетта».

И вдруг, открыв глаза, дотоле полуприкрытые, Эркюль Пуаро спросил:

— Ваши мальчики увлекаются «Конструктором»?

— А что? — вырванный из своей задумчивости, Грейндж уставился на Пуаро. — А что? Собственно говоря, они для этого маловаты, хотя я и подумывал подарить Тедди «Конструктор» к Рождеству. Почему вы спросили?

Пуаро покачал головой. «Что делает леди Энгкетл опасной, — думал он, — так это то, что ее интуитивные, дикие догадки часто могут обернуться правдой. Беспечными (притворно?) словами она создавала картину — и если часть картины верна, то против воли начинаешь верить и в правильность остального, не так ли?»

А инспектор Грейндж тем временем говорил.

— И вот что стоит отметить, господин Пуаро. Эта мисс Крей, актриса, заявилась одолжить спичек. Если ей было надо спичек, почему она не заглянула к вам — в двух шагах от себя. Зачем шла за полмили?

Эркюль Пуаро пожал плечами.

— Причины могли быть. Скажем, снобистского порядка. Мой особнячок невзрачен и мал. Я тут «воскресник». Сэр Генри же с женой — люди заметные здесь, в своем поместье и живут. Наша мисс Крей могла просто искать знакомства. В конце концов, и это способ.

Инспектор Грейндж встал.

— Да, — сказал он, — это вполне возможно, но не хотелось бы упустить что-либо. Впрочем, я не сомневаюсь, что все у нас пройдет гладко. Сэр Генри опознал оружие, как взятое из его собрания. И, кажется, с ним-то они и упражнялись накануне. Миссис Кристоу оставалось лишь зайти в кабинет, взять револьвер и патроны там, куда сэр Генри у нее на глазах их положил. Очень просто.

— Да, — пробормотал Пуаро. — Кажется, очень просто.

Именно так женщины вроде Герды Кристоу совершают преступления. Без хитросплетений и уловок — внезапно доведенные до злодеяния жестокими муками простой, но глубоко любящей души.

И все же, несомненно — несомненно, — у нее должно было остаться немного чувства самосохранения. Или она действовала в том ослеплении, в тех сумерках сознания, когда отбрасываются все доводы? Он вспоминал ее ошеломленное лицо. Он не понимал — просто не понимал. Но чувствовал, что должен понять.

Глава 16

Герда Кристоу стащила через голову и бросила на стул черное платье. От неопределенности положения взгляд ее стал жалким. Она сказала:

— Не могу ничего сообразить. Не могу — да и только. Все стало безразлично.

— Понимаю, дорогая, понимаю, — миссис Паттерсон была ласкова, но тверда. Она досконально знала, как обращаться с людьми, понесшими тяжелую утрату.

«В любой беде наша Элси — просто чудо», — говорили в семье.

Ныне она пребывала «просто чудом» в спальне своей сестры на Харли-стрит. Элси Паттерсон отличалась ростом, худобой и решительными манерами. Сейчас она смотрела на Герду со смесью раздражения и сострадания. «Дорогая бедняжка Герда: как страшно потерять мужа — и таким ужасным образом. И, ей-богу, даже сейчас до нее, кажется, еще как следует не дошло. Конечно, — сообразила миссис Паттерсон, — Герда всегда была медлительной. А тут надо принять в расчет потрясение». Она спросила бодро: — Я думаю, надо остановить выбор на черном марокене за двенадцать гиней.

Вот так всегда направляли мысли Герды. Герда не двигалась, брови ее были нахмурены. Она сказала, запинаясь:

— Право, не помню, как Джон относился к трауру. Кажется, он раз говорил что-то против.

«Джон, — подумала она, — если бы Джон мог мне сказать, как быть теперь. Но Джон уже никогда не скажет. Никогда, никогда… Баранина стынет — замерзает на столе… Стук двери приемной, Джон, такой бодрый, живой, вечно в спешке, взбегающий через две ступеньки…

Живой… Лежит на спине у бассейна… неспешная струйка крови ползет к краю… тяжесть револьвера в руке… Кошмар, дурной сон». Сейчас она проснется и все это окажется вздором.

Чеканный голос сестрицы вспарывает ее туманные мысли.

— Ты должна быть в черном перед жюри. Просто нелепо было бы появиться в ярко-голубом.

Герда выдохнула: «Это жуткое дознание!» — и полуприкрыла глаза.

— Да, тяжело, дорогая, — сказала Элси быстро. — Но когда все кончится, ты отправишься прямо к нам и уж мы позаботимся о тебе.

Размытые пятна мыслей Герды обрели четкость. Она сказала испуганно, почти панически:

— Что же мне делать без Джона?

У Элси Паттерсон имелся готовый ответ: