Прекрасный незнакомец, стр. 41

Чарлз появился в дверях, когда ее пальцы нащупали, наконец, холодный стальной ствол.

— Вы не должны убегать от меня! — взревел он. Керри неловко взяла пистолет в руку и повернулась, направив длинный ствол прямо в грудь Чарлзу; но рука у нее так дрожала, что оружие ходило ходуном. Чарлз шагнул через порог, глаза его сверкали, и она увидела, что в руке он сжимал большой камень. У нее перехватило дыхание. «Матерь Божья, помоги мне!» — мысленно взмолилась она.

Чарлз посмотрел на ее пистолет и рассмеялся, что никак не соответствовало выражению мрачной решимости на его лице.

— Не будь дурой, — проговорил он и вошел в комнату, — этим меня не остановишь.

Глава 14

Как ему удалось раздобыть в Лох-Эйгг лошадь приемлемых достоинств, останется тайной для Артура до конца его земной жизни. Но появился какой-то старик, согбенный и покрытый шрамами, как старый дуб, и он вел в поводу прекрасную лошадь. Артур остановил его, спросил, можно ли купить или нанять его лошадь, и после яростных торгов вручил старцу очередную внушительную сумму плюс Томаса.

Конь стоил таких затрат. Явно в благодарность за то, что ему дали волю, он мчался от берега Лох-Эйгг, покрывая ярд за ярдом шотландские верещатники, что вполне соответствовало настроению Артура, которому не терпелось добраться до Гленбейдена и Керри. Но хотя мили и оставались позади, беспокойство Артура все росло — его волновало, что он не до конца продумал, что станет делать, оказавшись в ее доме.

Учитывая, что Маккинноны уже получили письмо от Реджиса, вряд ли стоило врываться к ним и сообщать, что за их выселением стоит он сам. Честно говоря, это казалось ему не очень-то деликатным способом сообщить им правду или заставить Керри понять, что он, дескать, не знал, что речь идет о ней. Или что он твердо намерен все уладить, что он никогда не причинит ей зла, никогда намеренно не повредит ей и никогда ее не покинет.

Проклятие! Именно эта мысль снова и снова возвращалась к нему, непрошено врываясь в его сердце. Именно мысль о неразрывных узах преследовала его, не давая ему покоя. Он не хочет ее покидать.

Он не хочет и дня прожить без нее.

Потребовалось четыре дня игры в гольф с самим собой, чтобы, наконец, это понять, и четыре бессонных ночи; но что еще хуже — она являлась ему при свете дня, когда он смотрел на игровую площадку. Поначалу он решил, что просто увлечен, как был в свое время ослеплен и лишен разума красотой Порции почти двадцать лет назад. И он решил, что, стало быть, и это тоже пройдет.

Но что-то все время тревожило его, что-то такое, что не вполне соответствовало простому увлечению. Это было неразрывно связано с воспоминаниями о той фантастической ночи любовных ласк и о тех нежных чувствах, которые его переполняли, чувствах настолько сильных и притом настолько странно-неуловимых, что он никак не мог придумать, какими же словами их обозначить, пока Реджис не рассказал ему о письме. И в тот момент, когда Артур узнал, что Керри получила письмо о выселении, сердце его словно взорвалось в груди, а взрыв сожалений и тревоги ударил прямо в солнечное сплетение. Он даже не помнил, как уехал из Данди. Он знал только одно — ему нужно добраться до Керри и объяснить ей, что он не знал, что речь идет о ней, что с ней он никогда не поступил бы так, потому что он… он… Господи, да потому что он ее любит. Сожаления и тревога прошли за те дни, пока он мчался к ней по пустынным землям Шотландии, сменявшись одной-единственной и уверенной мыслью — он ее любит. Это изумляло его, пугало, сбивало с толку, но, тем не менее, было так же очевидно, как и то, что на лице у него есть нос. Он любит Керри Маккиннон, и полюбил ее в то мгновение, когда она согласилась вместе с ним отправиться к притоку реки Тей. Он полюбил ее уже тогда, а еще больше — когда наблюдал за ней в Гленбейдене; полюбил ее бодрую стойкость перед лицом бедствий, ее естественную красоту, доброту, нежный, самоотверженный нрав. Он полюбил ее.

Но, черт побери, что же ему с этим делать? Увезти ее в Лондон? Эта мысль была настолько несусветной, что он тут же отогнал ее, сказав себе, что сейчас не в состоянии думать об этом. В настоящий момент только одно имеет значение — заставить ее поверить, и он пришпоривал свою замечательную лошадь, которую назвал Саксом в честь энергичных англичан, где бы они ни находились.

Перевалив через гору, у подножия которой простиралось поле ячменя, Артур вдруг понял, что в Гленбейдене что-то не так. Сакс легко трусил по стерне, а по спине у Артура пробежал холодок дурного предчувствия — произошло что-то ужасное. Вокруг не было ни души, из труб. не шел дым, не лаяли собаки, не кудахтали куры, и Томас не бросился навстречу ему. Керри не было тоже.

Все выглядело заброшенным и покинутым.

Лошадь пересекла ячменное поле, и Артур направил ее к «белому дому», перебрав в уме несколько разумных объяснений этого странного запустения, какие пришли ему в голову. Возможно, все собрались где-то в одном месте; в конце концов, ведь сошлись они все посмотреть, как он будет лечить лошадь Монкриффа. Но этим не объяснялось отсутствие домашних животных. Возможно, они перегнали стадо на другой выпас, но…

Внезапно тишину нарушил звук выстрела.

Артур, не раздумывая, пришпорил лошадь, и она стрелой полетела вперед. Подъехав к дому, он спрыгнул с седла и бросился к двери, на ходу выхватив пистолет, так как не знал, что ждет его внутри.

И вдруг он услышал ее леденящий кровь крик.

Крик Керри был таким страшным, таким пронзительным, что по спине у него пробежала дрожь. Пинком, распахнув дверь с такой силой, что створка стукнулась о стену, он рванулся туда, откуда долетел ее крик; в ноздри ему ударил кислый запах порохового дыма. Сердце у него гулко забилось от ужаса, он ворвался в первую же комнату и остановился в дверях с пистолетом на изготовку.

Открывшаяся ему картина потрясла его до глубины души. Он медленно опустил пистолет.

На полу лежал мужчина, чем-то показавшийся Артуру знакомым, под ним натекла лужа густой темной крови, медленно расползающаяся по полу из сосновых досок и обходящая большой камень с острыми краями. Артуру хватило одного взгляда, чтобы понять — этот человек мертв. Глаза его уставились на Артура, в них было удивление, с которым он встретил свою смерть. Около незнакомца на коленях стояла Керри, рядом на полу валялся ее старый пистолет; ее разорванное платье было испачкано в крови. Ее била сильная дрожь, по щекам текли слезы, падая из полных ужаса глаз, устремленных на Артура. Она медленно протянула руки, покрытые кровью, и показала ему.

— Посмотрите на мои руки, — прошептала она. А он и не мог смотреть ни на что другое.

— Уберите это, — попросила она, поднимая руки еще выше, а поскольку Артур не сразу бросился к ней, она принялась в бешенстве их отряхивать. — Уберите это! — закричала она.

От ее ужаса он очнулся. Он схватил ее руки и попытался закрыть их своими руками, чтобы она не видела крови, и потащил ее через всю комнату — она все так же кричала, чтобы он убрал кровь, — и сунул ее руки в таз. Вода окрасилась в ало-красный цвет; Артур как мог загородил воду от Керри, пока смывал с нее кровь, а она, захлебываясь слезами, бормотала о том, что произошло, но объяснения были не нужны — ему и так все было ясно. Он сейчас думал только о том, как увести ее из этой комнаты, подальше от мертвеца — прежде, чем ее охватит безумие.

Но кто этот человек?

— Керри! — громко произнес он, вытирая ее чистые руки льняным полотенцем.

Она, похоже, его не слышала — ее взгляд был прикован к мертвому.

— Керри! — Он начал трясти ее, пока она не посмотрела на него. — Кто это?

— Чарлз Монкрифф, — прошептала она, и глаза ее снова до краев наполнились слезами. — Сын Монкриффа!

Боже мой!

Монкрифф вызвал у Артура антипатию с первых же минут встречи, и это чувство лишь укрепилось, когда Томас сказал, что Монкрифф обладает значительной властью и влиянием, а душа у него змеиная. Теперь Артур смотрел на сына Монкриффа, и внутри у него зашевелился панический страх — такой же удушающий, сжимающий внутренности страх, какой он ощутил в момент смерти Филиппа.