Тамерлан. Правитель и полководец, стр. 26

Однако подобный обстрел не особенно беспокоил защитников цитадели. На такой высоте каменные снаряды не представляли большой опасности для самой крепостной стены. На третью ночь отряд тюркских воинов под командованием некоего Саида Хоя овладел башней одного из бастионов перед крепостью, однако закрепиться на каком-нибудь плацдарме у стен крепости ему не удалось.

Тюркские строители и саперы продолжали трудиться под прикрытием временного настила над их головами. Они строили леса до тех пор, пока те не стали доставать подножия стен крепости на поверхности скалы.

Различным отрядам тюркских воинов были определены секторы для штурма. Семьдесят две тысячи человек принялись долбить скалу ломами и кирками. Они работали посменно, день и ночь. Один из отрядов продолбил в скале углубление в двадцать футов, подпирая верх стойками по мере продвижения вглубь.

Осажденные, напуганные работами по минированию крепости, прислали эмиру подарки. Тимур же потребовал, чтобы из крепости вышел сам предводитель племени Хасан ат-Тикрити и сдался. Хасан не стал этого делать.

Тогда зазвучала дробь главного барабана, зовущая к штурму. Стойки под одной из секций стены пропитали маслом, а углубления наполнили сухим хворостом и подожгли. От жара, исходящего от горящих толстых деревянных стоек, один из секторов стены рухнул, увлекая в пропасть вместе с обломками многих защитников крепости. Тюркские воины карабкались по обломкам вверх к цитадели, но встречали отчаянное сопротивление. Тимур велел поджечь горючий материал под другими секторами стены. Цитадель окутал черный дым.

Когда в стене образовались новые бреши, сквозь них на цитадель повели наступление тяжеловооруженные отряды воинов, а горцы племени Тикрити отступили на высоту позади полуразрушенной крепости. Их преследовали и там. Тогда Хасан, связав себе руки и ноги, бросился в пропасть. Победители отделили мирных жителей крепости от воинов. Первых пощадили, вторых, распределив по тюркским отрядам, убили.

Им отрубили головы, из которых построили две башни, скрепленные речной глиной. На каменных фундаментах этих башен появилась надпись: «Зри участь нарушителей закона и злодеев», хотя по справедливости там должна быть другая надпись: «Зри участь тех, кто противится воле Тимура». Проломы в стене сохранили, и крепость ежедневно посещали люди, чтобы поглядеть на дело рук воинов эмира, свидетельство его безграничной власти. Но люди избегали приходить сюда по ночам, поскольку слышали, что в это время над башнями из черепов блуждали светящиеся души покойников. Во тьме только дикие кабаны осмеливались заходить на территорию Тикрита.

Неприступный Тикрит пал перед воинами Тимура после семнадцатидневной осады.

Эмир стал повелителем севера Аральского и Каспийского морей, горной Персии и Кавказа. На 2200 миль протянулась через его владения большая хорасанская дорога. Дань ему платили четырнадцать городов, от Нишапура до Алмалыка.

Но это стоило жизни многим воинам эмира. Значительно уменьшилось число его военачальников, сократилось братство бахатуров. Хитай-бахатур пал на снежной равнине у Сырдарьи, Шейхали-бахатура, возглавлявшего успешную атаку на ордынцев, шпион-туркмен убил ножом в спину. Второй сын Тимура, Омар Шейх, был сражен стрелой на Кавказе. Смерть, магически обходившая эмира, взяла у него второго сына.

Когда Тимуру сообщили об этом, он ничем не выдал душевных волнений.

– Аллах дал жизнь и взял ее, – произнес эмир и велел возвращаться в Самарканд.

По пути Тимур сделал остановку в Ак-Сарае, Белом дворце, строительство которого на лугу близ Шахрисабза полностью завершилось. Здесь он уединился на некоторое время, не желая видеть никого из своих приближенных.

Тимур заглянул в гробницу Джехангира и велел расширить ее, чтобы похоронить там и Омар Шейха. В последние годы жизни эмир становился все более молчаливым, склонным подолгу задумываться над шахматной доской. Он проводил меньше времени в Самарканде. Тимур никому не поверял своих планов, но после смерти Омар Шейха он предпринял первый из своих дальних походов.

Виночерпии

До сих пор тюркский завоеватель обращал мало внимания в сторону южных стран. Индия, расположенная за хребтами Гиндукуша, интересовала его больше с точки зрения торговли, а от Ирана его отделяла цепь соленых озер.

Большая часть Ирана – страны былого великолепия – оказалась в руинах. На выложенных мрамором тронах там сидели жалкие потомки когда-то великих воителей ислама. Это была страна полуголых паломников, высушенных солнцем, дервишей, танцующих под удары бубнов, господ, едущих на ослах под балдахинами, которых носили рабы. Слишком часто молитвенные коврики там пропитывались вином, а седые бороды – соком конопли.

Это также изменчивая, пыльная страна – прекрасная, когда полная луна поднималась над оградами садов, и отвратительная, когда порывистый ветер пустыни завывал в тени деревьев. В ней сохранились колонны Персеполя, древней столицы Ахеменидов, и площадки желтого мрамора, на которых танцевали рабыни ассирийской царицы Семирамиды.

Поэт Хафиз из Шираза говорил, что в его стране мало музыкантов, потому что только редкий музыкант может сыграть мелодию, под которую танцуют одновременно и пьяница и трезвый.

Персия, нынешний Иран, слишком долго жила в роскоши. Местные богачи подозрительны, а бедняки заносчивы. Один шах ослепил своих сыновей и радовался смерти брата, издевательски заявляя, что наконец они с братом поделили землю – один остался на земле, другой – под землей. Здесь, по словам одного сатирика, невежа – баловень судьбы, а ученый – не настолько умен, чтобы зарабатывать на жизнь. Уважаемой женщиной здесь считается та, у которой много любовников, а безвестной домохозяйкой – та, у которой их мало [10].

Здесь суфии в шерстяных накидках вели мистические споры с поэтами. И здесь можно было обнаружить сакы, виночерпиев.

Виночерпии совмещали в себе скоморохов, мастеров панегирика и каламбура. Из них сложилось поэтическое братство. Эти персы, любители наслаждений, были весьма привязаны к дочери винограда (вину) и предпочитали больше воспевать богатырей, нежели самим надевать боевые доспехи.

Эти персы могли забросать камнями богохульника и рассуждать за чашей вина по поводу никчемности религиозной веры. Персы были эллинами Азии, сибаритами и порой фанатиками. Они ненавидели представителей тюркских племен и называли их еретиками.

Последний шах, покровитель Хафиза, испытывал более чем обычный интерес к винам Шираза, а также к игре триктрак, красоткам и свечам. На закате своих дней он вспомнил, что много лет назад заключил союз с Тимуром. Он организовал торжественные приготовления для собственных похорон, наблюдая, как шьют для него саван и сколачивают гроб. Урывками он диктовал письмо Тимуру, которого никогда не видел, стремясь произвести на тюркского вождя впечатление своими рассуждениями о надвигающейся смерти.

– Великие люди знают, – диктовал шах, – что мир непостоянен. Серьезные люди не размениваются на мелочи, не предаются мимолетным удовольствиям и любовным связям, потому как они знают, что все проходит…

Что касается нерушимого договора с тобой, то я считаю нашу монаршую дружбу большим завоеванием. Смею сказать, что мое главное желание состоит в том, чтобы в Судный день стоять с этим договором в руке и чтобы у тебя никогда не было повода упрекнуть меня в нарушении слова…

Теперь меня призывают предстать перед Единственным Творцом Вселенной. Благодарю Божественное Провидение за то, что моя совесть чиста, несмотря на допущенные мною мелкие греховные проступки, которых трудно избежать в жизни слабому человеческому естеству. Я вкусил все удовольствия, которые можно было позволить за пятьдесят три года моей жизни на земле…