Хорюшка, стр. 11

Да много я подобных историй слышал, и все они говорят о заячьей хитрости и находчивости. Вот и мой гость тоже не лыком шит. Вон как устроился, попробуй отыщи его, лиса!

Постоял я, постоял у дровяной кучи и решил уйти восвояси. Пусть зайчишка в своём убежище спокойно день коротает да ноченьки дожидается, тут ему как у Христа за пазухой, а моя работа подождёт, в лес не убежит.

За обедом не зевай!

Присел я как-то раз после длительного лесного похода отдохнуть на старую поваленную ветром сушину. За плечами было более полудня ходьбы на лыжах по глубокому рыхлому снегу. Скинув с валенок лыжи, поставил их в снег и сбросил с плеч поднадоевший рюкзак. Самое время за обед приняться.

Лес снегом завален — давненько оттепели не было. Всё в снежной кухте. Хлипенькие деревца снегом к земле пригнуло. Нет-нет да и сорвётся вниз с мохнатых еловых лап под своей тяжестью снежный ком и, рассыпая морозную пыль, рухнет вниз. Тишина. Лишь маленькие птички-корольки попискивают в еловом подросте.

Развязал рюкзак и уже, было, потянулся за термосом с горячим чаем, как моё внимание привлёк огромный муравейник у самого комля большущей ели. На маковке снеговая шапка, один бок добротно снегом запорошен. Заснул под зиму муравьиный дом.

Вдруг замечаю, что с обратной стороны муравейника кто-то невидимый сухими еловыми иголками сорит, словно подкоп под муравейник делает. От меня до муравейника чуть меньше десятка шагов. Отложил я рюкзак в сторону и без лыж, одолевая снежную целину, стал к муравейнику подбираться. Иду, осторожничаю, а сам недоумеваю: «И кто же там такой притаился?». Шаг сделаю — стою. Нет, никого не видно! А иголки из-под муравейника пуще прежнего летят. По снегу от него уже дорожка тянется. Подхожу ближе к муравейнику и осторожно заглядываю в тыл. Ага! Вот в чём дело — из аккуратной норки в самом центре муравейника торчит куцый хвост зелёного дятла, из-под которого нет-нет да и выстрелит очередная порция сухого сора. Дятел совсем бдительность потерял — вон как заработался в поисках муравьиных яиц. А иголки так и сыплются прямо мне под ноги.

Решил я этого лесного старателя немного в себя привести и слегка потянул птицу за хвост. Как только дятел начал пятиться назад, я крепко схватил его обеими руками и вытащил из норки, им вырытой. К моему удивлению, мой пленник даже звука не издал — наверное, был попросту потрясён случившимся. Смотрит на меня карими глазами, только мощный клюв, перепачканный в муравейнике, приоткрыл от изумления. Красивый, оперение нежно-зелёное с необычным салатовым отливом, а на голове красная шапочка. Смотрит дятел на меня пристально и, наверное, про себя думает: «Вот влип так влип! Уже почти до самого лакомства — муравьиных яиц — добрался, и такая досада случилась!» Дятлу было невдомёк, что на него тоже «охотятся». Хорошо я! Ну а если бы лиса или куница? То тогда бы уж давно ветерок по снегу пёрышки гонял. Поминай, как звали!

А дятел немного в себя стал приходить, ожил, забился в ладонях — отпускай, мол, на волю! Делать нечего, разжал я руки, и выпорхнул мой пленник с громким криком на свободу. Прицепился на ствол одинокой берёзы и оттуда устроил перебранку на своём птичьем языке — знать, меня ругал, а может быть, наоборот, благодарил за нужный урок. Ну а я в ответ лишь развёл руками — как бы прося прощения у лесного жителя за возникшее недоразумение. Ну а дятел, словно приняв мои извинения, прошёлся немного по стволу цепким шагом и улетел прочь, оставив меня одного в заснеженном лесу.

Вернулся я к своему походному рюкзаку допивать чай, только, было, присел на сушину и принялся за обед, как вдруг меня самого неожиданно осенила мысль: «А вдруг и за мной кто-нибудь так же охотится, как я только что за тем самым беспечным дятлом?» Я невольно обернулся и покрутил головой по сторонам. «Никого!» — и перевёл дух. Осмотрительность и осторожность в лесу на первом месте стоят. А уж за обедом и вовсе не зевай!

Сила любопытства

Любопытство у всех в натуре: будь то человек либо дикий зверь или птица. Присядешь где-нибудь на сухую валежину, а возле тебя тут как тут зарянка крутится, того и гляди на плечо сядет — досконально хочет тебя изучить. Или бельчонок к тебе подкрадывается, шурша по стволу лапками, и внимательно рассматривает диковинного незнакомца. Замрёт, сам ни жив ни мёртв, а всё одно — не убегает: сила любопытства — врождённая вещь и ничего с ней не поделаешь.

Люблю я бывать на реке в любое время года. Всё живое к воде тянется. У каждого лесного существа к водице своя тропинка протоптана. Вода для лесных обитателей большое — благо в любое время года: тут и пропитание найти можно, а самое главное — жажду утолить. Речушка или прудок в жаркую пору от назойливой мошкары и комарья спасёт, а в зимнюю пору незамерзающий лесной омуток станет единственным источником влаги.

Придите на лесную речушку, где есть островок открытой водицы, следы каких только лесных обитателей тут не увидите: и бобровые выползы, и куньи нарыски, и лисьи стройные цепочки, и лосиные могучие тропы. Птичья мелюзга и та в едва оттаявшей береговой кромке крутится-копошится, отыскивая задремавших с осени жучков. А вот для некоторых зверей лесная речушка или озерцо дом родной. Тут и живут, и потомство растят. Без воды им погибель. Конечно же, это бобры с ондатрами, водяные крысы с выдрами.

А есть ещё один зверёк, который живёт с речкой бок о бок. Это европейская норка. Увидеть норку в дикой природе большая удача, не каждому норка на глаза попадается, умело таится в прибрежной растительности, искусно плавает и ныряет.

Однажды ранним зимним утром решил я сходить на мою любимую речку Щуровку. Стояла оттепель. В утреннем воздухе матовой пеленой завис лёгкий туман, набежавший ещё с ночи. Я остановился на пологом речном берегу. Давно обрушился бревенчатый мост, некогда соединявший два противоположных берега. По весне сильно поднявшаяся от снегов речная вода размыла берег, и мост рухнул. Долго через речку переправы не было, а потом кто-то перекинул пару кладей через русло, намостив времянкой дорогу.

Снег сильно замёл клади похоже, тут давненько никто не хаживал. Вода поднялась под самые брёвна. Видно было, что жива речка — бобровые погрызы на обоих берегах. Стайка клестов-еловиков опустилась на стоящую на противоположном берегу огромную ель. Я уж, было, хотел уходить, как вдруг приметил в десятке метров от мостка лёгкие волны. «Бобр», — подумал я и стал пристально всматриваться в то место, где должен был вот-вот появиться речной житель. И тут из омутка, скрытого от моих глаз, показался небольшой зверёк, похожий на куницу, только немного мельче. Нырнув в воду, он сноровисто поплыл по течению в мою сторону. Вот уже он совсем близко от меня. Водяная рябь и пузырьки воздуха, пробивающиеся по воде, выдавали умелого пловца. У самых бревенчатых кладей зверёк вынырнул и сразу на берег. Тут-то я и распознал незнакомца — им оказалась европейская норка: яркое белоснежное пятно на губах при тёмном окрасе шкурки выдавало породу. Норка, заметив меня, замерла. Неподвижно стоял и я, боясь неосторожным движением спугнуть зверька. Нас разделяло всего-навсего чуть больше трёх метров. Наши взгляды сошлись. Норка с явным любопытством разглядывала меня, впрочем, и я её тоже. Фыркнет, сделает два-три шажка мне навстречу, словно стараясь испугать меня, повертит носом по сторонам, втягивая незнакомые запахи, и назад — непонятный объект, лучше не рисковать. Пробежав немного вперёд, норка скрылась в снеговой отдушинке — канавке, образовавшейся из-за оседания снега и пробившейся чуть выше бревенчатых кладей, дав мне возможность перевести дух. Но только я хотел переступить с ноги на ногу, как норка вновь выглянула и с неудовольствием уставилась на меня. По-видимому, в её планы входила прогулка по речному берегу и моё присутствие тут было явно некстати. Но дивились неожиданной встрече мы оба. Пара воронов, внезапно налетевшая из леса, испугала норку, и она вновь на какие-то секунды скрылась в норке-отдушинке, но вскорости вновь появилась, продолжая пристально изучать меня.