Стрелы королевы, стр. 32

Джедус ласково положил руку на голову Тэлии.

— Полагаю, что я долго жил воспоминаниями. Пора было кому-то пробудить меня и вернуть к настоящему. Да, кстати, вы не пришлете кого-нибудь за нами, когда настанет время?

Медрен кивнул.

— Во втором часу после захода солнца, Герольд, и я сам приду. Желаете ли свое кресло-носилки?

— О, не думаю. Я отлично справлюсь с помощью своей трости и друзей, — ответил Джедус и любовно улыбнулся Тэлии.

Медрен явился минута в минуту; когда они вошли в помещение для слуг, их еще у дверей встретили восторженные приветствия. Зал, в котором они очутились, был примерно втрое больше трапезной Коллегии; в обоих его концах горели очаги, вдоль стен мерцали масляные светильники. В двух более длинных стенах имелось по двери: одна выходила в коридор, другая — в дворцовую кухню. В центре зала стояли длинные ряды столов на козлах, вокруг которых толпились свободные от дежурства слуги дворца. Джедус медленно прохромал в дверь, ведущую из коридора, ловко орудуя костылем и лишь слегка опираясь на плечо Тэлии для равновесия. Девочка бережно держала обеими руками арфу: она понимала, что Джедус оказал ей большую честь, доверив нести инструмент. За пояс Тэлии была заткнута пастушья свирель, которую старый Герольд подарил ей несколько дней назад. Когда раздался приветственный шум, глаза Джедуса распахнулись и словно засветились изнутри; казалось, он даже стал выше ростом. Их обоих встречали тепло и задушевно, поскольку Тэлия, сама того не зная, уже давно снискала симпатию слуг стойкостью, с которой противилась одиночеству и жалости к самой себе. Джедус также был общим любимцем дворцовой челяди — отчасти оттого, что никогда не требовал для себя никаких привилегий, хотя давным-давно заслужил право претендовать на особое обращение, отчасти оттого, что никогда не придерживался правил этикета — ни с вельможами, ни со слугами.

Вначале был пир, яства для которого готовились одновременно с теми, что подавались сейчас в Большой Зале; слуги поочередно прислуживали за столом друг другу. После еды настал черед развлечений. Медрен сказал правду: они были безыскусными, но зато веселье было, возможно, более искренним, чем выходило у придворных. Несколько музыкантов-самоучек заиграли простенькие деревенские танцы, и собравшиеся пустились в пляс. Плясали на все лады. Крошечная Тэлия не раз взлетала в воздух, оторванная от пола не в меру рьяным кавалером. Выступали также самодеятельные фокусники и жонглеры; представление вызывало тем большее веселье, чем более сомнительно выглядели результаты их трюков.

Когда наконец публика притомилась настолько, что ей захотелось перенести свое внимание на какой-нибудь более тихий предмет, настала очередь Тэлии с Джедусом.

Сначала Джедус играл один; казалось, его умелые пальцы сплели над собравшимися чары безмолвия. Пока он играл, во всей огромной зале не раздавалось ни звука, кроме потрескивания огня в очаге. Тишина, которая держалась еще несколько долгих мгновений после того, как смолкли струны арфы, явилась искренней и неподдельной данью таланту старого Герольда-музыканта.

Прежде чем кто-либо нарушил молчание, Джедус слегка подтолкнул локтем свою юную протеже, и Тэлия заиграла на свирели мелодии, которым научилась за время долгих, холодных ночевок в поле, когда наступал ее черед сторожить овец в пору окота. Сами по себе мотивы пастушьих песен были немудреными, но, оттененные пением арфы Джедуса, приобрели неожиданную сложность и совершенно новое звучание. Когда они смолкли, снова последовала сначала красноречивая тишина, а потом — бурные восторженные рукоплескания. У Тэлии взыграло сердце при виде сияющего, оживленного лица Джедуса. В этот момент она поняла: счастье, что они приняли приглашение и пришли сюда.

Потом Джедус играл, а Тэлия пела то, что он выбрал из старого песенника — шутливую балладу, которую он помнил еще с лет своей юности, под названием «То была темная бурная ночь». Неудержимый хохот, грохнувший, когда прозвучала последняя строчка про лютню, был таким искренним, что Тэлия зарделась от удовольствия. Теперь и она знала, каким хмелем кружат голову похвалы слушателей.

Затем они с Джедусом исполнили на заказ все песни и мелодии, какие только знали, пока Тэлия не обнаружила, что начинает клевать носом, а Джедус не признался, что у него устали пальцы. Тэлия помогла старому Герольду дойти до комнаты; как она добралась до собственной кровати, она помнила смутно. Прежде чем провалиться в сон, девочка успела подумать только, что нынешний Праздник Середины Зимы был, без сомнения, самым лучшим в ее жизни.

Глава седьмая

Вскоре после Кануна Середины Зимы во всей Коллегии и Круге Герольдов не нашлось бы друзей ближе, чем Тэлия и старый Герольд Джедус. Даже когда возобновились занятия, Тэлия всегда находила время для урока музыки и каждый вечер упражнялась в музицировании. Джедус, по-видимому, получал от общества своей ученицы такое же удовольствие, какое и она — от его, и даже то, что неизвестные мучители вскоре после конца каникул возобновили травлю Тэлии, не смогло убить в ее сердце эту радость. Иногда девочке приходило в голову, что если бы не Джедус и не Ролан, она бы не раз уже подумала о том, чтобы сдаться и убежать, хотя Тэлия не представляла, куда бы она могла податься. Без этих двух опор, поддерживавших ее, она страдала бы еще сильнее, чем в самые черные дни в Усадьбе.

Сигнал о том, что «они» все еще преследуют ее, пришел в форме очередной анонимной записки. Клочок бумаги обнаружился среди книг Тэлии как раз перед уроком музыки, и девочке оказалось нелегко привести себя в приличный вид после бури слез, которую эта записка вызвала.

Не стоило и надеяться скрыть от Джедуса, что она встревожена и расстроена: покрасневшие глаза мгновенно ее выдали. Джедус стал настаивать, ласково, но твердо, чтобы Тэлия рассказала ему, что случилось.

— Ты же знаешь, что я ни за что не скажу и не сделаю ничего против твоей воли, малышка… — голос старого Герольда был негромок, но в нем звучала повелительная нотка. Неуверенный в себе, настороженный ребенок, сменивший ту веселую Тэлию, которую он узнал и полюбил, совсем не понравился Джедусу. — Но ведь ты несчастлива, а раз несчастлива ты, плохо и мне. Я хотел бы, чтобы ты рассказала мне, почему — и кто или что тому причиной. Ты ведь, наверно, уже знаешь, что можешь мне доверять?

Тэлия медленно кивнула, сцепив руки на коленях.

— Тогда скажи, в чем заключается проблема. Может, я даже смогу помочь.

Тэлии не хотелось открываться Джедусу, но оказалось, что она не в силах устоять перед его добрым взглядом.

— В-в-вы должны пообещать мне, хорошо? Что вы никому об этом не скажете.

Джедусу пришлось пообещать — лишь бы не лишиться ее доверия; ведь он был единственным, кому доверяла девочка. Но обещание он дал с огромной неохотой.

— Если это единственное средство, чтобы ты мне рассказала — хорошо. Обещаю.

— В-вот какое дело… — начала она и постепенно рассказала Джедусу все — но только о толчках и злых проделках; о записках она умолчала. Тэлия боялась, что это настолько дико и невероятно, что даже Джедус не поверит.

Он почувствовал, что Тэлия чего-то не договаривает, и встревожился.

Однако, будучи связан обещанием, Джедус мало что мог сделать — разве что поддержать, подбодрить и дать какие-то советы. Старый Герольд надеялся, что этого окажется достаточно.

— Никуда не ходи одна — ну, это тебе уже известно. Но старайся находиться только рядом с теми людьми, которых знаешь: Шерил, Скифом, Джери. Ни один из этой троицы никогда не стал бы вредить тебе. И — вот хорошая мысль — старайся постоянно находиться в поле зрения кого-то из учителей. Сомневаюсь, чтобы даже самые ушлые хулиганы осмелились учинить что-нибудь на глазах у Герольда. И вот что, малышка… — Джедус ласково тронул рукой ее подбородок, получив в ответ слабую улыбку. — У тебя всегда есть я. Здесь никто не посмеет попробовать сделать что-нибудь против тебя, а если тебе понадобится с кем-то поплакать за компанию… ну, так у меня просто уйма носовых платков!