Рилла из Инглсайда, стр. 71

В этот самый момент Джимс проснулся. Он открыл большие темные глаза и, не мигая, уставился на миссис Матильду Питман. Потом он сел, заулыбался так, что на его щеках появились восхитительные ямочки, и сказал очень выразительно, обращаясь к Рилле:

— Квасивая тетенька, Вилла, квасивая тетенька!

Миссис Матильда Питман улыбнулась. Даже те, кому за восемьдесят, неравнодушны к похвалам.

— Говорят, что устами младенцев и глупцов глаголет истина, — сказала она. — В молодости мне часто делали комплименты… но их слышишь все реже, когда доживешь до моего возраста. Я ни одного уже много лет не получала. А этот комплимент очень приятный. Но уж поцеловать-то меня ты, проказник, я думаю, не захочешь.

И тогда Джимс сделал нечто совершенно удивительное. Он был довольно сдержанным малышом и скупым на поцелуи даже по отношению к обитателям Инглсайда. Но тут он, без единого слова, вскочил на ноги на матрасе — пухленький, маленький, в одной лишь нижней рубашонке, — подбежал к изножью кровати, с размаху обнял миссис Матильду Питман за шею и в дополнение к своим медвежьим объятиям три или четыре раза от души, сочно чмокнул ее в щеку.

— Джимс! — запротестовала Рилла, ошеломленная его дерзостью.

— Не мешай ему, — распорядилась миссис Матильда Питман. — Ну до чего ж приятно видеть кого-то, кто меня не боится. Меня все боятся… и ты боишься, хоть и пытаешься это скрыть. А почему? Конечно, Роберт и Амелия боятся потому, что я их нарочно запугиваю. Но другие люди тоже всегда боятся… как бы вежлива с ними я ни была. Ты собираешься оставить этого ребенка у себя?

— Боюсь, что нет. Скоро вернется домой его отец.

— А человек-то он хороший? Отец, я хочу сказать…

— Ну… он добрый и отзывчивый… но он беден… и боюсь, бедным и останется, — запинаясь, объяснила Рилла.

— Понимаю… непрактичный… не может ни заработать, ни накопить. Ну, я подумаю… я подумаю. Есть у меня идея. Хорошая идея… и вдобавок заставит Роберта и Амелию передернуться. Хотя, заметь, что и сам ребенок мне нравится, так как меня не боится. О таком малыше стоит позаботиться. Ну, одевайся, как я тебе велела, и спускайся в кухню, когда будешь готова.

После падения и утомительного пешего перехода накануне вечером у Риллы ныло все тело, но она постаралась поскорее одеться сама и одеть Джимса. Когда она спустилась в кухню, на столе уже стоял горячий завтрак. Мистера Чапли нигде не было видно, а миссис Чапли с мрачным видом нарезала хлеб. Миссис Матильда Питман сидела в кресле и вязала серый солдатский носок. На голове у нее по-прежнему был капор, а на лице торжествующее выражение.

— Садитесь к столу, милые мои, и хорошенько позавтракайте, — распорядилась она.

— Я не голодна, — сказала Рилла почти умоляюще. — Думаю, я и есть-то не смогу. И нам пора отправляться на станцию. Скоро придет утренний поезд. Пожалуйста, извините меня и отпустите нас… я возьму только кусок хлеба с маслом для Джимса.

Миссис Матильда Питман игриво погрозила Рилле вязальной спицей.

— Садись и позавтракай, — сказала она. — Миссис Матильда Питман тебе приказывает! Все слушаются миссис Матильду Питман… даже Роберт с Амелией.

Рилла подчинилась. Она села за стол и — таким могучим было влияние гипнотического взгляда миссис Матильды Питман — позавтракала не без аппетита. Покорная Амелия не проронила ни слова; миссис Матильда Питман тоже не говорила, но усердно вязала, посмеиваясь про себя. Когда Рилла позавтракала, миссис Матильда Питман свернула свое вязанье.

— Теперь можешь идти, если хочешь, — сказала она, — но тебе совсем необязательно уходить. Можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь, а я заставлю Амелию готовить для тебя.

Независимая мисс Блайт, которую группа недоброжелателей из числа членов молодежного Красного Креста обвиняла в деспотичности и стремлении «всеми командовать», чувствовала себя совершенно подавленной благоговейным страхом.

— Спасибо, — сказала она кротко, — но нам действительно нужно идти.

— Ну, тогда, — сказала миссис Матильда Питман, распахивая дверь, — экипаж для вас готов. Я сказала Роберту, что он должен запрячь лошадь и отвезти вас на станцию. Обожаю заставлять Роберта что-нибудь делать. Это почти единственное развлечение, какое у меня осталось. Мне уже за восемьдесят, и большинство занятий потеряли для меня свое очарование, кроме одного — командовать Робертом.

Перед дверью домика на переднем сиденье щеголеватого экипажа сидел Роберт. Он, должно быть, слышал все, что сказала его теща, до единого слова, но не подал вида.

— Я очень хочу, — сказала Рилла, собирая остатки храбрости, — чтобы вы позволили мне… ох… ах… — тут она снова дрогнула под взглядом миссис Матильды Питман, — возместить вам… за… за…

— Миссис Матильда Питман уже сказала… и сказала серьезно… что не берет платы с незнакомцев, которых принимает у себя, а также не позволяет делать этого другим, живущим с ней под одной крышей, как бы им того ни хотелось в силу их природной скупости. Поезжай в город и не забудь навестить меня в следующий раз, когда тебе будет по пути. Не бойся ничего. Да ты не из трусливых, должна признать, учитывая то, как ты сегодня утром поставила Роберта на место. Мне нравится твоя дерзость. Большинство теперешних девушек — такие робкие, пугливые существа. Когда я была девушкой, я не боялась ничего и никого. Смотри, хорошенько заботься об этом мальчугане. Это необычный ребенок. И заставь Роберта объезжать все лужи на дороге. Я не хочу, чтобы этот новенький экипаж был весь забрызган грязью.

Они выехали. Джимс посылал миссис Матильде Питман воздушные поцелуи, пока мог видеть ее, и миссис Матильда Питман махала ему в ответ своим вязаньем. За всю дорогу до станции Роберт не произнес ни слова — ни доброжелательного, ни сердитого, — но о лужах не забывал. Рилла вежливо поблагодарила его, когда вылезла из экипажа у платформы миллуордского полустанка. В ответ Роберт лишь что-то проворчал и, развернув лошадь, направился домой.

— Ну… — Рилла перевела дух, — я должна постараться снова стать прежней Риллой Блайт. Эти последние несколько часов я была кем-то другим… точно не знаю кем… каким-то творением этой необыкновенной старой женщины. Думаю, она меня загипнотизировала. Вот это приключение! Стоит написать о нем мальчикам.

И она вздохнула, с горечью вспомнив, что написать теперь можно только Джерри, Кену, Карлу и Ширли. Джем… который сумел бы по достоинству оценить миссис Матильду Питман… где же он?

Глава 32

Весточка от Джема

«4 августа 1918 г.

Прошло четыре года с той ночи, когда мы танцевали на маяке… четыре года войны. А кажется, что времени прошло в три раза больше. Тогда мне было пятнадцать. Теперь мне девятнадцать. Тогда я надеялась, что эти четыре года будут самыми восхитительными в моей жизни, а они оказались годами войны — годами страха, горя, тревоги, — но я смиренно надеюсь, что они стали годами моего духовного роста.

Сегодня, проходя через переднюю, я услышала, как мама говорила с папой обо мне. Я не собиралась подслушивать (я просто не могла не слышать ее слов, пока проходила через переднюю и поднималась по лестнице), так что, вероятно, именно поэтому услышала то, чего, согласно пословице, никогда не слышат те, кто подслушивает, — похвалы в мой адрес. И так как хвалила меня мама, я хочу записать ее слова здесь, в моем дневнике, чтобы утешаться ими, когда я падаю духом и кажусь сама себе тщеславной, себялюбивой, слабой и никчемной.

«Рилла удивительно изменилась к лучшему за эти прошедшие четыре года. Прежде она была таким легкомысленным созданием. Теперь она превратилась в ответственную, взрослую девушку, и это большое утешение для меня. Нэн и Ди постепенно отдалились от меня — они так редко бывают дома в последние годы, — но Рилла становится мне все ближе и ближе. Мы с ней добрые подруги. Не знаю, Гилберт, как я пережила бы эти ужасные годы без нее».

Вот, это слово в слово то, что сказала мама… и я так рада… и горда… и полна смирения! Чудесно, что мама так думает обо мне… но я не вполне заслуживаю ее похвал. Я совсем не такая положительная и сильная. Бессчетное количество раз я чувствовала себя сердитой и нетерпеливой, и несчастной, и павшей духом. Это мама и Сюзан — главная опора семьи. Но, думаю, я тоже немного помогла им, и это меня очень радует.