Постой, любимая, стр. 51

— Меня это не касается! — выкрикнула Эмбер.

— Касается, — возразил граф. — Видишь ли, ты несовершеннолетняя и не имеешь права голоса в этом вопросе. Когда-нибудь ты еще поблагодаришь меня. Через неделю мы отбываем в Париж. Это все, или ты хотела сказать что-нибудь еще?

Вечером Эмбер отказалась спуститься к обеду. Она не спала всю ночь и на следующее утро встала осунувшаяся и голодная. Но она была слишком поглощена поисками выхода из создавшегося положения, чтобы думать о сне или пище. С самого начала эта история была слишком невероятной, чтобы быть правдой, и слишком странной, чтобы получать от нее удовольствие, но теперь она стала невыносимой. Эмбер не знала, что делать дальше, но была уверена в одном: она не выйдет замуж за незнакомого Луи и не позволит продать себя как чью-то собственность.

Пора принимать решение. Она покинет Францию независимо от согласия ее отца. В Англии она будет в безопасности. В конце концов, у графа нет доказательств, что она его дочь. Возможно, он в состоянии убедить в этом своих соотечественников, но, как только она окажется за пределами Франции, он утратит над ней всякую власть. Вопрос в том, как сделать это быстро и наверняка. Эмбер не спала всю ночь, строя планы побега. Если ее мать смогла сбежать отсюда с крохотным ребенком, то и она сможет. Правда, у ее матери был сообщник. Что ж, придется обойтись своими силами. Ясно, что она не может здесь оставаться. Конечно, незнание французского усложняет дело, но у нее достаточно денег и отваги, чтобы добраться до Англии. А если добавить к этому негодование, которое она испытывает, то можно отправляться хоть в Австралию.

— Мадемуазель? — обратилась к ней горничная, войдя в спальню и бросив взгляд на нетронутый поднос с завтраком. Она приподняла брови и указала на чашку с остывшим шоколадом и холодные рогалики.

— Нет, мерси, — уныло отозвалась Эмбер. — Заберите его. — Она подняла поднос и вручила его девушке.

Горничная сочувственно покачала головой. Затем улыбнулась и, примостив на бедре поднос, вытащила из кармана фартука толстый конверт.

— Pour vous, mademoiselle. Il est arrive le matin [4], — сказала она, протянув его Эмбер.

Эмбер вздохнула. Приятно, что хоть одна горничная улыбается ей, а еще приятнее получить весточку из дома. — Мерси, — сказала она, взяв у девушки письмо.

Вскрыв конверт, она с удивлением обнаружила внутри еще одно письмо, нераспечатанное.

Первое письмо было от Грейс и, как обычно, содержало сведения о ней самой, Тоби, мистере Тремеллине и о том, как им не хватает Эмбер. Грейс писала, что они с Тоби надеются: она приедет к ним на свадьбу весной.

Эмбер отложила письмо и вознесла короткую молитву, чтобы Грейс не пришлось навещать ее здесь. Затем взяла второе письмо. Хоть и нераспечатанное, оно было заляпано и помято, словно проделало длинный путь, и на конверте значилось «мистер Сент-Майклз». Эмбер нахмурилась. Странно, она никого не знает с таким именем. Затем ее лицо прояснилось. Наверное, это ответ на объявление, которая она поместила в газете, на этот раз от англичанина, где сообщается о ее настоящей семье! Она нетерпеливо развернула письмо и пробежалась по нему глазами. Затем прочитала его снова. А потом в третий раз, хотя почти ничего не видела от слез, застилавших глаза.

«Дорогая Эмбер.

Я был дураком, слепцом и трусом…»

После завтрака граф снова принял Эмбер по ее просьбе. Он был поражен метаморфозой, произошедшей с девушкой. Эмбер просто светилась. Золотистое платье подчеркивало яркий оттенок ее великолепных волос, голубые глаза сияли. Она так живо напомнила ему покойную жену, что он вздрогнул.

— Вижу, сон пошел тебе на пользу, — сказал он, улыбнувшись, — и ты одумалась.

— О нет, — отозвалась она. — Совсем наоборот. Я получила письмо из дома. Сэр, мне сделали предложение! Мужчина, которого я люблю. Он из Лондона, а не Сент-Эджита. Я не могу дождаться, когда встречусь с ним. — Но вначале она напишет ему и сообщит, что нужно говорить ее новоявленным родственникам, подумала Эмбер и добавила: — Он имеет капиталовложения в Англии и Австралии и чрезвычайно богат.

— Как удачно для него, — сухо заметил граф. — Но об этом не может быть и речи. Ты обручена с Луи и выйдешь за него замуж.

Эмбер покачала головой, продолжая улыбаться.

— Я уверена, Эймиас богаче. Вы не прогадаете, если он станет вашим зятем.

— Не прогадаю? Но дело не только в деньгах. Это вопрос семейной чести. Мы должны выполнять свои обязательства. Выкинь этого англичанина из головы. И, пожалуйста, избавь меня от разговоров на эту тему.

— Вы не можете отказать ему просто так! — сердито воскликнула она.

— Уверяю тебя, могу, — сказал он и переключил внимание на бумаги, лежавшие на столе.

Эмбер лихорадочно размышляла. Будь ее воля, она покинула бы этот дом, не оглядываясь. Но поскольку этого нельзя сделать, нужно сказать что-то такое, что заставило бы его передумать. Она хорошо представляла себе, что могло бы отвратить мистера Тремеллина от любой девушки, которую он считал своей подопечной, и заставить его умыть руки. Жаль, конечно, что граф сочтет ее распущенной, но Эмбер не видела другого способа добиться нужного эффекта.

— Я… мы… мы были любовниками! — произнесла она вызывающим тоном.

— Неужели? — Он выгнул бровь. — Поздравляю. Ты полагаешь, что это что-то меняет? Среди буржуазии — возможно. Но не для представителей нашего класса. Луи не станет возражать, если его невеста не девственница, лишь бы она не была беременна. После того как ты родишь Луи наследника, вы, возможно, придете к какому-нибудь соглашению, чтобы ты могла видеться со своим любовником. Если пожелаешь. Это твое личное дело. А мое дело — выдать тебя замуж.

У Эмбер перехватило дыхание. Она была унижена, оскорблена и слишком рассержена, чтобы ответить ему должным образом. Ничего, не видя перед собой, она шагнула к двери, когда граф заговорил снова:

— А если ты намерена пойти по стопам своей покойной матери, не советую. Я не повторяю одних и тех же ошибок дважды. Ты останешься здесь, пока я не вручу тебя мужу. А теперь можешь идти. Кстати, — добавил он, — отныне ты не будешь ни получать, ни отправлять писем. В конце концов, это мой дом. А ты моя дочь и, как таковая, являешься моей собственностью. До тех пор, разумеется, — добавил он прохладным тоном, — пока не станешь собственностью Луи.

Глава 20

Мари, горничная Эмбер, пожала плечами, вздохнула и печально покачала головой.

Эмбер сжала губы и нахмурилась.

Мари снова вздохнула и взялась за свое шитье.

Эта пантомима без слов сказала Эмбер, что ей по-прежнему не разрешено покидать комнату и что Мари сочувствует ей. Эмбер знала всего лишь несколько французских слов, усвоенных, очевидно, еще в младенчестве, а Мари не говорила по-английски. Но они отлично понимали друг друга.

С тех как Эмбер сообщила графу о своем намерении уехать, прошло четыре дня, и ей уже начало казаться, что ее жизнь уходит вместе с тиканьем позолоченных часиков на каминной полке. Мари приносила ей еду, поскольку она отказалась обедать с графом. Впрочем, он не настаивал. В результате хорошенькая юная горничная оказалась единственным человеком, с которым она общалась. Чему Эмбер была только рада, так как Мари явно сочувствовала ей.

Они прогуливались по саду, восхищались хорошей погодой, любовались цветами и неплохо понимали друг друга, строя одинаково угрюмые гримасы, когда шел дождь. Играли в карты, чтобы скоротать вечера, и, поскольку обе были молоды, часто смеялись и поддразнивали друг друга, с одинаковым удовольствием проигрывая и выигрывая. Эмбер позволяла Мари примерять свои платья и пыталась подарить ей некоторые из них, но девушка явно побаивалась что-либо брать, видимо, из опасения, что ее обвинят в воровстве.

Они научились угадывать настроение друг друга, и порой, когда Эмбер становилось грустно, Мари брала щетку и расчесывала ее яркие волосы, вздыхая с преувеличенной завистью. Тогда Эмбер начинала не менее завистливо вздыхать, поглядывая на каштановые локоны Мари, пока обе не заливались смехом. Когда Эмбер выглядела особенно печальной, Мари спускалась вниз и возвращалась с изысканными сладостями. У Эмбер не было аппетита, но она ела, чтобы сделать приятное Мари. Иначе личико горничной принимало такое несчастное выражение, что приходилось либо есть, либо чувствовать себя чудовищем.