Тайна любви, стр. 26
«Не называй ее небесной и от земли не отнимай».
Она была в синем бархатном платье, отделанном серебром; большие буфы-рукава оставляли обнаженными пухленькие маленькие ручки до локтей, шея и часть спины были открыты большим вырезом лифа, на груди которого играла всеми цветами радуги бриллиантовая брошь, в форме луны. Кроме этой драгоценности, в маленьких розовеньких ушках Фанни Викторовны блестели великолепные солитеры, в волосах дорогая бриллиантовая звездочка, на обеих ручках звенели браслеты, а пальчики были унизаны кольцами с драгоценными камнями.
— Милая Фанни, позволь тебе представить доктора Караулова, это знаменитость не только будущего, но и настоящего; ты читала о нем, он победитель холеры… но, главное он мой старый и даже единственный друг…
— Я очень рада… — с дрожью в голосе произнесла Фанни Викторовна и заметно побледнела даже под искусно наведенным румянцем.
Глаза ее как-то невольно полузакрылись и опустились долу.
На Федора Дмитриевича не только что представление, но и первый брошенный на эту женщину взгляд произвел тоже странное впечатление.
Если бы граф был наблюдательнее, или лучше сказать, если бы он меньше с видом знатока занимался туалетом Фанни Викторовны, он бы заметил, что Караулов вздрогнул и тоже заметно побледнел.
«Ужели это она?» — пронеслось в его голове.
Дрожь руки молодой женщины, которую он ощутил при прикосновении к своей, подтвердила окончательно его подозрения.
«И вот на кого он променял свою жену!»
Эти мысли до невыносимой, чисто физической, боли сжали его сердце.
Хозяйка, граф и Караулов между тем прошли в гостиную.
Обе эти комнаты были убраны действительно с чисто волшебной роскошью, и впечатление несколько портили лишь излишняя золоченность и яркость цветов.
Надо сказать, по справедливости, что убранством комнат руководила сама Фанни Викторовна. Это не было в обыкновенном вкусе графа, но последний так подпал под обаяние этой женщины, что все, что нравилось ей, было в данную минуту и его вкусом.
От внимательного взгляда Федора Дмитриевича не ускользнуло это подчинение своего друга «падшему ангелу», как он мысленно назвал маленькую хозяйку сравнительно огромного помещения.
Фанни Викторовна занимала оба этажа собственного дома графа, отделанного им специально для нее.
Это подчинение выражалось в самой манере обращения Владимира Петровича со своей «содержанкой».
Он казался допущенным к ней из милости, тогда как каждая мелочь обстановки квартиры и ее туалета сделаны были на его средства.
«Это настоящая опасность, — мелькнуло в уме Федора Дмитриевича; — необходимо принять решительные, резкие меры».
Фанни Викторовна между тем опустилась на изящный «chaise-longue» и грациозным жестом пригласила гостей садиться.
— Нет, мы пройдем в столовую, необходимо перед пиршеством насладиться видом приготовленных яств — это возбуждает аппетит… Ты позволишь?..
— Пойдемте… — встала, с худо скрываемым раздражением, Фанни Викторовна. — Ты, кажется, сомневаешься в моем уменьи распорядиться…
— Ничуть, моя крошка… — с пугливой торопливостью сказал граф. — Если ты не хочешь…
— Нет, отчего же, пойдемте.
Они все трое прошли еще гостиную, которая была несколько меньше первой и называлась голубой, в отличие от красной, по цвету обоев и мебели, и повернули в обширную столовую, со стенами из черного дуба и с такою же меблировкою. На стенах расположены были медальоны с художественно сделанными скульптурными изображениями убитой дичи, фруктов и тому подобных атрибутов объедения.
Накрытый на восемь приборов стол блестел тончайшим столовым бельем, богемским хрусталем и серебром.
Все, что было гастрономически утонченного — все это представилось взорам графа — любителя поесть всласть.
Караулов между тем окинул все это помещение предстоявшего пира равнодушным взглядом.
— Прелестно, великолепно, ты волшебница… — рассыпался Владимир Петрович перед Фанни Викторовной, свысока, как нечто должное, принимавшей расточаемые ей похвалы.
Электрический звонок швейцара дал знать о прибытии гостей.
Все трое отправились снова в красную гостиную.
XVII. Под бичом друга
Казалось, что случайно прибыли разом все приглашенные.
Их было двое мужчин и три дамы, при первом взгляде на которых не оставалось сомнения, что они принадлежали к петербургскому «полусвету». Кричащие наряды, вызывающие взгляды, слишком большое количество драгоценных камней, чтобы они могли быть куплены мужем или одним любовником.
Караулов вздрогнул.
По количеству приглашенных женщин он понял намерение хозяина.
В том кругу, где вращался граф, женщина считалась гастрономической принадлежностью обедов и ужинов, как и последний деликатес сезона в виде свежих огурцов и земляники в декабре.
Среди прибывших дам была, значит, и его, Федора Дмитриевича, порция.
Чувство невыносимой гадливости наполнило его душу.
Вопрос, что ему теперь делать, он обсуждал только одно мгновение.
Граф Белавин, уже радушно встретив гостей, начал представлять его.
— Позвольте вам представить, божественная Эстер, и всем вам, господа, — подвел силой Караулова Владимир Петрович к великолепной брюнетке, глаза которой были полны обещаний, — доктора Караулова, современную знаменитость, только что одержавшего блестящую победу над самой страшной и опасной при первом ее объятии женщиной — холерой… Но что для меня дороже всего — это мой лучший друг.
Шепот одобрения пронесся среди присутствующих при этом остроумном представлении.
— Это прелестно… Женщина, самая страшная и опасная при первом ее объятии… Это действительно так…
— Восхитительно!
— Остроумно!
Таковы были посыпавшиеся замечания, сопровождаемые веселым смехом.
Не до смеха было одному Караулову.
Он стоял возле хозяина, серьезный, бледный как полотно и до боли кусал себе нижнюю губу.
Вдруг он порывисто взял под руку графа и, отведя его в сторону, сказал с дрожью в голосе:
— Ты мне позволишь проститься с тобой и уехать, я теперь узнал твой укромный уголок.
Граф широко раскрыл глаза.
Группа гостей с хозяйкой стояли в стороне и перешептывались между собой, поняв, что случилось что-то неладное.
Не дожидаясь ответа, Федор Дмитриевич вышел из гостиной в зал.
Опомнившись от первого смущения, Владимир Петрович бросился за ним.
— Как? — сказал он. — Ты уходишь… Что это значит?
— Да, мой друг, с твоего позволения я ухожу.
— Что за мистификация! Я ничего не понимаю… Почему ты уходишь?..
— Да потому, что, получив твое приглашение, я думал провести время только с тобою, если не у тебя, то в ресторане, или в клубе…
— Но разве ты не у меня?
— Я этого не знаю… Твои гости совсем не гармонируют с моим представлением о твоем доме.
Краска бросилась в лицо графа.
— Послушай, Караулов, ты это делаешь нарочно, чтобы меня обидеть…
— Поверь мне, что я не имею этого намерения… Понимай как хочешь мои слова, но я тебе раз навсегда заявляю, что я твой друг, но не товарищ твоих забав и развлечений… Всякому своя роль и свое место… Я не могу тебя похвалить и потому удаляюсь, чтобы не порицать.
— Да-а… — протянул граф с деланной усмешкой, — ты боишься себя скомпрометировать в моем обществе…
Караулов пожал плечами.
— Нет, это не то… Везде, в другом месте, я буду с тобой, если ты пожелаешь… Здесь же мне нечего делать, да и оставаться я здесь не в силах, это противно моим жизненным принципам… Я нахожу неприличным доводить дружбу до соучастия… Я не знаю закона, который бы делал измену обязательной…
— Измена… — усмехнулся граф, — вот настоящее слово… Теперь я понимаю… Но я не сержусь на тебя… Ты имеешь право говорить мне все… Я отвечу тебе, впрочем, только одно на твои нравоучения «времен очаковских и покорения Крыма»… Ты находишь, что я злоупотребляю правом мужа?
— Неужели право мужа доходить до того, чтобы тратить деньги своей жены на обман ее же самой!