Гордое сердце, стр. 64

— Ах, Алли, — сказал Драмм, прижимая ее к себе, — не плачьте. Конечно, вы не могли. И вы не убивали его, вовсе нет.

Александра прильнула лицом к его груди. Он обнимал ее, поддерживая голову. Они жили в жестоком, темном мире, и Драмм всегда знал это, но, как и сказал, никогда не чувствовал несправедливости судьбы так явно. Он ощущал ее печаль и сочувствовал всем сердцем. Он прижимал ее к себе, покачивая, стараясь успокоить. Это было его первой ошибкой.

Глава 24

Она была теплой, благоуханной и такой податливой в его руках. Она оказалась смелее, чем он предполагал, а он всегда считал ее храброй. Драмм чувствовал, как сбивалось дыхание Александры, когда она пыталась овладеть собой. Это напомнило ему о том, как он однажды держал на руках Макса, сына своего друга Юэна, после целой бури детских слез. Хотя теперь им овладели гораздо более сильные чувства. Тело Александры волновало его, он не мог забыть, кого обнимает.

Стояла темная, глубокая ночь, он хорошо понимал, что для них она может стать еще глубже, и уже навсегда. Он чувствовал себя так, словно они были последними людьми на пустой, безжизненной планете. Ему казалось невероятным, что, несмотря на все его усилия, смерть может унести эту храбрую, яркую, полную жизни женщину. Но отсутствие еды и одна только гнилая вода… Его руки невольно сжались, словно он пытался удержать ее на краю гибели. Девушка затихла, как будто понимая, о чем он думает. Затем подняла голову и посмотрела на него. Ее щеки порозовели, губы приоткрылись, дыхание было ровным.

Драмм говорил себе, что он джентльмен, напоминал о самоконтроле, думал о том, что следующий день может принести им свободу, хотя принимал и то, что этот день может принести им смерть.

А потом наклонил голову и поцеловал ее, что хотел сделать очень давно, потому что если первый раз окажется и последним, то он по крайней мере испытает это наслаждение.

Страсть оказалась гораздо сильнее, чем он себе представлял.

Александра ликовала. Он мог ощущать это по ее поцелую. Он вел, а она с радостью следовала за ним, даря наслаждение, которого он, при всем своем богатом опыте, не знал до этого момента. Он ожидал встретиться с отчаянием. А встретил экстаз. Мягкие губы девушки приоткрывались под нажимом его губ, она позволила ему узнать сладкий вкус ее рта, потом робко попробовала ответить ему. Прикосновение ее языка помогло его возбуждению вырваться на волю. Взаимные ласки так волновали и доставляли такое удовольствие, что он не сразу оторвался от ее губ, чтобы вздохнуть, улыбнуться ей и снова поцеловать ее.

Конечно, он знал, что должен остановиться. Так не могло продолжаться. Он всегда считал, что полностью контролирует себя и свое тело, но ему еще не приходилось прерывать любовный акт, начав его. Он никогда не испытывал таких сильных чувств. И никогда не начинал заниматься сексом с какой-нибудь женщиной, не будучи уверенным, что сможет довести начатое до конца.

«Это же Александра», — говорил он себе, обхватывая ладонью ее упругую грудь и чувствуя, как она задрожала и сильнее прижалась к нему. Если бы только она отшатнулась, он бы смог остановиться. Если бы ее маленькие руки не гладили так нежно его шею, если бы она не подстегивала его с таким же страстным нетерпением, какое испытывал он. Что бы она ни говорила, она не может быть неопытной, думал Драмм, борясь с желанием, которое испытывал сейчас, ощущая ее восторг. Невинная девушка не стала бы прижиматься так крепко, или закидывать голову, когда его губы коснулись ее шеи, или так постанывать, как она, заставляя его продолжать, дрожать от предвкушения.

Ее милое платье цвета розы представляло из себя ворох легчайшего материала. Оно слегка сдвинулось с плеч девушки, и Драмм опустил голову, чтобы ощутить вкус ее кожи — этот прохладный вкус нектара жимолости. Слегка дернув, он спустил ее платье еще немного ниже, и упругие груди сами поднялись к его губам. Вкус маленьких тугих бутонов, венчающих их, заставил Драмма осознать происходящее.

Он с трудом оторвался от нее, призывая на помощь свое знаменитое самообладание. Чуть-чуть отодвинулся, но не мог заставить себя убрать руки с ее тела. Она смотрела на него, полузакрыв глаза и часто дыша. Драмму удалось немного унять эмоции, напомнив себе, что эта женщина зависит от него. Более того, она ниже его по социальному положению, и он честью обязан защищать ее от себя. Но он не мог сам защититься от нее. Потому что видел, как она улыбается ему печальной понимающей улыбкой.

Он снова прильнул к ней губами и тогда совсем пропал. Существовало только настоящее, он не знал, есть ли у них будущее. Может, они умирают в то самое время, когда притворяются живыми. Они испытывали слишком большое наслаждение. Она будто горела в его объятиях.

— Алли, — беспомощно пробормотал он, не отрываясь от ее груди, — кажется, я не могу остановиться, Скажи мне. Скажи оставить тебя, если ты этого хочешь. Потому что я так и сделаю. А через секунду, наверное, не сумею.

Он ждал ее ответа, хотя и был возбужден до крайности, но не позволил бы страсти победить все.

Александра знала это. Он отодвинулся, и только теперь она поняла, что они лежат на холодном каменном полу. Опираясь на локти, он смотрел на нее сверху. Его худое лицо было напряжено, глаза сверкали синим даже при тусклом свете фонаря. Она заметила, как дрожат его руки, и поняла, что это вовсе не из-за усилия, которое требовалось, чтобы поддерживать его тело. Он полностью отдавал ей свою страсть, так же как свою честь. Ее так тронули его ласки, что она с трудом могла собраться с мыслями. Он занимался с ней любовью! И захватил все ее чувства настолько, что заставил ее забыть все страхи, весь ужас предстоящей ночи и того, что могло наступить после.

Но ее разум не был затуманен. Никакая страсть не заставила бы ее забыть о том, что она делает. Ощущения были настолько необычными для нее, она долго оставалась девственницей, одинокой женщине было слишком важно соблюдать целомудрие, чтобы она могла не думать о последствиях, даже уступая его страсти.

Близость с ним будет означать падение. Но она не знала, выживет ли в темной пещере без выхода больше нескольких дней.

Он станет плохо думать о ней после того, как удовлетворит свою страсть, все говорят, что мужчины ведут себя подобным образом. Но это же Драмм.

Если им удастся выбраться отсюда, она никогда его больше не увидит и не ощутит ничего подобного, разве что станет его любовницей, а против такой судьбы она боролась всю свою жизнь. Если не выберутся, по крайней мере, она узнает, что такое любовь.

А беременность? Что с того? Она никогда не пожалеет о том, что испытала, или о том, что у нее есть ребенок от него.

Она ни за что бы не подумала, что способна на такое, если бы они только что не повстречались со смертью и не гадали, что ждет их завтра. Но теперь ей казалось, что она предвкушала эти минуты с того момента, как познакомилась с ним. Мистер Гаскойн говорил, что она дочь шлюхи и станет такой же. Она всю жизнь отрицала это. Похоже, ей недолго оставалось жить.

Как же он смотрит на нее сейчас! Жаль, что у нее не хватило времени и смелости тоже рассмотреть его по-настоящему.

Ее тело протестовало, разум сопротивлялся. Она знала, что, если скажет нет, он поднимется и уйдет и через некоторое время вернется к ней как друг и простит ей все. Но она не знала, сможет ли простить это самой себе.

— Алли? — спросил он.

Ей не надо было принимать решения. Они жертвы рока и страсти. Впервые их неравенство ничего не решало. И ее девственность тоже ничего не значила. Только жизнь имела значение. Драмм хотел ее. Это отметало все остальное.

— Пожалуйста, не останавливайся, — попросила она. И едва сдержалась, чтобы не сказать «я люблю тебя», потому что боялась — это единственное, что может заставить его остановиться.

Он улыбнулся. Улыбкой, полной такого обаяния, и облегчения, и восхищения ее смелостью, что она подумала: ради одного этого стоило принять такое решение. Потом он снова опустился рядом с ней, и она поняла, что не знала и половины того, что ее ожидало.