Гордое сердце, стр. 46

Лицо Эрика приняло сдержанное выражение.

— Я не единственный мужчина, которого видели на днях гуляющим с ней по городу, не правда ли? — мягко спросил Драмм. — Есть места, куда я не могу попасть даже в инвалидной коляске, например, покататься на лодке или поездить верхом в парке. Ты это можешь и, как я понимаю, делаешь. И я снова спрашиваю, потому что поступлю так, как ты желаешь. Ты хочешь, чтобы я отступил?

— Нет, — тяжело произнес Эрик. — Я снова отвечаю — в этом нет необходимости.

— Значит, — сказал Драмм, разглядывая свои руки, словно он впервые увидел мозоли на ладонях, — это ни к чему не приведет? Позволь, я скажу тебе кое-что, в чем есть необходимость. Я составил список имен.

Взгляд Эрика стал острым. Драмм покивал головой.

— Я еще не растерял старых связей. Четверо мужчин живут в сельской местности, двое из них — относительно недалеко от дома Гаскойнов. И гораздо больше проживают в Лондоне. Это английские бонапартисты, о которых известно, что они оплакивали смерть своего идола. За всеми людьми из этого списка велось наблюдение во время войны. Стоит ли продолжать наблюдение — вот в чем вопрос.

— Ты бы хотел, чтобы я нашел ответ?

— Если будешь настолько любезен. Я сам пока не могу. Скоро надеюсь уже стоять на собственных ногах. Но знаешь, это может оказаться пустой тратой времени. Вдруг мы вскоре получим письмо от мальчиков, в котором они напишут, что нашли стрелявшего беднягу и выбили из него признание?

— Сомневаюсь, — ответил Эрик. — Давай список. — Он недовольно поморщился, когда Драмм снова положил руку на спинку диванчика, приготовившись возвращаться через комнату к письменному столу. — Я больше не могу смотреть, как ты мучаешься… то есть тренируешься. Клади руку мне на плечо и перенеси на меня весь свой вес, когда будешь прыгать на одной ноге. Я высокий, как дерево, и такой же крепкий.

Драмм усмехнулся, а затем расплылся в улыбке, когда Эрик почти перенес его к столу. Драмм прикоснулся к боковой панели, и из стола выдвинулся маленький ящичек. Оттуда он вынул свернутую бумагу и отдал ее Эрику. Тот положил лист в карман.

— Хорошо. Я могу, приступить к работе прямо сейчас. Все равно мне больше нечем заняться.

Драмм замялся;

— Мне очень жаль. У женщин ум такой же изощренный и недоступный для понимания, как и у мужчин. Она всегда может передумать… — Он замолчал. — Эрик, — вдруг расхохотался Драмм, — мы столько говорили, а я не уверен, какую из дам мы обсуждали! Я, конечно, выходил вместе с Алли, но и с Аннабелл тоже. Поскольку я устроил так, чтобы Алли пригласили в гости, то несу за нее ответственность, а если бы нас видели только с ней вдвоем, это вызвало бы пересуды, которые ей вовсе не нужны. А что касается Аннабелл — я встречаюсь с ней по ряду причин. Так которая из двух? Или есть еще кто-то? Я развлекаю целую толпу сплетниц тем, что вижусь то с Алли, то с Аннабелл, чтобы люди не заостряли внимание на одной из них. И чтобы ни одна из женщин не увлекалась только мной одним. Так кто же это?

Теперь усмехнулся Эрик.

— Ты не знаешь? Ну и хорошо. Просто прекрасно. — Он посмотрел на ряд диванчиков, потом намеренно перевел взгляд на веревки, свисающие с потолка. — Ты хороший друг, Драмм. Но ты должен знать, что нельзя задевать мужскую гордость. Скоро увидимся, и надеюсь, у тебя будут ответы.

Драмм улыбнулся, когда Эрик отдал ему честь и вышел пружинящим шагом. Потом его улыбка исчезла.

Друг был прав. Он играет с женскими чувствами, а это опасно. Но он не собирается останавливаться, пока не поймет, почему его так очаровывает Алли. Здесь, в Лондоне, Драмм понял, что это не привязанность больного к своей сиделке и не желание заключенного угодить своему тюремщику. Она значила для него гораздо больше. Насколько больше, ему еще предстоит выяснить.

Он вдыхает запах жимолости, и сердце тотчас начинает биться быстрее. Когда Драмм смотрит на нее, то ощущает волнение и нежность одновременно. Боже, он хочет заняться с ней любовью! Непонятно почему. Александра мила, но в Лондоне дюжины красивых женщин. Он мог бы выбрать себе жену или купить любовь чужих жен. Он мог бы послать за искусной куртизанкой. И раньше ему часто это требовалось. Они были рады услужить ему, несмотря на громоздкое приспособление на ноге. Но теперь ему никто не нужен.

Он знал так же хорошо, как она, что для них нет будущего. Есть только настоящее. Драмм понимал, как это важно. Он встречался со смертью и понимал, что настоящее — то единственное, за что должен бороться человек, даже если оно ему не дается. Потому что всему приходит конец.

И все же нет смысла отказываться от встреч с Александрой. Для умного человека всегда найдется способ преодолеть запреты. Например, доктора говорили, что он не может ходить. А он научился ходить при помощи рук. Драмм понимал, что не может на ней жениться, а она предназначена для замужества. Но он цивилизованный человек с великолепным самообладанием. Почему бы не встречаться с ней? Александра все равно через пару недель уедет из города. Почему бы не сдержать слова и не устроить для нее самый лучший отдых? Он обязан ей гораздо большим.

Он мог бы даже подыскать ей богатого мужа. Это бы успокоило его совесть и пошло ей во благо. Как жаль, что ей не понравился Эрик, подумал Драмм, но без всякого сожаления. Если бы она выбрала Эрика, то ему пришлось бы видеть их вдвоем до конца своей жизни. Было бы неприятно наблюдать эту любящую пару, которая постоянно напоминала бы ему, что сам он не способен испытывать Любовь.

Все равно, существуют и другие мужчины. Он позаботится, чтобы она познакомилась с ними.

Драмм снова занялся упражнениями. Это чудесный способ вернуть телу здоровье. И перестать думать.

Глава 18

— Прочь! — кричала Джилли Райдер. — Сию же минуту оставь мой дом, или я позову слуг, чтобы они тебя вывели! Как ты можешь? Я пригласила тебя в гости отдыхать, а ты вот что делаешь! За моей спиной? Намеренно меня обманываешь? Мне стыдно за тебя, Александра Гаскойн. Я думала, ты всегда держишь слово.

Александра в последний раз обняла маленькую Аннализу и нехотя вернула ее сияющей няне.

— Я не смогла удержаться. Я помню, ты говорила, что я не должна чувствовать себя обязанной заниматься ребенком. Просто я спускалась вниз на завтрак и проходила мимо детской, девчушка меня совершенно очаровала, Джилли, честное слово.

— Забавно, как это, спускаясь к завтраку, ты оказалась наверху, — сказала Джилли, беря дочку из рук няни и целуя детскую шейку. — Но ты права. Разве она не очарование? Боже! Даже не знаю, как у меня хватает силы воли каждый день уходить от нее.

Нежная улыбка померкла на лице Александры, а его выражение стало суровым.

— Вот именно это я и говорила, если ты помнишь, — отрывисто произнесла она. — Ты слишком много времени проводишь со мной. Я чудесно отдыхаю, ты самая гостеприимная хозяйка, я осмотрела все достопримечательности, которые мне советовали, и ты всюду сопровождала меня. Мне давным-давно пора домой. Я могу собраться через час.

— Ах, оставь, — возразила Джилли. Она в последний раз чмокнула малютку и передала ее няне. — Пойдем, — обратилась она к Александре. — Я очень голодна, и нам надо кое о чем поговорить. Нехорошо ссориться в присутствии слуг, — добавила она, когда они вышли из детской и стали спускаться по винтовой лестнице. — Хотя бы потому, что они не знают, куда прятать глаза. Предполагается, что они не должны ничего замечать, а мы не должны замечать их присутствия. Я уже давно живу среди аристократии, но так и не научилась понимать этого. Люди — это же не мебель, даже если им платят, чтобы они ею притворялись. — Она остановилась на ступеньках. — Говоришь, тебе пора возвращаться домой? Тебе здесь плохо? — спросила Джилли, пристально смотря на Александру, словно бросая ей вызов.

Потом спустилась по лестнице дальше, не дав гостье возможности ответить. Александра не в первый раз видела, как хозяйка дома быстро превращалась из утонченной леди в бешеную кошку и обратно. Она удивлялась, что маленькой изящной даме с очевидной легкостью удается это проделать. Но за несколько пролетевших недель, что Александра гостила здесь, она узнала: какой бы хрупкой ни выглядела Джилли, не многие женщины могли бы сравниться с ней по силе характера. Или по честности и доброте.