Александр II, или История трех одиночеств, стр. 55
И все-таки, говоря о трудностях и недостатках крестьянской реформы, не следует забывать, что именно она была решительным, если не решающим шагом на пути построения в России гражданского общества. Именно она сняла со значительной части населения страны отвратительную кличку «рабы». Именно она помогла избежать в XIX веке ужасов гражданской войны и анархии бунта. Иными словами, Александру II в 1861 году удалось действовать успешнее А. Линкольна, чуть позже отменившего рабство в США, но не сумевшего предотвратить войны Севера и Юга. А чего не удалось избежать российскому самодержцу в ходе проведения реформы? Первый такой момент связан с величиной выкупа пахотной земли. Ведь после 1861 года уровень эксплуатации деревни значительно увеличился. Между тем в Европе во время проведения подобных мероприятий цена земли всегда была ниже рыночной, государство понимало, что возьмет свое с окрепшего крестьянства позже, через налоги. Если бы Россия пошла по этому пути, рентабельное крестьянское хозяйство и развивающееся крестьянское предпринимательство сделали бы ее поистине процветающей державой.
Второй момент касается крестьянской общины. Ее сохранение имело под собой объективное основание — крестьянство привыкло к коллективному хозяйствованию, и сам «мир» мог в переходный период достаточно эффективно выполнять функции защитника своих членов. Однако жесткость закрепления общинных порядков вряд ли можно оправдать какой бы то ни было необходимостью. Можно и нужно было дать возможность некоторой части «крепких» хозяев выхода из общины. В таком случае Россия получила бы к началу XX века около 10% фермерских хозяйств, что способствовало бы и успешной модернизации сельского хозяйства, и более обоснованному проведению реформ Витте — Столыпина.
Третьим моментом, как уже упоминалось, было крестьянское малоземелье. По реформе селяне получили не по 8-9, как планировалось Ростовцевым и Милютиным, а по 4-5 десятин земли. Быстрый рост населения деревни после реформы вел к дроблению хозяйств и обнищанию крестьянской массы. Впрочем, даже если бы помещичьи и государственные земли были поделены между селянами европейской части России, это дало бы столь малую прибавку к их владениям, что никак не решило бы проблему малоземелья 54. Выход из данного тупика состоял либо в массовом переселении крестьянства, либо в повышении эффективности сельского хозяйства страны. И то и другое требовало огромных капиталовложений и вряд ли было возможно в 1870-1880-х годах. Сохранение же помещичьего землевладения имело не столько экономический, сколько психологический эффект, вызывая ненависть крестьянства и желание расправиться со своим старым врагом.
Что же касается новой общественно-политической ситуации, складывавшейся в стране в результате упразднения крепостного права, то император, к несчастью, не смог оценить ее в полной мере. Все последующие преобразования, кроме, пожалуй, военной реформы, он рассматривал исключительно как естественное продолжение изменений, происшедших в деревне, а потому не ждал от них никакого подвоха. Не прошло и двух месяцев со дня отмены крепостного права, как в отставку были отправлены Ланской и Милютин. Либерально настроенного министра народного просвещения Е. П. Ковалевского сменил адмирал Е. В. Путятин, никакого отношения к делу просвещения не имевший. Монарх был, конечно, сентиментален и очень привязан ко многим своим сотрудникам, но он не мог себе позволить выражать чувство удовлетворения ими публично. Прощаясь с министрами и их заместителями, Александр II был внешне спокоен, не желая показаться обескураженным или расстроенным. Кстати, мало кто обратил внимание на то, что уже при Николае I проходит время «визирей». Действительно, трудно себе представить рядом с независимым Николаем Павловичем Потемкина или Аракчеева. Не было подобных «визирей» и у его сына. Но дело сейчас не только и даже совсем не в этом.
В 1861 году впервые проявилась характерная черта александровского царствования: разработку планов преобразований, начальную борьбу за них всегда вели одни люди (реформаторы), а проведение в жизнь реформ поручалось другим (в лучшем случае нерассуждающим исполнителям). Преобразования вызывали яростное сопротивление реакционеров и осуждение консерваторов, и Александру II, занявшему позицию надсословного и надпартийного третейского судьи, приходилось отправлять в отставку тех людей, с которыми он вместе разрабатывал планы реформ. Делалось это ради того, чтобы в иных случаях сохранить, в других — установить абсолютное равновесие политических сил в стране, а также — «фракций» в бюрократических сферах. С точки зрения монарха, это являлось одной из самых главных задач в период проведения реформ.
Александр II надеялся, что, удержав в руках рычаги управления, он не только спасет преобразования, но и сохранит мир и спокойствие в стране. Подобная цель теоретически стоит любых жертв. Вернее так: теоретически может быть и стоит, но в реальной жизни наш герой не учитывал того, что люди, проводящие реформы, имеют большее влияние на их судьбы, чем те, кто эти реформы разрабатывает. Попадая в чужие или равнодушные руки, суть преобразований страдала и выхолащивалась, а сами преобразования начинали раздражать общество невнятицей, половинчатостью. Не учитывал Александр II и того обстоятельства, что его политическая позиция становилась и уникальной, и опасной. Пытаясь в одиночку играть роль политического центра, он был вынужден постоянно расставаться с реформаторами: оставаясь же царем, он все больше опирался на консервативную бюрократию, которая не могла предложить никаких мер по обновлению страны, отстаивая лишь сохранение старого порядка. Император же не поднимался, а как бы зависал над схваткой, над политическими баталиями. Вопрос заключался в том, может ли такая позиция правителя считаться достаточно прочной и конструктивной.
Новым помощникам, явившимся на смену прежним, монарх не то что не доверял, скорее он не очень верил в них как в государственных мужей. Прежних же деятелей он из тактических соображений возвращать не собирался (вернее, они имели шанс вернуться в какой-то чрезвычайной ситуации). Они и Александр Николаевич существовали как бы в разных политических плоскостях: либеральная бюрократия видела в реформах инструмент для построения новой России; для него же реформы являлись лишь сильнодействующим лекарством, приняв которое, старый организм России должен был обрести стабильность. Монарх опасался интриг, протестов, разрушения того политического центра, который начал формировать вокруг себя, точнее из себя самого. Общество, как уже говорилось, он не считал надежным единомышленником, не видя от союза с ним никакой реальной пользы, не ожидая от него никакой действенной помощи. Император, бюрократия, общество, дворянство, народ — от противостояния или взаимодействия этих сил зависела дальнейшая судьба России 55.
Здание реформ
Разговор о реформах 1860-1870-х годов невольно приводит нас к проблеме: Россия и Запад, впрочем, к этой проблеме нас приводит любой разговор о переломных моментах в истории нашей страны. И каждый раз традиционным стержнем такого разговора является вопрос: что представляет из себя Россия, каковы ее недостатки и преимущества по сравнению с Западом? Попытка разобраться в этой основополагающей проблеме заведет нас слишком далеко, а потому поговорим лучше о том, что не вызывает особых споров — о возможностях России догнать Европу в экономическом отношении и одновременно превратиться в подлинно правовое государство. Иными словами, о том, могла ли империя Александра II в ускоренном темпе повторить путь, пройденный Европой, или каким-то иным образом выйти на новый уровень развития? Теоретически на этот вопрос можно ответить утвердительно, на практике же подобная перспектива выглядела крайне неоднозначно.
Первая причина наших сомнений заключается в своенравном характере российского самодержавия, которое в отличие от европейских монархий не было ограничено никакой другой силой (Церковью, аристократией, буржуазией) и жило в соответствии с законами, устанавливаемыми им самим. Во-вторых, крепостничество, абсолютно непохожее на западное феодальное право, подчиняло все слои населения трону, а отнюдь не ограничивалось прикреплением крестьян к личности помещика. В-третьих, отношение россиян к праву трактовалось не как общегосударственное, а как исключительно сословное. В силу указанных причин путь России и в XIX веке оказался достаточно своеобразным, а проблема совпадения династических и государственных интересов — достаточно острой. Между правомерным и правовым государством разница была и оставалась весьма значительной: в первом случае власть сама устанавливает правила существования страны, во втором — это делают выборные и периодически сменяемые представители населения.