Сборник "Рассказы 1877-1898", стр. 86

В ответ на эти слова послышался самый странный ответ. Телеграфист убедился окончательно, что незнакомец пьян.

Странный человек схватился за дверь, чтобы не упасть, и в отчаянии воскликнул:

— Два часа! Стало быть, я погиб!

Голова незнакомца была завязана выпачканным в крови носовым платком. Лицо его было красно, и он стоял, согнув колени, как человек окончательно обессиленный.

Телеграфист начал соображать, что происходит что-то из ряда вон выходящее.

— Сколько времени идет депеша в Лондон? — спросил снова незнакомец.

— Около двух часов.

— А теперь два. Стало быть, раньше четырех депеши доставить нельзя?

— То есть до трех.

— До четырех?

— Нет, до трех.

— Но ведь вы же сказали, что теперь два часа.

— Да, но вы забываете разницу между здешним и лондонским временем. Примите во внимание часы разницы.

— Боже мой, так, стало быть, я могу еще успеть! — воскликнул Анерлей и, усевшись на ящике, начал диктовать свою знаменитую телеграмму.

И вот на другой день в «Ежедневной Газете» появился огромный отчет о событии на берегу Нила. Телеграмма была разукрашена жирными заголовками. Что касается «Интеллигенции» и «Курьера», то их столбцы были так же белы, как и лица их редакторов. А в телеграфной станции Сарраса в то время как Анерлей диктовал свою депешу, случилось следующее. Около четырех часов утра в Саррас прибыли два усталых всадника на двух разбитых лошадях. Остановившись в дверях хижины, они взглянули молчаливо друг на друга и бесшумно удалились. Ветераны прессы поняли, что есть случаи в жизни, когда всякие разговоры становятся излишними.

[6]

Конан-Дойль Артур

Полосатый сундук

Артур Конан Дойль

Полосатый сундук

- Ну, что вы об этом скажете, Эллердайс? - спросил я.

Мой второй помощник стоял рядом со мной на корме, широко расставив короткие, толстые ноги, - море еще не успокоилось после шторма, и всякий раз, когда новая волна кренила корабль, обе наши спасательные шлюпки почти касались воды. Положив подзорную трубу на ванты бизань-мачты, Эллердайс пытался рассмотреть какое-то неизвестное, истерзанное бурей судно, когда оно на короткое мгновение замирало на гребне вала, прежде чем снова скользнуть вниз. Корабль сидел так глубоко в воде, что я лишь изредка различал зеленоватую полоску борта.

Это был бриг. Его грот-мачта переломилась футах в десяти над палубой и тащилась за кораблем вместе с парусами и реями, как перебитое крыло чайки. Никто, как видно, и не пытался обрубить снасти, удерживающие этот обломок. Фок-мачта была еще цела, но фор-марсель не закреплен, а передние паруса ветер занес к самому носу корабля, и они развевались, словно огромные белые стяги. Никогда еще мне не приходилось видеть судна в таком отчаянном положении.

Но это нас ничуть не удивляло. За последние три дня и мы на своем барке не раз теряли надежду вновь увидеть землю. Тридцать шесть часов боролись мы со штормом, и не будь "Мэри Синклер" одним из лучших парусников, когда-либо построенных на верфях Клайда, нам едва ли удалось бы пережить эту бурю. Но все же мы уцелели, хотя и пожертвовали урагану лодку и часть правого фальшборта. Вот почему мы не удивились, увидев после бури, что другим повезло меньше, чем нам. Изуродованный бриг носился по голубому морю под безоблачным небом, подобно человеку, ослепленному молнией, и напоминал нам о пережитых ужасах.

Медлительный и методичный шотландец Эллердайс долго и внимательно рассматривал суденышко. Наши матросы, сгрудившись у бортов или вскарабкавшись на фок-ванты, тоже смотрели в его сторону. Вот уже десять дней, оставив где-то далеко на севере главные торговые пути через Атлантический океан, мы плыли в полном одиночестве. Находясь, как мы, на широте 20ь и долготе 10ь, человек, естественно, начинает проявлять любопытство ко всяким неожиданным встречам.

- Мне кажется, команда покинула корабль, - заметил второй помощник.

У меня создавалось такое же впечатление - на палубе судна не было видно никаких признаков жизни, никто не отвечал нашим матросам, размахивавшим в знак приветствия руками. Похоже было, что команда бросила судно, считая его обреченным на гибель.

- Долго оно не продержится, - как всегда, неторопливо проговорил Эллердайс. - Того и гляди, задерет норму и нырнет в воду. Палубу уже заливает.

- Какой на нем флаг? - спросил я.

- Не могу разобрать, он запутался в фалах... А, вот вижу... Бразильский флаг, только он перевернут.

Это означало, что команда, перед тем как оставить судно, выбросила сигнал бедствия. Быть может, люди только что покинули корабль? Я взял у помощника подзорную трубу и осмотрел покрытую пеной, неспокойную синюю поверхность Атлантического океана, расстилавшуюся вокруг нас. Нет, кроме нас, людей здесь не было.

- Возможно, на борту остались живые люди, - сказал я.

- Может быть, мы чем-нибудь еще и поживимся, - пробормотал второй помощник.

- Подойдем к нему с подветренной стороны и ляжем в дрейф.

Наш барк остановился ярдах в ста от брига, и оба судна принялись приседать и кланяться друг другу, как танцующие клоуны.

- Спустить на воду спасательную шлюпку! - приказал я. - Возьмите с собой четырех человек и осмотрите бриг, мистер Эллердайс.

Но тут как раз пробило семь склянок, и на палубе появился мой первый помощник мистер Армстронг - через несколько минут начиналась его вахта. Мне захотелось самому побывать на брошенном корабле и осмотреть его. Предупредив Армстронга, я перебрался через борт, спустился по фалам и уселся на корме шлюпки.

Нам потребовалось немало времени, чтобы преодолеть небольшое расстояние, разделявшее корабли. Море еще волновалось, и громадные валы то и дело скрывали от нас и наше судно и бриг. Когда мы оказывались между двумя валами, нас не достигали лучи солнца, но каждая новая волна опять поднимала нас к теплу и солнечному свету. В те краткие мгновения, когда мы повисали на снежно-белом хребте между двумя мрачными пропастями, я видел длинную зеленоватую линию корпуса и наклонившуюся фок-мачту брига. Это позволяло мне направлять шлюпку с таким расчетом, чтобы обойти судно с кормы и выбрать наиболее удобное для подъема место. На корме брига, по которой ручьями стекала вода, мы прочли название: "Богоматерь победы".

- Зайдем с наветренного борта, сэр, - сказал второй помощник.

- Плотник, приготовьте багор!

В следующий миг мы прыгнули через борт, который едва возвышался над нашей лодкой, и оказались на палубе брошенного брига.

Прежде всего мы приняли меры предосторожности на тот весьма вероятный случай, если судно вдруг начнет быстро погружаться в воду. С этой целью двое матросов удерживали шлюпку за фалинь, не позволяли ей приближаться вплотную к борту корабля. Таким образом, мы могли в любую минуту воспользоваться лодкой в случае опасности. Затем я поручил плотнику выяснить, много ли воды в трюме и продолжает ли она прибывать, а сам вместе с Эллердайсом и еще одним матросом стал быстро осматривать бриг и его груз.

Палуба была завалена разными обломками и клетками для кур, в которых плавали мертвые птицы. На судне оставалась только одна лодка, да и то с пробитым дном, и мы уже не сомневались, что команда покинула бриг. Мы с Эллердайсом вошли в рубку. Письменный стол выглядел так, словно капитан только что его оставил. Там валялись книги и бумаги на испанском и португальском языках, повсюду виднелись кучки пепла от сигарет. Я попытался отыскать судовой журнал, но не нашел.

- Возможно, что капитан его и не вел, - заметил Эллердайс. - На южноамериканских торговых судах порядки обычно не очень строгие, а капитаны не любят перегружать себя работой. Если здесь и был журнал, то капитан, наверно, захватил его с собой.

- Мне хотелось бы взять все эти книги и бумаги, - сказал я. - Узнайте у плотника, сколько у нас остается времени.