Весна, стр. 37

Должно быть, они не успели еще догнать остальных. Арно в раздумье остановился. Сколько милых воспоминаний было для него связано с этим местом! Сколько раз, идя в школу, он поджидал здесь Тээле! И о чем только ни мечталось! А когда появлялась Тээле – с каким радостным волнением он каждый раз спешил ей навстречу! Точно они не виделись мною лет. А какими чудесными были те минуты, когда они, возвращаясь из школы, прощались у перекрестка! Как приятно бывало, прислонившись к стволу старой ивы, глядеть вслед девочке, пока она совсем не исчезала из виду, а потом не спеша, волоча ноги, брести домой с мыслью, что завтра Тээле снова придет сюда и будет приходить каждый день, ведь она его друг!

А сейчас?

Арно чувствует, как что-то давит ему грудь, мешает дышать, во рту появляется горький привкус, слабеют колени; перед глазами пляшут зеленоватые круги, а в ушах жужжит песня Либле: «Уди-в-и-тель-ное де-е-ло». Арно снова, как в былые времена, стоит, прислонившись к стволу старой ивы, и всевозможные мысли мелькают у него в голове. Без всякой связи, словно в бешеной погоне друг за другом, возникают они и исчезают. И какие только не встречаются среди них пустые, нелепые, совсем ненужные мысли, например: если бы церковная башня вдруг опрокинулась, достигла бы она верхушкой до их школы? Справятся ли Тоомингас и Кезамаа с Тыниссоном, если вместе нападут на него? Или такая: как интересно было бы, если б все ребята вместе отправились путешествовать! А потом вдруг он с изумлением вспоминает о том, что тысячу раз наблюдал как самое обыденное явление: у рака вырастает новая клешня, если старая обломится!

Потом в мозгу вдруг возникает какая-нибудь фраза или даже отдельное слово и жужжит, жужжит в ушах, как комар, и от него не отвязаться, делай что хочешь… Наступил канун троицы… Из этого мы видим, каким полезным животным является в нашем хозяйстве лошадь… Ягода-крушина, крушина, крушина…

Вдруг у самого уха Арно чьи-то знакомые голоса затевают спор. Они спорят и спорят. Ясно можно расслышать каждый из них, но так и не понять, чьи это голоса и о чем они спорят.

В его сознании не всплывает ни одного слова, ни одной фразы, говорящей о его потере, но всем своим существом он чувствует, что от него безвозвратно ушло что-то по-настоящему дорогое и милое.

Чуть отодвинувшись, он смотрит на верхушку ивы, проводит рукой по ее шершавому стволу и думает о том, что ива – его друг. Она видела его здесь радостным, она глядит на него и сейчас, когда ему так грустно, – ива его друг.

Так иногда вещи, которых мы раньше и не замечали, становятся милы нашему сердцу, как только мы связываем их с дорогими нам воспоминаниями.

Арно медленно поплелся домой. Входя в комнату, он твердо решил, что не будет ничего есть, сразу заберется в кровать и укроется одеялом, чтобы ничего не видеть и не слышать. Но это оказалось совсем не так просто, как он думал. Бабушка в это время возилась у плиты, и, когда он вошел, тотчас обернулась к нему.

– Ну, отпустили тебя наконец, – сказала она, – прямо не знаю, чего там столько учить надо, что вас с утра до вечера держат.

Арно не ответил ни слова; он прошел прямо в горницу, бросил на стол узелок с книгами, снял пальто и присел на кровать.

– Иди скорее кушать, – позвала его бабушка, – не то остынет. С самого обеда подогреваю. Иди скорее!

– Не хочется, – сказал Арно и устало растянулся на кровати. Правильнее всего, конечно, было бы сразу раздеться, а не налиться одетым, но такая усталость или слабость его охватила, что и шевельнуться не хотелось.

– Смотри-ка, ему и кушать не хочется. Что же с тобой такое?

Бабушка ходит от плиты к столу и обратно, звякает посудой, потом появляается в дверях комнаты. Старушка благодушно настроена и очень разговорчива. На то есть свои причины: войдя сегодня в хлев, она нашла там приплод – двух черненьких ягнят, и теперь мысль об этих забавных длинноногих маленьких животных наполняет ее радостью. Бабушка очень стара и живет только интересами своего узенького мирка: все остальное ее уже не трогает. Две маленькие овечки радуют ее больше, чем все стадо. Да, было время, когда изо дня в день приходилось жить то в надежде, то в страхе, но сейчас все эти заботы легли на плечи более молодых, и для бабушки гораздо важнее подогреть Арно обед, чем расспросить, сколько картофеля в этом году свезли на винокурню.

– Так что же с тобой такое? – повторяет бабушка. – Опять заболел?

– Да нет… нет, – тянет Арно сердито. – Голова немного болит.

Старушка кладет руку ему на лоб и находит, что голова у Арно и в самом деле чуть горячее, чем обычно; но покушать все равно надо. Пусть идет скорее, не мешкает. И пусть не думает, что сегодня на столе какая-нибудь обыкновенная еда; ведь тушеную капусту с мясом и жареной картошкой Арно всегда раньше охотно ел.

И правда, Арно чувствует запах тушеной капусты, но сегодня он совсем не такой аппетитный, как всегда, он даже кажется Арно острым и противным, от него в конце концов и затошнить может. Все же Арно медленно поднимается, идет в первую комнату, садится к столу и проглатывает несколько кусков.

Сперва еда кажется совсем безвкусной, во рту оскомина, а капуста – точно опилки, но после второго и третьего глотка становится вкуснее. Арно свыкается с запахом кушанья, аппетит как будто появляется. Но вдруг что-то сжимает ему сердце, следующий кусок застревает во рту, и Арно стоит немалых усилий его проглотить. Он резко поднимается из-за стола и говорит бабушке:

– Не хочу!

Не помогают никакие бабушкины уговоры. Не помогает даже то, что старушка, выловив из капусты все куски мяса, раскладывет их в ряд и, усмехнувшись, поглядывает на Арно, словно говоря: «Да посмотри же, какие хорошие кусочки, неужели ты их не съешь?»

– Не хочу, не хочу! А если еще так пристают, то и злиться начинаешь, и такой вот тушеной в капусте кусочек мяса может показаться совсем отвратительным! Пусть бабушка хоть десять раз повторяет, что в хлеву появились два маленьких ягненка, такие черненькие, хорошенькие, – этим делу не поможешь: ясно, что она только старается его развеселить, думая, что тогда он и есть будет охотнее. Нет, бабушкины уловки ему давно известны. Если бы он их не знал, тогда, может, и прислушался бы к ее рассказам, но сейчас… Ягненок, ягненок… ну что такое, в самом деле, ягненок? Был бы это жеребенок, тогда стоило бы пойти посмотреть.

Арно чувствует вдруг, что его неудержимо тянет куда-то идти, что-то делать, но куда идти и зачем, он и сам не знает. Лишь бы уйти отсюда. Он задыхается от этого дыма, смешанного с угаром, и запаха капусты.

Вскоре мы видим Арно на дороге у межи; он стоит и задумчиво смотрит на сухие былинки, кое-где грустно выглядывающие из-под снежного покрова. Особенно стойко держатся полынь и тысячелистник: они долго еще торчат кверху, словно ждут, что в их пожелтевшие, безжизненные стебли снова вернется жизнь. Вдоль межи по полю тянутся следы полозьев. Должно быть, утром здесь проехали отец, Март и Либле, отправляясь на хутор Рая. Арно осторожно ставит ногу в след полозьев – так купальщик летом, входя в реку, пробует сначала ногой, холодная ли вода; потом Арно делает еще несколько шагов по следу, останавливается, шлифуя подошвой рыхлый снег, снова идет вперед, а когда оглядывается, видит, что он уже довольно далеко от дома. Он машинально шагает дальше.

VI

Всегда, сколько Арно себя помнит, у них в семье говорили о раяской Тээле. То у Тээле животик болит, то головка, то она порезала себе ножом пальчик, то свалилась в ручей, простудилась и кашляет – все это было известно и у них, на хуторе Сааре, и всегда очень пространно и обстоятельно обсуждалось, каким образом и по чьей вине случилась с Тээле та или иная беда. Но в ту пору Арно был еще совсем малышом, и рассказы о какой-то глупой девчонке, поранившей себе палец где-то далеко, на другом хуторе, совсем его не трогали. Когда Арно стал постарше, он увидел, что хутор этот совсем не так уж далеко; часто он вместе с пастушком Мату добирался и до раяской межи, а отсюда ясно было видно, как во дворе хутора прыгает белокурая Девочка в красном фартучке. Он, конечно, знал, кто она, но какое ему было дело до чужих девчонок, хотя бы и светловолосых, и в красных фартучках.