Джентльмены предпочитают блондинок, стр. 21

Мистеру Монтроузу я сказала, что мне во что бы то ни стало нужно найти Генри. Сказать, что мы покинули «Примроуз» поспешно, значит не сказать ничего. Мы примчались на Пенсильванский вокзал, и я едва успела вскочить в поезд до Филадельфии. А мистер Монтроуз стоял на перроне и нервно грыз ногти. Я ему велела возвращаться в отель и ждать моего звонка.

В поезде я нашла Генри, сидевшего с совершенно убийственным выражением лица. Увидев меня, он съежился чуть ли не вполовину. Я села с ним рядом и сказала, что мне стыдно за его поведение, и если его любовь не выдержала даже той крохотной проверки, которую устроили ему мы с Дороти, я с ним даже общаться больше не желаю. Еще я ему сказала, что если он не может отличить настоящий изумруд от безделушки из дешевой лавки, ему самому должно быть стыдно. А если он считает, что любые белые бусинки — это жемчуг, то нечего удивляться тому, что он не умеет разбираться в женщинах. И тут я расплакалась — из-за того, что Генри так легко отказывается от своих чувств. Он пытался меня утешать, но до самого Ньюарка я была безутешна. А когда мы Ньюарк проехали, Генри сам разрыдался, а когда мужчины плачут, мне их так жалко становится.

Поэтому я его простила. Так что, как приеду домой, надо будет все немедленно вернуть в «Картье».

Потом я объяснила Генри, как хочу, чтобы наша жизнь была наполнена истинным смыслом и чтобы мир наконец стал лучше. А еще я сказала, что он так хорошо разбирается в кинематографе, так хорошо понимает, что в нем безнравственного, что ему самому необходимо заниматься кино. Такой человек, как он, просто создан для того, чтобы снимать высоконравственные фильмы, и только он может всем показать, что же это такое. Генри это ужасно заинтересовало — оказывается, он никогда не думал о кинематографе с этой точки зрения. Я ему сказала, что мы можем попросить мистера X. Джилберта Монтроуза писать сценарии, он будет проверять их на предмет нравственности, а я буду играть главные роли, и мы будем создавать настоящие произведения искусства, очень высоконравственные. Когда мы подъезжали к Филадельфии, Генри сказал, что вообще-то он согласен, только мне сниматься не следует. Но я ему сказала, что встречала женщин из общества, которые пытались сделать карьеру в кинематографе, и полагаю, что это не нарушает никаких устоев, так что мне удалось уговорить его даже на это.

Приехав к Генри в поместье, мы обо всем рассказали его родственникам, и они пришли в восторг. Потому что после войны они никак не могли придумать, чем заняться. Сестра Генри сразу же ухватилась за эту идею и сказала, что будет заниматься на студии парком машин. А матушке Генри я даже пообещала, что она будет сниматься. Думаю, иногда можно будет вставлять один-два крупных плана с матушкой Генри, потому что в любом фильме должно быть что-то смешное. Отцу Генри я пообещала, что мы привезем его на студию, чтобы он полюбовался на всех актрис, и у него чуть не случилось очередного рецидива. Потом я позвонила мистеру Монтроузу и предложила ему встретиться с Генри и все обсудить, а мистер Монтроуз сказал: «Благослови вас господь, дорогая моя!»

Когда все говорят, что ты — луч солнца, начинаешь понемногу верить в то, что людям общение с тобой приносит только счастье. Единственное исключение — мистер Эйсман. Когда я вернулась в Нью-Йорк, прочитала все его каблограммы и узнала, что он прибывает на «Аквитании» на следующий день. Я встретила его в порту, отвела на ланч в «Ритц» и все ему рассказала. Он ужасно расстроился: ведь вышло так, что только он расширил мой кругозор, как я тут же решила выскочить замуж. Но я ему сказала, что он может мной гордиться, потому что я стану женой знаменитого Генри X. Споффарда, и когда он будет встречать меня в «Ритце», я буду с ним раскланиваться, а он будет показывать на меня своим друзьям и рассказывать им о том, что это именно он, Гас Эйсман, помог мне стать такой. Это очень обрадовало мистера Эйсмана, потому что, в конце концов, его друзья — люди не моего круга, и что бы он им ни сказал, в моем кругу об этом не узнают. Так что, думаю, мистер Эйсман, может, и огорчился, но он не мог не испытать облегчения — ведь чего ему стоили одни мои походы по магазинам.

А потом была моя свадьба, на которой собрался весь свет Нью-Йорка и Филадельфии, и все мужчины были так милы со мной, потому что оказалось, что многие успели написать сценарии. Все в один голос говорили, что свадьба была великолепная. Даже Дороти так сказала, только она мне призналась — чтобы не расхохотаться прямо при гостях и иметь серьезный вид, она вынуждена была весь праздник думать о резне в Армении. Но это говорит лишь о том, что даже таинство брака для Дороти пустой звук. Я слышала, как после церемонии Дороти разговаривала с мистером Монтроузом, и она ему сказала, она уверена, что из меня получится отличная актриса, но для меня нужно написать такую роль, где мне придется изображать радость и кокетство или несварение желудка. Так что, боюсь, Дороти все-таки не самый мой преданный друг.

Мы с Генри не поехали ни в какое свадебное путешествие — я сказала Генри, что мы не можем быть такими эгоистами, ведь от нас зависит столько людей. Ведь нам с мистером Монтроузом приходится много работать над сценарием вдвоем, потому что мистер Монтроуз в восторге от того, сколько у меня идей.

Чтобы Генри было чем заняться, пока мы с мистером Монтроузом работаем над сценарием, я предложила Генри создать Благотворительную лигу для девушек-статисток, чтобы они могли делиться с ним всеми своими проблемами, а он им оказывал духовную поддержку. Получилось просто замечательно, потому что на других студиях сейчас работы мало и девушкам-статисткам делать особенно нечего, а они отлично знают, что работу им Генри даст только в том случае, если они встанут на правильный путь. Чем больше они рассказывают Генри, как неправильно они жили до встречи с ним, тем больше ему это все нравится. Дороти говорит, что вчера была на студии, и она считает, что если бы про то, что рассказывают девушки Генри о своей жизни, написать сценарии и снять фильмы, кинематограф сделал бы огромный шаг вперед.

Генри говорит, что я открыла для него новый мир, и он никогда прежде не был так счастлив. Да, похоже все вокруг меня никогда прежде не были так счастливы. Я уговорила Генри разрешать своему отцу приезжать на студию каждый день, потому что все равно на каждой студии есть несносные личности и на нашей пусть это будет отец Генри. Осветителям я велела не ронять на него софиты — пусть человек наслаждается, ведь в жизни у него было так мало радостей. А матушка Генри сделала завивку и поговаривает о подтяжке. Она собирается играть Кармен — в свадебном путешествии она видела в этой роли некую мадам Кальв и убеждена, что сможет сыграть лучше. Я ее не отговариваю — пусть себе порадуется. Только с осветителями насчет матушки Генри договариваться не собираюсь. А сестра Генри так счастлива не была со времен Верденской операции [8], потому что в ее ведении находятся шесть грузовиков и пятнадцать лошадей, и она считает, что съемки фильма больше всего походят на военные действия. Даже Дороти счастлива и говорит, что за месяц столько смеялась, сколько не смеялась за целый год. А что касается мистера Монтроуза, то, думаю, он счастливее всех, потому что пользуется моим вниманием и участием.

Я и сама очень счастлива, потому что главное в жизни — дарить радость другим. Ну, поскольку счастливы все, пожалуй, пора мне заканчивать свой дневник, тем более что я так занята работой над сценарием мистера Монтроуза, что для других литературных занятий просто времени не остается. А еще я занята тем, что несу радость Генри, а это, я твердо убеждена, и есть самое лучшее занятие для женщины. Так что я прощаюсь со своим дневником, тем более что все складывается как нельзя лучше.