ВИА «Орден Единорога», стр. 64

Дверь, полузаваленная мебелью и каменным ломом тряслась под ударами снаружи. Воткнувшиеся в нее наконечники стрел превратили ее в сомнительного ежика. А Санди улыбался, сжимая меч и губы его шевелились, повторяя слова. Точно также он будет улыбаться, когда этим мечом придется взмахивать, и опускать булат на дурные головы желающих помешать концерту. Точно также будет улыбаться, когда его прошьют все те стрелы, которые сумеют-таки пробить дверь. Но пока дверь цела. И кажется слушает, смертельно раненная, песни, в которых рефреном повторяется мотив открытых дверей.

Возможно, она даже знает, что сейчас в городе-баронстве, она одна осталась закрытой. Жертвует своей жизнью, претворяется стеной, когда большинство стен в этом городе забыли свой долг, на глазах изумленных горожан, превращаясь в распахнутые двери. Двери эти выходят куда попало: в пустыни, в моря, и на побережья, в леса, в занюханные кабачки, в затерянные в горах хижины, да даже и на самые ничем не примечательные улочки, комнатки, развилки лесных дорожек. А чаще всего на широкие дороги и в бескрайние степи.

—…Здесь каждый избрал себе железную дверь.

Сидит и не знает, что делать теперь.

А я пою тебе с той стороны одиночества.

Но пока я пою, я поверну эти реки вспять.

И я не знаю, как твое имя и отчество.

Но, знаешь в тебе есть что-то, что заставляет этот курятник сиять.

Тут Рэн обернулся наконец к Беате и улыбнулся. Она пела с ним и тоже улыбалась. А в сотни дверей уходили жители баронства. Уходили сразу, не оглянувшись или замешкавшись на пороге. Уходили со страхом и с надеждой. Семьями, группками и по одиночке. Уходили туда, куда звали их души. Собственно, даже за крепящейся из последних сил дверью осталось теперь меньше солдат. Капитан почти в истерике просил подкрепления, но в конце концов, он сам замер вдруг, уставившись туда, где другие не видели ничегошеньки, и ушел. Просто ушел.

Барон не знал, чего больше в его душе — паники или ярости: люди уходили от него песком сквозь пальцы. Вот мелькал чей-нибудь силуэт за поворотом и исчезал. Слышались в соседней комнате, соседнем доме, на соседней улице чьи-то шаги, и вот уже их не слышно. Слышен только голос, голос его врага:

— Будет день всепрощенья.

Бог с ним, я не дождусь.

Я нашел, как уйти.

Я уйду и вернусь.

Я приду с этим словом

Как с ключом синевы.

Отпустите домой

Всех, кто спит на болотах Невы…

Барон вышел на улицы. Улицы были пусты. У барона возникло ощущение, что они пусты уже много лет. Барон распахивал встречавшиеся ему двери — и за ними было пусто. Не просто пусто — запущено. Будто все скреплялось как цементом худо-бедно, но жившими, мучавшимися, иногда радующимися, ненавидевшими и все-таки любившими здесь людьми. Их не стало, и весь казенный, неприглядный, нищенский быт вылез наружу старой плесенью и паутиной, заявил о себе во весь голос. В действительности все и было таким грязным, серым и полуразвалившимся в безрадостном городе, но барону казалось, что разрушение происходит именно сейчас, на его глазах. Созданный им мир, живший по его законам, гибнет и рассыпается во прах. Он побежал. Туда, откуда звучал голос. Он даже сумел распахнуть разбитую дверь.

Только за ней никого не было. Во всем баронстве никого больше не было. Даже палачей, подлецов, лизоблюдов, наркоманов, предателей, убийц — никого. Барон был один. А вокруг — только серые стены и ни одной двери.

…Вокруг наших друзей дверей тоже не было, но и стен, впрочем, тоже. Было только поле как у «Чайфа». Чистое. Ветреное. Шумящее травой. И небо…

— Представь себе, Санди и его ребята победили-таки во втором туре и вышли в финал, — разрумянившаяся после ванны Карита, расправляя аккуратно складочки длинного теплого халата, расшитого видами Великого небесного водопада Аха-хоа с четырехсот пяти позиций, при различном освещении, погоде, настроении, времени года и суток, осторожно коснулась губами ложбинки между лопатками бреющегося перед зеркалом рыцаря Энтра.

Костя, в тот момент выстраивающий в голове своей философскую концепцию своего отношения к обнаруженным в момент разглядывания себя за утренними процедурами, завязывающемуся на талии жирку и пробивающейся на голове лысинке, послал воздушный чмок отражению принцессы, и порадовавшись тому, что не порезался-таки (хотя поцелуйчик Кариты и взволновал его изрядно), посетовал:

— Очень, очень, просто несказанно жаль, что я не смог присутствовать на концерте. Непременно надо побывать вместе с тобой на финале. Однако, замечу, меня победа этой команды не удивила. Как ты сама знаешь, некие силы были в ней заинтересованы. По крайней мере, сама знаешь, кто приложил руку к появлению в этом мире их лидера. Гораздо больше меня удивляет твое неравнодушие к этому твоему Сандонато. Строго говоря, самый обыкновенный герой, каких во Вселенной немало…

— Тебе не кажется, что, ревнуя, ты становишься немного нудным? — кокетливо наклонила к плечику головку Карита.

— А тебе хотелось бы африканских страстей? — театрально прорычал рыцарь Энтра, прищурившись: — Молилась ли ты на ночь, Дездемона? — и торопливо, но не без аккуратности отерев с подбородка остатки пены для бритья, прыгнул на кровать, увлекая за собой принцессу. Жирок на талии слегка при том качнулся. И Костя подумал: так все же — пиво или красота? Красота, как говорится, требует жертв. Опять же говорится, что хорошего человека должно быть много. И вообще: пейте пиво — оно вкусно и на цвет красиво…

— И самое главное, представляешь, ведь солист-то в группе — не мужчина, а девчонка, а в финал их все равно пропустили! — радостно посверкивая черными глазами продолжила сообщать мужу светские новости мироздания Карита.

— Что? — недоумевающе приподнял голову от подушки рыцарь. — С чего ты это взяла?

— Да, все знают. Тем более, что я ей массаж делала, собственноручно.

— Так. — Костя с кисло-решительной физиономией сел на кровати и потянулся за брюками. Уик-энд в кругу семьи откладывался. «Дела.»— как в рекламе апельсинового сока. Наша служба и опасна и трудна.

Часть вторая.

ГЛАВА 1

Просто он хотел видеть Беатриче. Сидел, опустив на руки голову, за столом харчевни и думал о том, как же все-таки это происходит — переходы из мира в мир?

Как назло, с того момента как Беата исчезла, стоял полный штиль, и летучие корабли не показывались в небе над Шансонтильей.

В голове и душе Рэна стояла сплошной стеной чернота.

Грешным делом попытался он в этой стене нащупать дверь, а за дверью выстроить коридор. Мозги заскрипели натужно.

Главное, отчетливо, в подробностях представить себе тот мир или Беатриче. Тогда, открыв глаза, можно там очутиться. Как бы не так. Рэн почувствовал, как мозги сворачиваются в трубочку.

«Где Вы, прекрасная моя госпожа Беатриче, ангел моего сердца? Да, Бэт, представляешь, я уже могу называть тебя так! Дама сердца. В принципе меня посвятили в рыцари. Осталась пустая формальность — чуть больше трех месяцев. Нет, мне предложили даже отступить от шансонтильских законов и быть посвященным до восемнадцати лет. Но во мне почему-то взыграл патриотизм. Так что формально я еще оруженосец. Но с мечом. Оруженосец с мечом и гитарой. Зато без хозяина. Опять же формально моим сэром считается Санди, но он страшно бесится, если я что-нибудь там такое говорю, типа „Не соблаговолит ли достопочтенный…“. Так что „достопочтенный“у нас, по-прежнему, один Друпикус. Санди все подумывает насчет и мне найти арагонца.

Кстати, к вопросу о хозяевах. Не так давно встретил своего бывшего, сэра Фрогга. Не знаю, помнишь ли ты его: они еще вместе с бароном меня тогда обстреляли. Представь себе: он прямо-таки обрадовался встрече. Несколько, правда, свысока. Похлопал меня по плечу, посетовал, мол, каков подлец оказался Кру, и поделом ему… Бэт, какие странные люди, правда? Того, что сделал мне ОН сам, Фрогг не помнит, как отрезало. То есть абсолютно. Ни в одном глазу. Поболтал так со мной, благо я сейчас в какой-то степени в фаворе, и болтать со мной не зазорно, и пошел дальше, весь в приятных воспоминаниях. Санди потом трясся от ярости: «Почему ты не сказал, что это он?!»А я подумал: слава Богу, что есть и такие, как Санди, как ты. Ты или Вы? Я даже не знаю, как тебя называть, радость моя. Прости, я слишком много себе позволяю, но ты действительно моя радость. Тебя нет — и в моей жизни погасло солнце. Хотя радоваться, казалось бы есть чему.