Тайну хранит пещера, стр. 23

— Вот тетрадь, Мамадали Ахмедович, которая опять всколыхнула прошлое, — поднялся, передал ее комиссару.

— Кури, Николай, а я погляжу этот уникальный в своем роде документ. Садись ближе к окну и кури.

Теплов не заставил себя больше, просить, уселся в глубокое кресло. Скоро дым сизым шлейфом потянулся через форточку на улицу. Полковник видел, с каким любопытством и вниманием комиссар рассматривал эти несколько строк, а потом надолго остановил свой взгляд на Теплове.

А комиссар вспоминал, как много лет назад он, рядовой милиционер, взял шефство над вконец истощенным мальчиком Колей и его больной матерью. Теперь же этот мальчик сидит рядом и зовут его Николаем Григорьевичем, он полковник. Ему же, бывшему «шефствующему милиционеру», ныне комиссару милиции, уже пора на пенсию. Но сам он считает, что еще рано.

Теплов, не торопясь, выкурил папиросу, в который раз оглядел кабинет, а комиссар все еще молчал, глядя то в тетрадь, то на полковника. Наконец, хлопнул по ней ладонью.

Теплов знал привычки своего начальника и названного отца. Если что-то заинтересует его, обязательно в ход пойдет ладонь. Вот как сейчас. Потом, опираясь рукой о стол, закурил, подошел к Теплову, сел в соседнее кресло.

— Говоришь, сын загорелся желанием раскрыть эту тайну? Неплохо. Вообще, есть над чем подумать. Только одного мы не знаем. Существует ли вообще в природе это золото? Или зайцевские прихвостни давным-давно уже размотали его?

Генерал помолчал, потом опять заговорил, но слова его уже звучали приказом.

— Пока об этом не будем докладывать министру и оповещать ребят из госбезопасности. Рановато, пожалуй. А то еще получится дело о выеденном яйце — курам на смех… Учти, чтобы ни единая душа, кроме нас троих, об этом не знала. Так надо, и сыну это передай. По необходимости будем привлекать товарищей. Если Григорию будет мало двух месяцев, запросим разрешение у командования продлить ему «отпуск». Ясно, Коля?

— Так точно, товарищ генерал. Разрешите действовать?

— Выполняйте, товарищ полковник, — официально ответил комиссар милиции и тихо добавил — Действуй, Коля. Да, кстати, ты уверен, что этот твой странный посетитель завтра явится? Не улетит птичка в другом направлении?

Полковник пожал плечами, хитро улыбнулся.

— После этого визита у него новые «друзья» появились… Ни на шаг друг от друга… Да и свою фотокарточку он мне оставил «на память». А мы ее до портрета увеличили…

Генерал весело расхохотался и одобрительно похлопал своего помощника по плечу.

Ключ к разгадке

— Гриша! — окликнул Николай Григорьевич сына, открывая дверь в столовую,

— Я здесь, папа. — Из соседней комнаты вышел Григорий. Отец остановился. — «Как вырос, возмужал», — подумал он, будто только сейчас впервые увидел сына.

— Беседовал с комиссаром. Где бабуся?

— На кухне была.

— Дверь прикрой. — И понизил голос до шепота. — Согласился начальник, начнем работать. Комиссар заинтересовался этим делом, хотя оно, прямо скажем, вряд ли принесет славу нам. Уж очень старое и такое, о каком говорят «не тронь меня». Ну, что ж, коли взялись за гуж, то будем уж тянуть… Тебе приказал вести дело, меня прикомандировал в помощники, так сказать, ну, я думаю, ты понимаешь.

— Хорошо, папа. Откровенно говоря, один боялся браться.

— Так, сынок! Разрабатывай варианты «Золотого дела», комиссару доложим. Учти, никто не должен знать об этом, в том числе и бабушка. Приказ.

Известие, принесенное отцом, по-настоящему обрадовало Григория. «Даже комиссар заинтересовался. Значит, дело стоящее… — размышлял он, направляясь в свою комнату. Лег на диван, закрыл глаза — так лучше думать… — Но с какого же бока подступиться к этому проклятому золоту?»

…Вот уже, наверное, с полчаса Николай Григорьевич рассматривал у окна какую-то фотографию большого формата. Мария Степановна не выдержала.

— И что ты к ней прилип? Старая знакомая, что ли? — ревниво бросила она.

— Да нет, — равнодушно отозвался полковник. И, оставив фото на окне, вышел. Старушка подошла к окну, надела очки.

Мужчины искупались под душем, а Мария Степановна все не могла оторваться от фотографии.

— Бабушка, довольно, фотография как фотография, ужинать пора. Мы с папой перед сном прогуляться решили, в парк заглянуть на часок-другой…

Мария Степановна отложила фотографию, молча накрыла на стол, опять подошла к окну. Теплов-старший откупорил бутылку розового портвейна, принес из кухни жаровню. По комнате разнесся дразнящий запах тушеного мяса.

— Мама! Садись, стынет, — полковник подошел, взял старушку за плечи, подвел к столу. Мария Степановна молча выпила вино, к баранине не притронулась.

Загадочный интерес, который проявляла бабушка к фотографии, лежащей на подоконнике, озадачил Григория. Взглянул на отца, тот пожал плечами — «не пойму, в чем дело». Старушка, ни слова не говоря, опять подошла к фотографии, ее лицо заметно помрачнело.

«Это — он, он! — убеждала она себя. — Это тот человек! Она хорошо его запомнила! Она не могла его не запомнить!»

С большого листа картона на нее смотрели холодные серые глаза.

— Мама, что ты там нашла, — заговорил Николай Григорьевич. — Что тебя так взволновало?

Наконец Мария Степановна оторвалась от фотографии, повернулась к сыну. Лицо ее сделалось мертвенно бледным. Она вся сжалась, только глаза лихорадочно блестели.

— Вот он, тот убийца! Тот белогвардейский офицер! Его глаза, нос, лоб. Не могу ошибиться. Его образ меня всю жизнь преследует. — И протянула дрожащую руку к фотографии. — Это он, он! — Мария Степановна подняла голову, встретила взгляд сына.

— Ты что, мама? Посмотри же внимательно. Это же мой ровесник! А тот — мне, если не в деды, то в отцы годится… Не может быть, ты ошиблась. — Николай Григорьевич подошел к матери, взял ее за руку.

— Он! Он! — упорно твердила старушка.

Ужин расстроился. Мария Степановна ушла в свою комнату, Гриша принялся убирать со стола. Николай Григорьевич вышел на террасу. Сел на диван, закурил.

— Папа, почему бабушка так настойчиво утверждает, что тот, на фотографии, убийца? — на лбу Григория надломилась морщина. — Ему уже, пожалуй; за семьдесят, должно быть, и в живых его нет, а этому, ты прав, как и тебе, не больше. Бабушка что-то путает.

Сел рядом с отцом. Полковник молча продолжал рассматривать фотографию.

Послышалось знакомое пошаркивание домашних шлепанцев. Николай Григорьевич с тревогой взглянул на осунувшееся лицо матери. За какой-то час Мария Степановна еще больше постарела, плечи ее опустились.

— Идите погуляйте, идите, — наконец, проговорила она, — вы же собирались. А я посижу одна. Не привыкать к этому. Радио послушаю, телевизор включу…

Галичев на следующий день не пришел. По телефону полковнику вежливо ответили, что их сотрудник болен. Сердечный приступ, хотя раньше никогда на сердце не жаловался.

Вечером, переодевшись в гражданское платье, полковник Теплов поехал по знакомому адресу. Он уверенно вел машину по узким извилистым переулкам, будто уже не раз бывал здесь. Остановив ее у свеже-побеленного домика с закрытыми ставнями, вышел, незаметно оглянулся по сторонам, подошел к калитке, врезанной в ворота, нажал кнопку звонка…

— Ого!. Какой орел стал! Попробуй отгадай, где отец, где сын! — радостным возгласом встретил комиссар Ахмедов вошедших к нему Тепловых. — Что значит два года для молодежи! Метр — вверх, метр — вширь. А нам с тобой, Николай, не год, месяц и морщин и седины прибавляет. Ну, садитесь, садитесь, рассказывай, Гриша, о своем житье-бытье. Подожди, подожди, дай поздравлю тебя с офицерским званием! Уверен, не посрамишь наших погон!

— Ну, а теперь о деле, — уже совсем иным тоном проговорил комиссар, выслушав молодого Теплова. — О «Золотом деле», — многозначительно добавил он. Что вы можете доложить об этом, товарищ Теплов? Докладывайте, товарищ лейтенант, послушаем!

Григорий рассказал о черной шкатулке, что обнаружил в бабушкином сундуке на чердаке, о тетради, о фотографии человека, в котором бабушка узнала убийцу, ограбившего банк.