... В среду на будущей неделе, стр. 8

— В чем дело? — еще раз повторил механик.

Брага поднял мичманку, хлопнул по ней рукой, стряхивая пыль.

— Растяпа! — процедил он сквозь зубы, бросил фуражку на голову и ушел за угол надстройки.

Когда боцман скрылся, Чернобров строго поглядел на Павлика и сказал:

— Извинился бы, раз так получилось.

Брагу Павлик нашел в штурвальной рубке. Он сидел на раскладном табурете, вытирая большим клетчатым платком красную лысину. Боцман, видимо, немного «отошел», потому что при виде Павлика только с укором покачал головой. Впереди него, держась обеими руками за штурвал, стоял молоденький, может, лет на пять старше Павлика, чернобровый рыбак. Глыбин облокотился на треугольный столик у противоположной двери и шагал циркулем по карте, разбитой на квадраты. Он мельком поглядел на Павлика, ухмыльнулся чему-то и снова углубился в вычисления.

Павлику было стыдно при всех обращаться с извинениями к Браге, и он робким голоском попросил его выйти «на минуточку».

Боцман поднялся с табурета, ворча и охая. На палубе, около брашпиля (якорной лебедки), остановился и принялся молча созерцать морскую даль. Клетчатый платок выглядывал уголком из кармана темно-синих брюк, будто дразнящий язычок.

Павлик, вспотевший не столько от жары, сколько от волнения, тоже молча смотрел на море.

Брага нетерпеливо поморщился:

— Это и все? Постояли, помолчали и разошлись добрыми друзьями?

Еще помявшись, Павлик наконец сказал:

— Простите, Фрол Антонович, я не нарочно… Так получилось. Хотел дельфинов посмотреть…

Слова прозвучали настолько жалобно, что способны, кажется, были растопить айсберг. Брага подобрел, глазки его заулыбались.

— Ладно, что так обошлось, — сказал он и ушел в рубку.

У Павлика будто гора с плеч свалилась.

Курс остается прежним

Павлик вспомнил о своей самодельной тетради и карандаше, оброненных на спардеке. «Сегодняшние события нужно записать», — решил он и направился к трапу. Однако наверху ни карандаша, ни тетради не оказалось. А под площадкой он увидал листки, изорванные в мелкие клочья; тут же, у кнехта, валялся изгрызенный карандаш. Павлик сообразил, что его «журналистские принадлежности» сдуло со спардека и они угодили в зубы маленькому злодею с черной метелочкой на самом кончике остриженного хвоста. Он нашел щенка под площадкой. Малек кончал терзать последний листок и продолжал это занятие даже тогда, когда Павлик схватил его за заднюю лапу. Щенок виновато зажмурил глаза, ласкаясь, потянулся сиреневатым язычком к Павликову носу.

— Три злодейства в один день — это чересчур! — сказал Павлик нарочито строго. Засмеялся и принялся почесывать шею песика. — Но ты не бойся, — продолжал он ласково. — Разве стану я обижать кроху? А дневник… Все равно завтра меня высадят на берег.

Малек почувствовал в Павлике друга и стал играть с ним, притворно рыча и хватая мелкими белыми зубами майку, трусы. Павлик охотно принимал участие в веселой возне. За этим занятием и застал их чернобровый рыбак, которого Павлик видел в штурманской рубке.

— Иди, кэп-бриг зовет, — с хорошей улыбкой сказал посыльный.

Павлик абсолютно ничего не понял. Что за кэп-бриг?

Чернобровый пояснил:

— Кэп-бриг — это сокращенно капитан-бригадир. Так мы привыкли называть Егора Ивановича, твоего дядю. А теперь этого приходится.

Павлик опустил щенка на палубу. «Кажется, гроза только начинается», — подумал он.

На этот раз ему пришлось удивиться.

Глыбин встретил Павлика улыбкой. В огромном, точно боксерская перчатка, кулаке синели два точно таких листка, из каких была сшита Павликова тетрадка. Он усадил его на табурет, на котором недавно сидел боцман. Сейчас Брага отсутствовал.

— Можешь радоваться! — сказал Глыбин и пошуршал перед носом у Павлика бланками радиограмм. — Тут про твою милость написано. Скоро матушку увидишь. Мда-а. Покатался по морю, а теперь и домой можно вертаться. Ну, чего молчишь? Или тебя это не трогает?

Глыбин взял Павлика за плечо и наклонился, заглядывая, ему в лицо. Павлик опасливо отпрянул. Чернобровый рыбак, который позвал его сюда, заговорщицки подмигнул.

— Струхнул? А почему струхнул? — заметив пугливое движение мальчугана, прогудел Глыбин. — Понимаешь, что виноват, вот почему. Напрасно, не такой я человек, чтобы… Ты — дитя, а ради вашего брата я могу на стомильную прогулку катер сгонять… Вот тебя сейчас катаю. Верно, что ли, я говорю?

Павлик промолчал. Он старался понять: что нужно от него Глыбину?

— Почему молчишь? Может, его стесняешься? — кивнул кэп-бриг на рыбака, который стоял перед штурвалом.

Павлик опять ничего не ответил.

— Ступай, Никита! — сказал Глыбин рыбаку. — Пока без тебя обойдемся. Я потом позову.

Чернобровый, пожав плечами, вышел из рубки. Глыбин прикрыл дверь и занял его место.

— Ну, теперь нас двое, — сказал он. — Давай спокойно покалякаем. Видишь, какое дело… — Глыбин передохнул и продолжал, тыча поочередно указательным пальцем в бланки, которые рядышком разложил на столике. — Вот тут написано, чтобы я твою милость домой отправил, так как от твоей родительницы никому там покоя нету. А эта радиограмма от самолета рыбразведки… В общем, скажу короче: одна бумажка прямым курсом идти предлагает к рыбе, а другая вправо тянет, от рыбы. Какую же из них во внимание взять, а какую отбросить? Как бы ты поступил на моем месте? Пока еще мы прежним курсом идем, на рыбу. Как по-твоему, правильное у нас направление?

— Правильное! — убежденно сказал Павлик.

Глыбин, не ожидавший, видимо, такого ответа, резко поднял голову.

— Правильное, говоришь? Ишь ты! Почему же правильное?

— Из-за меня вам незачем время терять, — поспешно ответил Павлик. — Лучше по пути высадите в каком-нибудь порту, а оттуда я и сам доберусь до поселка. Маманя потерпит…

Глыбин взглянул на компас, крутнул штурвал вправо, влево и неуверенно проговорил:

— А по-моему, курс надо менять. Нет по пути таких портов, куда нужные теплоходы заходили бы.

Павлик продолжал горячо возражать:

— Не надо менять курс. Из-за меня курс менять! Я же виноват, а не вы…

— Вина то твоя, — согласился Глыбин, — а взгреют меня, если что.

— А вы скажите… — пролепетал Павлик и запнулся: кто его знает, что же сказать Глыбину в свое оправдание?

— Что говорить?

Павлик молчал, напряженно думая.

— Нечем будет оправдываться.

Павлик вдруг выпалил:

— Да вы к тому времени что-нибудь придумаете!

— Вот как! — изумился Глыбин. — Тебе охота по морю покататься, а я за тебя должен мозгами ворочать. Хитрован ты, как я на тебя погляжу!

— И ничуть не хитрован. Я же для пользы дела.

— Для пользы дела… — задумчиво повторил Глыбин. Он немного помолчал, вздохнул и спросил: — А что я рыбакам скажу? Радиограммы все читали. Будут настаивать.

— Рыбаков я сам уговорю, — сказал Павлик.

Глыбин посмотрел на него внимательно, качнул головой:

— Ну уж ладно… Ладно… Уговаривай.

Павлик хотел уйти, думая, что разговор окончен.

— Погоди, — остановил его Глыбин. — А ты знаешь, сколько времени тебе придется обходиться без мамаши? Думал об этом?

— А чего тут думать? Я не маленький, по два месяца в тайге бывал. Тут хоть людей полно, а там…

— Ишь ты! Людей полно. Взрослые — это тебе не пацаны, быстро наскучат. Ваш брат любит побегать, а тут — палуба: не разгуляешься. Потом ныть начнешь. Самая работа пойдет, а тебе вдруг домой приспичит.

— Не беспокойтесь!

— Я нытья не люблю. Сорвешь нам путину…

— Не сорву! Я вам слово даю.

— А что мне твое слово — так, пустой звук.

— Не сомневайтесь. Я вас очень прошу, очень! Вы увидите, какой я…

— Вот положение, — развел руками Глыбин. — С берега приказ есть…

— А вы пообещайте, что, как только можно будет, отправите…