... В среду на будущей неделе, стр. 2

Поселились у отцова старшего брата — Егора Ивановича Крабова. Павлику известно было, что дядя — рыбак, оказалось же, он еще и капитан-бригадир сейнера «Альбатрос».

И еще узнал Павлик, что дядя собирается через несколько дней на путину.

Путина! У мальчишки дух захватило, когда он услышал это слово! Павлик стал вслух рассуждать о том, что он желает каникулы провести не в беготне и хлюпанье в море, а как-нибудь толково, с пользой.

Егор Иванович намек племянника понял и подал надежду. Только предупредил, чтобы и оставшееся до отъезда на путину время не пропало даром. И кивнул в сторону сада.

Павлик, в свою очередь, отлично понял дядю. Он, как мартышка, лазил по деревьям, выискивая к столу первые сливы, подвязывал к проволоке тяжелеющие виноградные лозы, поил водой огурцы и помидоры, пропалывал грядки с луком, чесноком и укропом. Знал бы он, что все это зря!

В хлопотах неделя пролетела быстро. И вот настал долгожданный день. Сегодня дядя Егор вернулся о рыбацкого стана и объявил, что вечером отбывает на путину. «Отбываю!» — подчеркнул он многозначительно и виновато, как показалось Павлику, посмотрел на него. Павлика так и обдало морозом: «А как же я?!» Егор Иванович со вздохом ответил: «Очень сожалею, но тебе, племяш, придется и дальше заниматься садоводством. Начальство категорически запретило брать с собой несовершеннолетних».

В этом месте Игорь с возмущением перебил рассказ Павлика.

— Какой бессовестный твой дядька! — воскликнул он. — Почему же тогда это самое «начальство» разрешило бате взять меня? Почему, а? Врет дядька твой, ни больше, ни меньше. Такой известный рыбак, а врун оказался. Этого я от него никогда не ожидал!

— Обманщик! — вставил презрительно Шурик.

Откуда было знать мальчишкам, что Егор Иванович не по своей воле погрешил против истины. Причина была действительно вовсе не в «начальстве», а в Павликовой матери. Это она, боясь за сына, потребовала от Егора Ивановича, чтобы он нашел какой-нибудь предлог отказать Павлику в поездке.

Павлик же знал одно: обещал и обманул! И сейчас, пока Игорь и Шурик возмущались недостойным для такого «мирового» рыбака поступком, Павлик, совсем расстроившись, понуро молчал, разглядывая сизые голыши под ногами. Хоть он и оправдал перед ребятами свои недавние слезы, легче ему не стало. Наоборот, хуже еще: дядька-то, выходит, просто не захотел его брать с собой.

К его плечу притронулась осторожная рука рыжего Игоря.

— Ты, Паша, не тужи, — сочувственно произнес он. — Не вешай нос. Раз он тебя обманул, ты должен ему отплатить. Моя мать говорит: «Как аукнется, так и откликнется!»

— «Аукнется»… «Откликнется»… — уныло протянул Павлик. — Чем отплатить, когда он уже собрался в дорогу?

Игорь умолк, обдумывая, как бы насолить обманщику.

— Потопчи огурцы в огороде, — предложил Шурик.

— Огурцы? — встрепенулся Павлик. — Зачем их топтать?

— А чтоб знал. Ты их выращиваешь, ты их и сничтожь.

Нет, на такое Павлик пойти не мог.

— Тогда помидоры потопчи, — не унимался Шурик.

— И помидоры не я садил.

— Ну, сливы палкой посбивай.

Игорь сердито вытаращил глаза и прикрикнул на Шурика:

— Перестань чепуху молоть! Заладил, как попугай: потопчи да поломай. При чем здесь огурцы или помидоры? Тоже мне, ва?рвар объявился!

Шурик уловил что-то обидное в незнакомом слове и счел нужным бросить его обратно:

— Сам варва?ррр!..

Игорь опять задумался, но через минуту просиял и воскликнул:

— Идея! Ты его тоже обмани!

— Как — обмани? — поморщился Павлик.

— Очень просто. Вот послушай.

Игорь принялся объяснять свою «идею». Павлик внимательно слушал, и ему все больше нравилась затея рыжего приятеля. Он готов был уже согласиться, но тут его охладила тревожная мысль:

— Постой. А как же маманя?

Игорь запнулся.

— Маманя? Какая маманя?

— С моей маманей что будет?

Вопрос был вполне резонный. Игорь сразу не нашелся, что ответить. Он лишь замигал рыжими ресницами.

— Маманя… Маманя… — повторял он с неудовольствием, но тут его опять осенило: — Ах, маманя? Проще простого. Ты ей записку оставишь, Шурик отдаст. Я бы сам провернул, да не смогу — наша бригада раньше отчаливает. Ну, подходит?

На том и порешили.

Таинственный разговор в ночном море

Павлик затаился в кустах в стороне от тропинки, круто сбегавшей под обрыв, к рыбацкому причалу. Солнце спряталось за вершины гор, но было еще довольно светло. Сверху причал казался большой доской, брошенной на спокойное глянцевитое зеркало бухты. Бухта была овальной формы. Ее отсекали от моря два скалистых мыска, оставляя лишь узкий проход. На берегу, у самой воды, лежали перевернутые кверху днищами баркасы, высились прозрачные кубы донных неводов, а там, где круто обрывался левый мысок, тянулись приземистые постройки — рыбацкие балаганы.

Покусывая травинку, Павлик следил за Шуриком, который сновал в толпе женщин и детей, пришедших провожать своих близких. Игорь в «операции» не участвовал, так как перед заходом солнца ушел в море.

Под причалом стоял сейнер, весь белый, как лебедь. Четверо рыбаков переносили на него рыжие смолистые бухты [1] каната, огромные плетеные корзины, наполненные чем-то тяжелым. Еще пятеро стаскивали с причала сети и укладывали их горкой на кормовой площадке «Альбатроса». На судне было шумно. Доносились смех, крики, грохот.

Не тише было и на берегу, там, где теснились женщины в пестрых, нарядных платьях. Шурик толкался среди рыбачек, небрежно заложив за спину руки, и бесцеремонно разглядывал их. Он достойно выполнял поручение. Не найдя той, которой так опасался его затаившийся в кустах приятель, отошел под обрыв и, как было условлено, протяжно свистнул.

«Так, — с удовлетворением отметил Павлик. — Тети Лиды нет — значит, дядя Егор задерживается. Теперь хоть бы на минуту рыбаки ушли с «Альбатроса».

Но рыбаки не собирались покидать судно. Они продолжали неторопливо заниматься своим делом. Павлик ерзал животом по твердой каменистой земле: «Эх, ну что же это… Ведь с минуты на минуту нагрянет дядя Егор, тогда, считай, все пропало…»

Вдруг со стороны рыбацкого стана донесся тонкий протяжный крик. Павлик вздрогнул. Крик повторился. Павлик пристально всмотрелся, но никого не заметил. Женщина закричала в третий раз. Мальчуган насторожился: не маманя ли? Но голос был звонкий, сильный, и это успокоило Павлика: с больными легкими так не крикнешь.

Рыба?чки встревоженной толпой устремились на крик. В обгон им, бросив работу, помчались рыбаки.

Павлик выждал, пока вблизи никого не осталось, вихрем слетел с обрыва и ринулся к сейнеру. Встал на высокий борт судна, торопливо развязал несколько тесемок тента, которым была накрыта спасательная шлюпка, юркнул под брезент и затаился.

Сидеть было неудобно, мешала какая-то доска, упиравшаяся в затылок. Павлик сполз ниже, опрокинулся спиной на рассыпанную по днищу картошку. В шлюпке, где-то поблизости, лежал еще и лук; терпкий запах так и лез в ноздри.

Когда Павлик немного освоился, его стало разбирать любопытство; сквозь тент гул толпы доносился глухо, и он приподнял край брезента. Но хотя от сейнера до рыбацкого стана было не так уж далеко, отдельных слов разобрать не удавалось, только слышно было, что какой-то мужчина то и дело кричит: «Алло! Алло!»

Вдруг залаяла собачонка — лай был звонкий, приятный, точно колокольчик. На щенка накричали хором, он виновато взвизгнул и умолк.

Минут через десять вверху, на склоне горы, зарокотал мотор. Павлик в щелку увидел машину скорой помощи, которая осторожно спускалась по дороге к рыбацкому поселку.

«Что-то случилось», — подумал он.

Вскоре машина уехала. К сейнеру начали возвращаться рыбаки и рыбачки. Павлик опустил брезент. По причалу зачастили шаги. Рыбаки возбужденно говорили, о чем-то сокрушались. Кто-то задержался возле спасательной шлюпки, потрогал тент. «Наверно, Шурик. Хочет тесемки завязать, — подумал Павлик и встрепенулся, — да неужели он не понимает, что сейчас этого делать нельзя?! Раньше надо было! Раньше!» — чуть не выкрикнул он, но вовремя прикусил язык. Голос Шурика послышался где-то под обрывом. У шлюпки стоял, видно, один из рыбаков. Он снова потрогал тент и сердито позвал: