... В среду на будущей неделе, стр. 1

Владимир Трофимович Клименко

… В среду на будущей неделе

«Как аукнется, так и откликнется…»

Павлик ногой распахнул калитку и выбежал со двора. Перед густыми зарослями кизиловника он вдруг остановился, обернулся и выкрикнул сердито и обиженно:

— Обманщик!.. Обманщик!.. Обманщик!.. Ухх!..

Стиснув зубы, тряхнул головой и помчался вниз, под обрыв. Ветки царапали шею, цеплялись за светлый чуб; он не обращал на это внимания: обида, которую ему только что причинили, была больнее всех царапин.

Сверху вслед ему несся встревоженный голос матери, но Павлик не откликался. Выбравшись на полянку, он бросился на разогретую солнцем траву и дал волю слезам.

В это время на тропинке, которая спускалась отсюда к морю, появилось двое ребят. Они прислушались. Потом осторожно раздвинули ветки и вышли на полянку. Ребята с любопытством смотрели на всхлипывающего незнакомца. В глазах рыжеволосого мальчишки в синих трусах, с боцманской дудкой на загорелой шее вспыхнули озорные искры. Он подмигнул своему чернявому дружку и начал подкрадываться к Павлику. Оказавшись рядом, рыжий нагнулся к самому его уху и что было силы свистнул в дудку.

Павлик ошалело завертел головой и вскочил на ноги. Перед ним, согнувшись, держась за животы, прыгали и звонко хохотали двое мальчишек. Слезы сразу высохли на глазах Павлика. Он сжал кулаки.

— А ну, чего надо?

Мальчишки захохотали еще дружней.

— Чего надо, говорю?

— Ну и потеха! — сквозь смех выкрикивал рыжий. — Как бодливый козел!

— На себя сперва глянь! — отпарировал Павлик. — Ржавый, как железяка!

Такое сравнение рыжему не понравилось. Сразу помрачнев, он недовольно произнес:

— Ну-ну, помягче! — и миролюбиво добавил: — Не ершись. Никто с тобой драться не собирается.

— Тогда проваливайте своей дорожкой, — не совсем твердо посоветовал Павлик, чувствуя, как уже остывает накал.

Рыжий усмехнулся.

— Это ты зря! — Он постучал босой ногой по земле. — Мы у себя дома, нам уходил, некуда. А ты — птичка залетная.

— Сам знаю, кто я, — буркнул Павлик.

— И на шутки в нашем краю не обижаются, — снова ухмыльнулся рыжий. — Или ты такое чучело, что не умеешь понимать шутки?

При слове «чучело» чернявый прыснул в кулак. А рыжий шепнул к Павлику и совсем уже по-приятельски протянул крепкую, в коричневых крапинках веснушек руку:

— Давай лучше знакомиться. Я — Игорь, он — Шурик.

Чернявый прыснул опять — неизвестно отчего.

Павлик решил выдержать характер до конца. Помялся, поморщился и лишь тогда сунул пятерню в ладонь рыжего.

— Павел, — произнес он с достоинством, но спохватился, что переборщил, и тут же поправился: — Пашка, значит.

Дальнейшее знакомство происходило на море. Ребята спустились с обрыва на каменистый берег, скинули майки и с шумом плюхнулись в тихую нежно-голубую воду. Павлик решил показать свое мастерство. Он первый нырнул с высокого и острого, как зуб, камня, хотя совсем не знал тут дна. В воздухе сделал «колесо» и с размаху ушел глубоко под воду. Игорь последовал его примеру. А Шурик, высмотрев, что за ним не наблюдают, прыгнул «солдатиком». Ребята возились, обдавали друг друга брызгами, отчаянно визжали. Павлик и Игорь плавали вольным стилем, легко и быстро, а Шурик колотил ногами и загребал «по-собачьи». Выдохся он быстрее всех и скоро завернул к берегу. Игорь и Павлик поплыли вслед за ним, улюлюкая.

На берегу Игорь шлепнул Шурика по мокрой спине и добродушно упрекнул:

— Эх ты, плавунец! — Повернулся к Павлику и с одобрением сказал: — А ты плаваешь мировецки! Где учился? У вас в городе, наверно, бассейн есть?

— У нас большая река за селом.

Ребята улеглись загорать под обрывом. Вдалеке, у песчаного мыска на городском пляже, стоял негромкий многоголосый гул, иногда прорывались выкрики и визг. Упираясь локтями в камни, Павлик весело посматривал на черные поплавки людских голов.

Проследив за его взглядом, Игорь вспомнил, должно быть, что их новый приятель тоже «курортник», и спросил:

— Ты у кого остановился? Ну, где живешь сейчас?

Павлик поскучнел, нехотя ответил:

— У папаниного брата, Егора Ивановича Крабова. Может, знаешь?

— Ого, как не знать! Мировейший рыбак! — с уважением воскликнул Игорь. — Самый рыболовный бригадир в нашем колхозе.

«Обманщик он, обманщик», — снова ожесточенно подумал Павлик и ничего не ответил Игорю.

Помолчали. Однако Игорь, видно, не мог долго сидеть спокойно. Встав на четвереньки, он пополз к своей майке, нашарил три окурка сигарет, кусочек терки и спичку. Один окурок ловко прилепил к нижней губе, другой бросил Шурику, а третий, самый большой, протянул новому знакомому.

— Закуривай!

Павлик отстранил его руку.

— Не курю.

— Совсем? Может, брезгаешь? — недовольно осведомился Игорь.

— Никогда в рот не брал. Противно!

— Здоровье бережет! — презрительно вставил Шурик. Он прикурил, глубоко (явно напоказ) втянул дым, но тут же закашлялся. На глазах выступили слезы. Чтобы их не замотали дружки, Шурик отошел к воде, отвернулся и принялся созерцать солнечную даль.

— Тоже мне куряка! Выбрось! — приказал Игорь.

— А зачем ты ему даешь? — с укором спросил Павлик.

— Клянчит, как не дашь! Я сам курю не взатяжку, да и то подальше от дома. Отец узнает — каюк.

— Строгий? — поинтересовался Павлик.

Игорь дернул плечом.

— Рыбак. А рыбаки все строгие. Понимаешь, штормы, ветрюганы… А твой батя — кто? Ну, где работает?

— На Енисее. Река такая.

— Знаю, что река. Кем работает?

— Лес сплавляет. Плотогон.

— Тоже на воде? Значит, тоже спуску не дает. Верно?

Павлик счел нужным неопределенно поморщиться, хотя отец у него был, кажется, самый добродушный человек на свете.

— Ты у Крабовых с батей гостишь?

— Не-е…

— А от кого ж тогда тебе влетело? — усмехнулся Игорь.

— И вовсе не влетело, — обиделся Павлик. — Так просто, от досады.

Игорь плутовато сощурился, — меня, мол, не проведешь, — но распалять нового приятеля не стал.

Шурик, откашлявшись, вернулся к мальчикам, улегся на гальке, глядя в накаленное солнцем чистое небо. Игорь долго вприщур глядел в морскую даль. Потом, отшвырнув окурок к воде, тряхнул рыжим чубом:

— Не нравится мне эта бунация!

Павлика заинтересовало незнакомое слово.

— Бунация — это по-какому? — спросил он.

— По-рыбацки! — с гордецой ответил Игорь. — Хочешь, объясню?

— Давай.

— Бунация — это самая тихая погода на море. Полный штиль. Вот сейчас полнейшая бунация. Видишь?

Море действительно было необыкновенно тихое. До самого горизонта — ни единой зыбинки. Солнечные лучи, отраженные зеркальным водяным простором, слепили глаза. Притихшие чайки белели на взморье, как бумажные кораблики.

Павлик не мог понять, отчего спокойное море не по душе Игорю.

— А почему тебе бунация не нравится? — спросил он.

— В бунацию, в мертвую бунацию очень неприятно по морю ходить, на соя тянет. Тоскливо как-то становится.

— А тебе-то что? Ты же на берегу сидишь.

— В том-то и дело, что мне не все равно. Я пока на берегу сижу. Понимаешь, пока! — сделал Игорь ударение на последнем слове. — Вечером уйду в море, — произнес он мечтательно.

— На путину, — добавил Шурик.

«Счастливчик!» — с завистью подумал Павлик и невольно проговорился:

— А меня обманули…

Игорь и Шурик принялись выпытывать, кто и как обманул, и Павлик рассказал им, наконец, о своей обиде.

Они с матерью приехали в Парусный из села Ильичевки, что на Енисее. Мать — лечить легкие целебным южным воздухом, а он, Павлик, так себе, сбоку припека.