Ступеньки, нагретые солнцем, стр. 2

Тимка стукнул себя кулаком по коленке так крепко, что сам же сморщился.

— Есть, — отвечает Лена. — Какой же принц, если у него даже самолюбия нет? Правда, Тима?

— Не перебивай. Слушай сказку. Это грустная сказка, но что поделаешь? Сегодня принц подходит к этой принцессе и по-хорошему говорит: «Мы с Сергеем едем в воскресенье кататься на речном трамвае. Поедешь с нами?» Ясно и понятно спросил. Возьми и ответь по-человечески: «Да, поеду».

Лена приподнимается на локтях.

— А она? Принцесса?

— Она? — Тимка вздыхает глубоко-глубоко. — Принцесса — она и есть принцесса. Она поморгала своими глазами, в которых нет ничего особенного, нарочно поморгала подальше, чтобы ему было обиднее, и говорит: «Делать, что ли, вам с Сергеем нечего? На речном трамвае, во-первых, сквозняк». Тогда принц рассердился не на шутку и спросил: «А что во-вторых?» Она и отвечать не стала. Повернулась и пошла к своему подъезду независимой походкой. Будто он не стоит посреди двора и не смотрит ей вслед в тоске и тревоге. Она уходила так, как будто его на свете нет, как будто он такой пустой человек, что на него и слова тратить незачем. И тогда он принял решение: всё. Больше он к ней никогда в жизни не подойдёт, ни одного слова ей не скажет, ни разу не посмотрит в её сторону.

— Ну и правильно, Тима. Чего она из себя строит?

— А ты спи! Я тебе рассказываю, рассказываю, а ты не спишь и не спишь.

— Ладно, я буду спать. А что потом было?

— Что было? Ничего особенного не было. Когда принц рассердился и принял решение, он должен был молчать и отвернуться. Уходишь — уходи. А он разозлился, просто рассвирепел. И он крикнул ей вслед: «Не очень ты мне нужна! Обойдусь!»

— Ой! Принцессе?

Тимка сейчас ещё раз чувствует всю непоправимость того, что произошло. Он говорит:

— Ну и что? Ничего особенного.

Лена молча качает головой, смотрит на Тимку широко открытыми глазами.

— Тима, как же теперь?

Он не отвечает. Перед его глазами сейчас не комната, а двор. Белая стена высокого дома, деревянное крылечко старого флигеля, который забыли снести и обстроили со всех сторон новыми домами. Тимка сидел в тот день на деревянных ступеньках, нагретых нежарким осенним солнцем, и ждал, когда Катя появится во дворе. А она не появлялась. Тимка уговаривал себя, что никого он не ждёт, а просто сидит на крылечке. Разве не может человек устать и сидеть где хочет. Тем более, что в старом зелёном доме никто не живёт и Тимка никому не мешает.

Он никогда не знал, откуда она выйдет — из ворот или из подъезда, и вертел головой, чтобы не пропустить её. А она, как всегда, появилась совсем не с той стороны, откуда он ждал.

Она шла по сырому асфальту, стараясь не замочить туфли, и от этой осторожной походки туфли казались какими-то необыкновенно красивыми, хотя, вполне возможно, это были туфли как туфли. Она ступала осторожно, но при этом не смотрела под ноги, а смотрела вверх, на прозрачные облака. На ней в тот день была синяя шапка. Сто девочек носит такие же самые шапки, синие с белой кисточкой на макушке. Но у других девочек глаза не становится от синей шапки такими синими. У других — нет. А у неё — да.

Ленка сидит на кровати и с тревогой смотрит на брата.

— Тима, а Тима! Как же теперь?

— А никак. — Тимка старается быть беззаботным. — Подумаешь, какое дело. Она, конечно, не простит ни за что. Обыкновенная девчонка и то, наверное, не простила бы. Тем более принцесса. Она знаешь какая гордая! Но и принц тоже гордый, вот в чём дело, Ленка. Ну, сказка кончилась. А теперь спи немедленно, как договорились.

Лена лежит тихо, повернулась лицом к стене. Уснула. Тимка встаёт, отходит от кровати. Настольная лампа горит на подоконнике, в комнате полумрак. Лена ровно дышит. Тимка отодвинул штору, все корабли, нарисованные на шторе, переплыли на одну сторону. За окном покачивается тёмное дерево. Накрапывает дождь, он стучит по стеклу, холодная капля залетает в форточку и укалывает Тимку в щёку. Листья летят с дерева, как будто капли их сбивают. Где-то далеко загудела электричка. Люди едут куда-то в далёкие путешествия. «Пойду спать», — подумал Тимка. И тут он услышал голос Лены, сонный, тоненький:

— Тим, знаешь что? Ты завтра подойди к ней и скажи: «Извини, пожалуйста. Я больше не буду». У нас в детском саду всегда извиняются, если что-нибудь обидное сделают. Мария Николаевна говорит, что надо иметь мужество сознаться и надо иметь мужество извиниться, если виноват. Я когда на Тукачинского плюнула, Мария Николаевна сильно взяла меня за руку и сказала: «Лена! Извинись!» Я извинилась, и Тукачинский простил. А Тука знаешь какой гордый! И она простит, вот увидишь.

— Правда?

Тимке так хочется поверить, что он верит. Конечно, Ленка маленькая, мало ли что скажет маленький ребёнок. Но иногда и маленькие бывают правы.

— Думаешь, простит?

— Конечно, простит. Принцессы, они не вредные. Спокойной ночи, Тима.

Лена сворачивается калачиком и засыпает в долю секунды, как договорились.

Гордая принцесса

Катя выходит по двор и сразу видит Тимку. Он сидит на зелёных ступеньках домика, в котором никто не живёт, и вертит головой направо и налево. Смешная привычка. Как будто боится пропустить что-то важное. Так думает Катя и тут же начинает смотреть не на Тимку, а вверх, делая вид, что никакого Тимки она вообще не видит.

Вверху нет ничего интересного: в голубом небе летают большие неопрятные голуби, летают они не высоко, не низко. В их компанию затесался один воробей, летает кругами вместе с большими птицами.

…В это лето Катя с мамой в первый раз вошли в этот двор, поднялись на лифте на седьмой этаж и оказались в совсем пустой квартире. Голые стены, голый пол — ни мебели, ни штор, ни абажуров. Гулко, просторно, странно. Квартира, в которой никто никогда не жил.

— Нравится? — спрашивает мама.

— Нравится, — не совсем уверенно отвечает Катя.

Она не знает, чем отличается хорошая квартира от плохой. Если окажутся по соседству ребята, которые примут Катю и свою компанию, будут к ней хорошо относиться — значит, это хорошая квартира, прекрасный район. А если будет скучно, одиноко и не с кем дружить, то какое Кате дело, сколько квадратных метров, какая планировка, что раздельное, а что совмещённое.

Мама радостно сказала:

— Кухня большая, это удобно. Можно сделать в кухне столовую. И ещё мне нравится, что в квартире много света. Видишь, Катя, как много здесь света?

Света было, правда, много. Солнечные квадраты и ромбы лежали на светлом паркете, но которому ещё не ступала нога человека.

За окном блестели на солнце глянцевитые листья тополя. А за тополем стоял маленький зелёный домик, и там на крыльце, прямо на ступеньках, сидел мальчик в очках, обхватив колени руками.

Так Катя впервые увидела Тимку.

Скоро они переехали в новую квартиру.

Теперь эта квартира совсем другая. Тахта и торшер, диван, стол и книжные полки. Нет больше ощущения пустоты, гулкой безлюдности. Обжитая, уютная квартира.

И двор другой. Снег на балконах, на голом тополе, на земле, на зелёном крылечке. А на ступеньках, подняв воротник куртки, сидит мальчик Тимка, смотрит на арку ворот, потом на Катин подъезд и опять на арку. Он сидел там осенью, даже один раз Катя видела его в дождь. Теперь зима, а он всё равно сидит.

Катя сама не знает, почему она берёт пальто, одевается, бежит во двор. Наверное, ей в эту минуту захотелось погулять. Разве так не может быть? Сидел, сидел человек дома, а потом вдруг захотел выйти погулять. Катя не любит спускаться на лифте, быстро-быстро она скачет по ступенькам, и быстро-быстро пробегают мысли у неё в голове. Странный мальчик Тимка. Учится с Катей в одном классе, живёт в одном доме. Каждый день видит её. А смотрит на Катю так, как будто перед ним не обыкновенная Катя, а чудо заморское или какая-нибудь принцесса из сказки.