Черный столб, стр. 20

Но все-таки опасность, по-видимому, миновала.

Уилл лепил из пластилина фигурки, а когда лепить надоедало, просил Норму почитать газеты или излюбленные «Записки Перигрина Пикля». Он слушал, ровно дыша и закрыв глаза, и Норма, взглядывая на него, не всегда могла понять, слушает ли он, или думает о чем-то своем, или просто спит.

– Как только ты поправишься, – сказала она однажды, – я увезу тебя в Англию.

Уилл промолчал.

– Как бы ты отнесся к мысли поселиться в Чешире, среди вересковых полей? – спросила она в другой раз.

Надо было отвечать, и он ответил:

– Я предпочитаю Камберленд.

– Очень хорошо, – сразу согласилась она. И вдруг просияла: – Камберленд. Ну, конечно, мы провели там медовый месяц. Боже, почти двадцать пять лет назад… Я очень рада, милый, что ты вспомнил.

– Напрасно ты думаешь, что я вспоминаю медовый месяц. Просто там скалы и море, – сказал он спокойно. – Почитай-ка мне лучше эту дурацкую историю о черепахах.

И Норма принялась читать роман «Властелины недр», печатавшийся с продолжением в «Дейли телеграф», – нескончаемый бойкий роман о полчищах неких огненных черепах, которые вылезли из земных недр и двинулись по планете, сжигая и губя все живое, пока их предводитель не влюбился в прекрасную Мод, жену торговца керосином.

Страсть огнедышащего предводителя как раз достигла высшего накала, когда в дверь постучали и вошли Али-Овсад, Кравцов и Оловянников.

– Кажется, вы правы, Уилл, – сказал Кравцов, подсаживаясь к койке шотландца. – Надо перерезать Столб атомной бомбой.

– Да, – ответил Уилл. – Атомная бомба направленного действия. Так я думал раньше.

– А теперь?

– Теперь я думаю так: мы перережем Столб атомным взрывом, и магнитное поле придет в норму. Но Столб все равно будет лезть и снова достигнет ионосферы. Снова короткое замыкание.

– Верно, – сказал Кравцов. – Как же, черт возьми, его остановить?

– Наверно, он сам остановится, – сказал Али-Овсад. – Пластовое давление выжмет всю породу – и остановится.

– На это, Али-Овсад, не стоит рассчитывать.

– Позавчера, – сказал Оловянников, – журналисты поймали Штамма в салоне, зажали его в углу и потребовали новостей. Конечно, ничего выведать не удалось, – просто железобетонный человек, – но зато он стал нам излагать свою любимую теорию. Вы слышали что-нибудь, Саша, о теории расширяющейся Земли?

– Кое-что слышал – еще в институте были у нас споры.

– Очень странные вещи говорил Штамм. Будто Земля во времена палеозоя была чуть ли не втрое меньше в поперечнике, чем теперь. Это что – серьезно или дядя Штамм шутит?

Кравцов усмехнулся.

– Не говорите глупостей. Лев. Штамм скорее… ну, не знаю, укусит вас, чем станет шутить. Есть такая гипотеза – одна из многих. Дескать, внутреннее ядро Земли – остаток очень плотного звездного вещества, из которого некогда образовалась Земля. Ядро будто бы все время разуплотняется, его частицы постепенно переходят в вышележащие слои и… ну, в общем расширяют их. Все это, конечно, страшно медленно.

– Вот и Штамм говорил, что внутри Земли возникают новые тяжелые частицы

– протоны и нейтроны, кажется, – и наращивают массу Земли. Но откуда берутся новые частицы?

– В том-то и вся сложность вопроса, – сказал Кравцов. – Я сейчас уж не очень помню, а тогда мы бешено спорили об этой гипотезе; у нас одно время преподавал ученик ее автора – Кириллова… Откуда берутся новые частицы?.. Помню разговор о взаимном переходе поля и вещества, качественно разных форм материи, этот переход и создает впечатление… как бы рождения вещества. В общем, тут совместное действие гравитационного, электромагнитного и каких-то других, пока неизвестных полей… Что говорить, только единая теория поля открыла бы нам глаза.

– Уж не хотите ли вы сказать, мистер Кравцов, – раздался насмешливый голос шотландца, – что наш дорогой Столб состоит из протонного или нейтронного вещества?

– Нет, мистер Макферсон. Я просто припоминаю гипотезу, которую исповедует наш дорогой Штамм.

– А вы что исповедуете?

– Гречневую кашу, Уилл, вы же знаете. – Кравцов взял со стола и повертел в руках пластилиновый самолетик. – Я смотрю, в вашем творчестве появилась новая тематика.

– Дайте-ка сюда. – Макферсон отобрал у него фигурку и смял ее в комок.

– Все-таки хорошо, Уилл, что вы стали буровым инженером, а не скульптором, – заметил Кравцов.

– Вы всегда знаете, что хорошо, а что плохо. Всезнающий молодой человек.

– Вот не думал, что вы обидитесь, – удивился Кравцов.

– Чепуха, – сказал шотландец. – Я не обижаюсь, парень. Мне только не нравится, когда вы лезете в драку с американцами.

– Вовсе я не лез, Уилл. Не такой уж я драчливый.

Помолчали немного. Мигало пламя в керосиновой лампе, по каюте ходили тени.

– Я много спать теперь хочу, – сказал вдруг Али-Овсад. – Раньше мало спал. Теперь много хочу. Наверно, потому, что магнитное поле неправильное.

– Теперь все можно валить на магнитное поле, – улыбнулся Кравцов. – Или на гравитационное.

– Гравитация, – продолжал Али-Овсад. – Все говорят – гравитация. Я это слово раньше не знал, теперь – сплю и вижу: гравитация. Что такое?

– Я же объяснял, Али-Овсад…

– Ай, балам, плохо объяснял. Ты мне прямо скажи: тяжесть или сила? Я землю много бурил, я знаю: земля большую силу внутри имеет.

– Кто же спорит? – сказал Кравцов.

– Недаром в русских сказках ее почтительно называют «мать – сыра земля», – заметил Оловянников. – Помните, Саша, былину о Микуле Селяниновиче?

– Былина? Расскажите, пожалуйста, – попросил Уилл.

«До чего любит сказки, – подумал Кравцов. – Хлебом его не корми…»

– Ну что ж, – со вкусом начал Оловянников. – Жил-был пахарь, звали его Микула Селянинович. Пахал он однажды возле дороги, а сумочку свою с харчами положил на землю. Пашет, на солнышко поглядывает – успеть бы. Тут едет мимо на могучем коне Вольга-богатырь. Едет и скучает: дескать, некуда мне свою силу богатырскую приложить, все-де для меня легко и слабо. Услыхал Микула Селянинович, как богатырь похваляется, и говорит ему: попробуй, подыми мою сумочку. Ну, экая важность – сумочка. Нагибается Вольга, не слезая с коня, берет одной рукой за сумочку – не получается. Пришлось спешиться и взяться двумя руками. Все равно не может поднять. Осерчал Вольга-богатырь, да как рванет сумочку – и не поднял ее, а сам по колени в землю ушел. А Микула Селянинович толкует ему: мол, тяга в сумочке от сырой земли.

– Хорошая сказка, – одобрил шотландец.

– С острым социальным смыслом, – заметил Кравцов.

– Микула олицетворяет мирный труд, а Вольга – богатырь.

– Может быть, и так. А может быть, просто ваши умные предки почувствовали непреоборимость земного тяготения. Вон где берут начало фантастические предположения нашего времени… Микула – как вы говорите?

– Микула Селянинович, – сказал Оловянников.

– Да. Его сумочка – и уэллсовский кейворит. А, джентльмены?

– Теперь я скажу, – заявил Али-Овсад, тронув пальцем черное пятнышко усов в углублении над губой. – Совсем давно был такой Рустем-бахадур [13]. Он когда ходил, его ноги глубоко в землю проваливались.

– Такой тяжелый был? – спросил Оловянников.

– Зачем тяжелый? Я разве сказал – тяжелый? Просто чересчур сильный был. Такой сильный, что хочет тихо наступить, а нога полметра в землю идет. Тогда пошел Рустем к один шайтан, говорит: возьми половину моей силы, спрячь, а когда я старый буду, приду – возьму…

Кравцов встал, заходил по каюте, тени на стенах заколыхались, запрыгали.

– Как бы сделать, – проговорил он, остановившись перед койкой Уилла, – как бы сделать, чтобы сила Столба заставила его самого войти в землю?.. Только его собственная сила справится с ним.

– Хочешь перевернуть Черный столб? – засмеялся Али-Овсад. – Ай, молодец!

29

Кравцов томился у входа в салон. Там шло очередное совещание ученых. Гул голосов за дверью то усиливался, то стихал. По матовому стеклу двери равномерно проплывала тень: кто-то из ученых расхаживал по салону взад и вперед.