Поход в Страну Каоба, стр. 33
Зато, когда эти же истории рассказывали в домах владельцев ранчо или плантаций, они претерпевали серьезные изменения. Рассказчики их так разукрашивали, присочиняли столько невероятных подробностей, что слушатели, не на шутку напуганные, боялись выйти из-за стола.
Эти рассказы, передаваемые из уст в уста, доходили и до окрестных городов. В ресторанах гостиниц, где собирались торговые представители крупных фирм из Мехико-Сити и обменивались сведениями о нравах и людях здешних мест, эти рассказы уже превращались в настоящие детективные романы, в те самые пятицентовые романы, которых надо прочитать штук сто, не меньше, если хочешь узнать, кто же все-таки этот человек в черной маске, появляющийся на мотоциклете всякий раз, когда герой повисает на обрывке веревки над рекой, кишащей голодными аллигаторами, в то время как на героиню, запертую в хижине в глубине дремучего леса, собирается напасть злодей с лицом и повадками гориллы. Когда же читатель купит и прочтет сотый выпуск этого романа, он узнает наконец, куда пьяный дедушка спрятал восемь долларов, которые необходимы его племяннице, для того чтобы выкупить закладную на хижину и не дать гориллоподобному злодею поселиться в ней, к чему тот всячески стремится, ибо он единственный из героев знает, что под хижиной расположена богатая золотоносная жила, вот уже триста лет заброшенная и забытая. А на предпоследней строчке сотого выпуска, к великому изумлению читателя, выясняется (ведь это не какая-нибудь макулатура, а настоящий психологический роман, теперь уж этого нельзя не признать), что человек в черной маске, разъезжающий на мотоциклете, чтобы поспеть вовремя и выручить из очередной беды прекрасного и сильного героя и нежную и хрупкую героиню, не является ни одним из тех персонажей, на которых падало подозрение читателя на протяжении ста предыдущих выпусков. Человеком в маске оказывается вовсе не священник методистской церкви из ближайшего городка, серьезный и симпатичный молодой человек, с успехом борющийся с пьянством и распущенностью своих прихожан, не сыщик Вумбстер Хиллуп Блаттерстон и даже не ворчливый старик шериф Микки с многозначительным прозвищем «Два револьвера на взводе»: человеком в маске оказывается сам злодей — и именно это и делает данный роман психологическим, — тот самый гориллоподобный негодяй, который хочет завладеть хижиной, золотоносной жилой и героиней. И спасал он героя от многочисленных врагов лишь потому, что собирался его использовать для осуществления своих коварных замыслов.
6
Но в действительности все происходит, конечно, не так весело и беззаботно, как в этих рассказах. Во всяком случае, во время бунта лесорубов дело обстояло очень серьезно.
Дон Ансельмо Эспиндола, энергичный и опытный энганчадор, взялся завербовать человек двадцать — двадцать пять и доставить их на монтерию. Но на плантациях он смог законтрактовать только шесть человек, так как у него не было средств, чтобы уплатить долги тех, за кем числилась большая сумма.
Дон Ансельмо отправился в район, где в свободных деревнях и селениях жило племя бачахонтеков. Здесь ему удалось завербовать человек восемнадцать, которые по тем или иным причинам нуждались в наличных деньгах и не могли раздобыть их иным путем. Они решились завербоваться на год на монтерию и получить определенную сумму в виде аванса. Дон Ансельмо не мог ждать до праздника Канделарии, чтобы присоединиться к другим вербовщикам и отправиться вместе с их командами: ему необходимо было немедленно доставить людей на монтерию. У него был всего-навсего один помощник — мальчик лет пятнадцати.
Хотя вербовщики беззастенчиво занимаются куплей-продажей индейцев, по внешнему виду они нисколько не похожи на торговцев. Это очень здоровые и выносливые парни. Таких молодцов могла породить только Мексика. Страх им неведом, они и глазом не моргнут, если кто-нибудь ткнет им в живот заряженным револьвером или если им доведется проснуться от прикосновения лезвия мачете, приставленного к их горлу. Но если им неведом страх, им неведома и храбрость. Ими владеет своего рода равнодушие к жизни. Увидев направленный на себя пистолет, энганчадор подумает: «Что ж, значит, мой час пробил!» Но из этого вовсе не следует, что он не станет защищаться. При малейшей возможности он будет драться до последнего дыхания. Даже поняв, что его песенка спета, энганчадор все еще будет сопротивляться — не для того, чтобы спасти свою жизнь, а чтобы отомстить врагам и не дать им уйти невредимыми. Если он увидит в минуту смерти, что его враг так же умирает, он все равно не примирится с ним, даже если бы это сулило ему вечное блаженство. У энганчадора свое представление о блаженстве. Блаженство — это увидеть, что твой враг испустил дух на минуту раньше тебя самого.
Дон Ансельмо не составлял исключения среди энганчадоров.
Все индейцы, которые более или менее добровольно отправились на монтерию с доном Ансельмо, только что расстались со своими семьями и были поэтому в весьма скверном настроении. Большинство из них принадлежало к независимому племени бачахонтеков. Мужчины этого племени славились своим упрямым, воинственным, гордым и независимым нравом. Не многие решились бы в одиночку вести этих людей через джунгли. И человек, реально представляющий себе, что значит отважиться на такое путешествие, никогда не позволил бы себе назвать трусом того, кто отказался бы от этого перехода. Уже одно то, что дон Ансельмо, не раздумывая, взялся за это дело, доказывает, что он был личностью незаурядной. Кто-кто, а уж он-то знал и трудности предстоящего пути, и характер людей, которых он вел, и их репутацию. Но дон Ансельмо рассудил так: «Если я сумею привести на монтерию этих мучачо, я неплохо заработаю. Ну, а если нет — мое тело растерзают коршуны, а остатки сожрут дикие кабаны и муравьи. Надо бы взять трех помощников, но тогда я ничего не заработаю. Вот и выходит, что я должен идти вдвоем с этим молокососом-подручным. Будь что будет!»
Первые три дня пути до границы джунглей, до того маленького ранчо, где путники могли напоследок купить недостающие для похода припасы, все шло хорошо. Точнее, относительно хорошо. Сказать, что все протекает совсем гладко, дон Ансельмо не мог. Он замечал, что парни ворчат, ссорятся между собой и после каждой стоянки очень неохотно и вяло отправляются в путь.
Но он утешал себя тем, что в джунглях дело пойдет лучше. Завербованные уже не будут встречать знакомых, там не будет и хижин, вид которых напоминает им родные селения.
У дона Ансельмо было достаточно опыта по части походов через джунгли. Он знал, что из-за тяжелой ноши на спине и однообразия пейзажа завербованные постепенно начинают двигаться почти бессознательно. Они пребывают не то в состоянии полусна, не то гипноза, но так или иначе почти полностью утрачивают способность думать. Все их интересы вертятся вокруг одного: когда же наконец они дойдут до следующего привала.
В первый день похода через джунгли настроение в команде дона Ансельмо поднялось, хотя никаких видимых причин для этого не было. Но, когда человек пробирается сквозь однообразные первобытные леса, настроение его, будь он индеец или белый, зависит от тысячи вещей, которые в других условиях вообще не принимаются в расчет. Сегодня настроение у всех хорошее, а отчего, неизвестно; завтра все в отчаянии — тоже неизвестно почему. Утром все хмурятся, в обед всех охватывает равнодушие, после обеда — раздражение, а вечером томит скука. Сегодня парню хочется завоевать весь мир, завтра он клянет бога за то, что тот создал москитов, клещей, слепней, блох, пауков, болота, шипы, колючки, ядовитые растения, камнепады, бурелом и ни одного съедобного плода на всем многодневном пути.
Быть может, эта смена настроений зависит от колебаний температуры, от удушливой влажной жары, от сумерек в зеленых зарослях, от перемены атмосферного давления, от однообразия пищи, от укусов каких-то насекомых и от сотни тысяч других причин.
На этот раз случилось так, что в первый день пребывания в джунглях среди индейцев царило удивительное веселье. Один из мучачо играл на губной гармонике, другие ему подсвистывали, двое пронзительно кричали, думая, что поют. Повсюду звучал смех, все болтали без умолку.