Время верить в чудеса, стр. 8
— Не сидеть, — мрачно пообещала Сапожкина и пошла звонить Ваньке. А то вдруг будущий олимпийский чемпион куда-нибудь уже намылился или штурмует очередные водные просторы.
Грановский был дома, но с Иринкой говорил сухо. Единственное, что она смогла из него вытянуть, — он никуда не уйдет до вечера.
— Хлеба! — требовательно напомнила мама.
— Куплю, куплю, — заверила ее Иринка.
Но говорила таким тоном, что и глухому стало бы понятно — никакого хлеба покупать она не собирается. А если и собирается, то сразу о нем забудет, как только выйдет из дома. И даже если купит, то до кухни не донесет — съест по дороге, скормит кому-нибудь, в крайнем случае потеряет. Понятно это обычно бывает всем, кроме родителей. Они почему-то всегда убеждены, что чада им не врут, а если уж обещали что-то сделать, то сделают непременно. Мол, такие у них высокие отношения.
Иринка выскочила на улицу и сразу повернула к булочной. Еще перебегая улицу, она решила купить вафельный торт. Кремовый с розочками как знак примирения не очень подходит — слишком пафосно. И какой-нибудь навороченный низкокалорийный кулинарный шедевр не для сурового Грана. Вафельный — в самый раз. Официально, солидно и для спортсменов ничего вредного. Самое главное — Иринка любила только вафельные тортики, никакие другие не признавала. Вооружившись плоской коробкой и, конечно, забыв про хлеб, она направилась к дому Ваньки. Идти было не очень долго — всего через три двора. От быстрой ходьбы Иринка только чуть раскраснелась, поэтому предстала перед одноклассником как свежая майская роза.
Гран мрачно посмотрел на нее, но с порога не сошел, в дом не пригласил.
— Ну? — буркнул он, как будто явление Сапожкиной было самым неприятным зрелищем.
— Поздравляю с днем рождения, — хихикнула Иринка, протягивая коробку с тортом.
— Какой день рождения? — еще больше нахмурился Ванька. — У меня в октябре!
— А мы сейчас отметим, — все еще улыбалась Сапожкина, не видя и не чувствуя, что Грановский не настроен на мирный разговор. — Ванька, ну не дуйся.
— Я вчера все сказал. И больше можешь ко мне не подходить, — как молотком, забивал каждое слово Ванька. — Я тебя больше не люблю.
Последняя его фраза толкнула Иринку в грудь, она покачнулась. Пальцы впились в ставшую ненужной коробку.
— А ты любил, значит? — сквозь зубы прошептала она. — И это ты называешь любовью?
Она кивнула на Ванькины тапочки. Просто так кивнула, машинально, но получилось удачно.
Грановский проследил за ее взглядом и еще больше побледнел. На тапочках у него были мохнатые меховые зайцы с ушками, и он решил, что Иринка над ним смеется.
— Уходи, — сжатыми губами прошептал Грановский. — Ты ничего не понимаешь и никогда не поймешь. Ты ничего вокруг себя не видишь. И любить ты не умеешь. Даже сестру свою ты не любишь. А меня вообще не замечаешь!
Иринка замахнулась, собираясь запустить в явно сошедшего с ума одноклассника тортом, но Ванька не зря много лет занимался спортом — реакция у него была отменная. Он тут же захлопнул дверь, так что Иринкин удар пришелся о мягкую обшивку. Она отбила руку, помяла торт и ушибла коленку. Жизнь для нее мгновенно окрасилась в черные цвета.
— Ну и ладно! — Сапожкина в сердцах еще несколько раз стукнула кулаком в дверь и побежала на улицу.
Что он себе вообразил? Да Иринка кому угодно может доказать: она не только умеет любить, но и без ее любви Земля остановится. Если Гранчик так хочет — пусть остается один. Она ему улыбнулась, а он, истинный бука, не улыбнулся ей в ответ. Вот и пускай страдает, раз не знает главного правила жизни — правила Крошки Енота.
Иринке надо было ногами переходить случившееся с ней событие. И она побежала вперед, поначалу слабо различая, куда направляется.
Какое вообще он имеет права на нее кричать? Кто он такой, чтобы отказываться от ее тортика? Попросит в следующий раз у нее что-нибудь, а вот фигушки, ничего не получит!
Сапожкина бежала и бежала, не замечая, что вокруг разгорается ясный субботний день, что светит весеннее солнышко, что оглушительно орут воробьи, что деревья почти готовы выпустить из почек свои листочки. Вокруг нее был парк, родители уже гуляли по аллеям с детишками, еще немного, и она попадет к пруду, где беспечная молодежь кормит толстых уток булками. Но не видела всего этого Иринка, пока не споткнулась от знакомого голоса:
— О! Шуз! Далеко бежишь?
Окрик ткнул Сапожкину в спину, заставляя остановиться. Только сейчас она заметила, где находится. И, к сожалению, только сейчас увидела перед собой Пантелееву, а с ней… Гусева.
Леха Гусев был знаменитостью всего района, его опасались мамочки и обходили стороной участковые милиционеры. Как в лучших комедийных фильмах злодея изображают невысоким коренастым уродцем, так и Гусев был каким-то карикатурным. Невысокий, крепкий, с рябоватым прыщавым лицом, с тяжелым носом, тонкими губами и немного одутловатыми щеками. Он был некрасив, но в нем чувствовалась сила, за которой все остальное не очень-то замечалось.
Приличные девчонки (а Иринка себя с Пат именно к таким и причисляла) с такими гулять не могли. Но что-то, видимо, у Пантелеевой в голове переклинило, раз она оказалась рядом с Гусевым.
— Вы поглядите, какие люди! — протянула Шурка демонстративно громко, словно перед ней была не Иринка Сапожкина, а какой-нибудь эстрадный певец, заблудившийся в пространстве и времени и непонятно как оказавшийся в их краях. — Что ты здесь делаешь, подруга?
— Я? — растерялась Иринка.
Ей, конечно, хотелось рассказать Пантелеевой и о ссоре с Граном, и о том, как несправедлив мир. На то ведь они и подруги, чтобы выслушивать друг друга и давать ценные советы…
— Где твой хвостик? — между тем захихикала Шурка. — Куда сестру подевала? В пруду утопила?
Упоминание о пруде натолкнуло Иринку на что-то знакомое. Пруд… осока… палка… А, Крошка Енот!
Губы сами непроизвольно растянулись в улыбке:
— Я уток кормлю.
— Чем же? — нахмурилась Пат, недовольная ее улыбкой.
Иринка оглянулась — хлеба она так и не купила, под руками ничего подходящего не было… кроме коробки с тортом.
— Вот чем кормлю!
Сапожкина дернула язычок на упаковке, открывая торт. Зашуршала обертка, руки сразу стали коричневыми от шоколада.
— Кудряво живешь! — присвистнул Гусев, делая несколько шагов вперед, словно желая отобрать торт у Иринки, которая уже вовсю крошила его в воду.
Получившие сладкое угощение утки довольно закрякали.
— Ты чего, совсем с крышей рассталась? — зло прошипела Пантелеева, дергая Сапожкину за локоть. — Сидела бы лучше дома да к урокам готовилась.
— Я, значит, должна к урокам готовиться, а ты будешь с Гусевым гулять? — повела плечом Иринка и отправила половину торта в воду. — Зачем ты меня обманула? У Грановского не сегодня день рождения!
— Ой, подумаешь… — фыркнула Шурка, оборачиваясь на Гусева. Ей, видимо, и самой было не очень удобно, что ее увидели с Лехой. — Пошутила я! Вы же друзья! Как ты могла не знать, когда он родился?
Правильно, хотя бы такие даты Иринка запомнить могла. А вот о дне рождения сестры она вспоминала чуть ли не в сам праздник. Про подарки можно и не говорить. Аленка жила и без ее знаков внимания.
Пантелеева сощурилась, снова фыркнула и начала хохотать.
— Так этот торт был для него? — протянула она, снова оглядываясь на своего спутника, только теперь уже с желанием сделать его свидетелем позора подруги.
— Нет, этот торт был уткам! — Коробка полетела в пруд, и уже готовые ко всему утки стали с удивлением ее щипать. — И завтра я встречусь с Атосом! — Иринка вплотную подошла к Шурке. — А ты гуляй со своим Гусевым!
— Ну, мы еще посмотрим, как ты завтра встретишься… — негромко произнесла Пантелеева и нехорошо улыбнулась.
Глава 4
Где живет Баба-яга?
Домой Иринка возвращалась в ужасном настроении. Поведение Пат взбесило ее. Как она смеет перебегать ей дорогу, когда сама, собственными руками, разрушила свое счастье? Вот пускай и целуется с Гусевым! По всем законам тактики и стратегии Смехов должен теперь целиком достаться ей, Иринке.