Ленинград действует. Книга 1, стр. 7

Вместе с академиком Б. Г. Галеркиным вступил он в бригаду научно-технической помощи промышленным предприятиям по ликвидации строительных аварий и последствий воздушных налетов. Он дежурит в штабе бригады, выезжает на места поражений, консультирует строительство бомбоубежищ. Его доля инициативы и личного участия вкладывается в создание огневого пояса перед Колпином – например, корабельными броневыми плитами укрепляются огневые точки.

В ночь на 22 августа отец получил приказ перейти на казарменное положение, и я весь вечер помогал ему собирать тот минимум необходимых вещей, с которыми он не должен расставаться ни при каких обстоятельствах – в казарменном ли, в походном ли положении. Человеку его возраста нелегко переносить все тяготы боевой обстановки. Но он состоит в кадрах флота, в нем развито чувство долга, и о себе самом он совершенно не думает.

К моему успокоению, на следующий день, в связи с тем что обстановка перестала быть критически угрожающей, ему разрешили вернуться домой. Позавчера ночью он несколько часов подряд шил себе из куска материи рюкзак (в городе рюкзака сейчас, конечно, не купишь). Если потребуется, он отправится в Званку: ему пришла в голову идея построить, на случай если будет разрушен мост через Волхов, железнодорожную переправу по плотине Волховской ГЭС. Вчера он добился свидания с Попковым и доложил ему свои соображения, сказав, что руководство этой постройкой мог бы взять на себя: как один из помощников главного инженера Волховстроя в прошлом, он хорошо представляет себе все возможности.

В ожидании оформления меня в ТАСС я работаю в городе – по заданиям редакций и издательств пишу рассказы, очерки, брошюры, газетные статьи и корреспонденции. Бываю в воинских частых, госпиталях и всюду, где не требуется предъявления фронтового пропуска, которого у меня пока, до оформления в ТАСС, нет…

25 августа

Заходил к А. А. Ахматовой. Она лежала – болеет. Встретила меня очень приветливо, настроение у нее хорошее, с видимым удовольствием сказала, что приглашена выступить по радио. Она – патриотка, и сознание, что сейчас она душой вместе со всеми, видимо, очень ободряет ее.

Глава 4. УДАР С ЮЖНОЙ СТОРОНЫ

На Пулковском направлении.

Последние числа августа

Конец августа 1941 г.

НА ПУЛКОВСКОМ НАПРАВЛЕНИИ

20 августа немецкий танковый корпус прорвался к Красногвардейскому (Гатчинскому) укрепрайону. 21 августа в эфире прозвучало известное обращение Ворошилова, Жданова и Попкова. В эти дни «остатки наших стрелков и моряков сражались на подступах к Гатчине. Напрягая все усилия, вводя в действие новые танки, бросая авиацию, противник вышел на дорогу к Пушкину и Пулкову. Но, несмотря на обход, наши части у Куттузи и Кемерязи держались за каждый клочок земли. На помощь шли уже части из Пушкина. Фашисты получили чувствительный удар в свой правый фланг.

В районе к югу от Пушкина наша дивизия окружила и уничтожила пехотный полк противника и развивала удар все далее на юго-запад. Эта помощь пришла своевременно. Наши утомленные части, сражавшиеся без отдыха и смены почти три недели, воодушевляемые задачей отстоять город Ленина, перешли в наступление своим правым флангом. Ряд деревень был отбит Красной Армией после ожесточенных рукопашных схваток…» [13]

Но по всему фронту немцы все-таки наступали. Многие наши дивизии попадали в труднейшее положение, окруженные гитлеровцами и уничтожаемые их превосходящими силами [14]. Враг приближался к Ленинграду.

Многое рассказывали люди, выходившие из окружения. Их рассказы были сбивчивы, неопределенны, изобиловали недомолвками, иногда преувеличениями. Но уже спустя недели три – месяц, когда эти люди оказывались в заново сформированных частях, отстоявших свои позиции, когда фронт стабилизировался, «успокоился», рассказы испытавших окружение людей приобрели ясность, точность, определенность…

Вот что в ноябре 1941 года под Сестрорецком рассказал мне помощник командира 3-го полка Кировской дивизии народного ополчения военинженер второго ранга Александр Павлович Павлушков:

«…Вместе с некоторыми моими товарищами я вступил в истребительный батальон. Перевели нас на казарменное положение. Но мы еще долго ходили на службу с винтовками и со всей амуницией.

10 июля из Ленинграда ушли части народного ополчения, в частности 3-й Дзержинский полк. Нас, истребителей, готовили для работы в немецком тылу, и мы еще задерживались в городе.

12 июля мне позвонили на службу, сказали – объявлена боевая тревога по истребительному отряду. Я не предполагал, что придется сразу же ехать на фронт, и даже не зашел домой, не захватил второго патронташа. А когда пришел в отряд, то узнал, что обстановка под Новгородом тяжелая. Нам предложили взять по четыре гранаты, выбрать лучшие винтовки и к ним по сто двадцать патронов.

Все происходило так быстро, что успел только позвонить жене: «Принеси патронташ!» Через полчаса пришла бабушка, дочка и внучка и проводили меня. Мы – походной колонной от Ленэнерго на вокзал. Собралось много – из всех районов. Вечером, перед тем как нам сесть в поезд, приехал Капустин, секретарь горкома, и сообщали, что мы едем на усиление стрелковых подразделений.

На другой день, 13-го, мы были в Новгороде, а 14-го, пройдя пешком от Шимска тридцать километров, сидели в окопах, на передовой. Я был среди двадцати товарищей: нам дали право пойти группами из одного учреждения. Я – из треста No 2 «Спецгидропроекта». Все двадцать – коммунисты, большинство инженеров, – были зачислены в 3-й батальон 835-го сп бойцами.

До переднего края мы уже ползли под минометным и ружейным огнем. Приползли вечером, в 11 часов. Неопытные, неприспособленные. Один среди нас был участником финском кампании. Он дорогой нас наставлял: «В первую очередь найдите себе каску!..» На опушке леса мы собрали себе каски и лопатки, стали окапываться. Когда наутро освоились, картина кругом для первого знакомства была жуткая: трупы, желавшие уже по нескольку дней, народ измученный, засыпали стоя. Немцы лезли, нужно было вести беспрерывное наблюдение. И нам, новичкам было просто непонятно: как так можно? Мы перед тем день шли, а кроме того, почти четверо суток находились без пищи. Меня с бойцом сразу же заставили подобрать трупы и закопать под минометным обстрелом. Разложившиеся трупы!.. То у человека нет головы, то отдельно ноги… Приходилось не только стаскивать трупы, но и устанавливать, кто такой, и подбирать вооружение.

Собравшись ползком, поодиночке, перелезая из окопа в окоп, обсудили мы все и решили, что пора действовать, раз нас послали на укрепление. Вызвали командира роты, потребовали порядка. Вскоре наладили мы дежурство, сон, подъем по тревоге. Неприятны были грубость да еще отношения между кадровыми и некадровыми частями. Сначала кадровики смотрели на нас высокомерно, без всякого на то основания, и это не дало им возможности сразу оценить людей, мешало использовать и силы и обстановку: надеяться, мол, нельзя… Но когда увидели нас в деле, отношение к нам стало исключительно хорошим и со стороны командиров и со стороны бойцов. Это было приятно чувствовать.

На первом нашем рубеже мы находились девятнадцать дней. Были моменты, когда батальон пытался бежать под натиском немцев и когда отдельные коммунисты брали на себя командование и удерживали подразделения. И все же в итоге рубеж держали. Именно мы на этом рубеже остановили движение немцев силой своего 835-го полка. Это было впервые на всем участке, и что все более знаменательно – полк сформирован из приписного состава, только командир полка полковник Кибальчич был кадровым, он служил до войны преподавателем пехотного училища.

Через девятнадцать дней мы переменили позицию, снова держали оборону, в общем, славно участвовали в бою тридцать пять дней беспрерывно. Приехавший к нам К. Е. Ворошилов дал приказ: полк считать героическим.