Сокровища ангуонов, стр. 20
— Возможно. Но, Андриан Ефимович, — продолжал допытываться Гамлер, — откуда вы могли знать о том, как поступил бы я?
— Если бы вы хотели избавиться от меня, то могли бы сделать это еще в Тройчинске, — сказал отец. — А что касается причин, то они, за исключением некоторых нюансов, сходны с теми, которые не позволили вам помешать мне.
— Вы говорите каким-то эзоповским языком, Андриан Ефимович.
— Разве? Я полагал, что вам не безразлично, кто у вас окажется за спиной перед выходом в тыл красным — мирные охотники или озлобленные разгулом ваших солдат полупартизаны. Имейте в виду, подполковник, таежный телеграф работает безукоризненно: через несколько часов о сгоревшей избушке в Старожиловке узнали на пятьдесят верст в окружности.
— Не узнали. Я принял необходимые меры, — уронил сквозь зубы Гамлер и поднялся. Уже от двери он иронически бросил: — Надеюсь, господин Арканов не станет требовать того, чтобы поручик Шрам, дворянин Шрам, извинился перед дикаркой?
— Нет, не станет требовать, — с легким смехом отозвался отец, склоняясь над собакой, которая доверчиво обнюхивала его унты.
Едва подполковник покинул хижину, как на нашей половине появилась Чегрэ со своим отцом. Оба они начали о чем-то горячо убеждать моего отца. Тот улыбался и ехидненько поглядывал на меня. Конечно, я сразу догадался, в чем тут дело: благодарная Чегрэ просила нас принять от нее подарок — собаку, ту самую беломордую собаку, которая так мне понравилась.
— Вот ведь задача, — смущенно бормотал отец. — С одной стороны, не принято здесь отказываться от подарка, а с другой — куда его деть, ведь не сунешь собаку в переметную суму, да, пожалуй, Кэду, — отец улыбнулся при этом, — пожалуй, Кэду не пойдет за нами.
Но гостеприимные бедняки учли все. Собаку давно, оказывается, не брали на охоту, и она с большим удовольствием побежит рядом с лошадью, а на всякий случай вот, мол, поводок. Я заметил в руках хозяина хижины ошейник с длинным сыромятным ремешком. И отец сдался, отцепил великолепный охотничий нож с инкрустациями и протянул его удэгейцу: таежный обычай требовал ответного подарка. Тот взял нож и отдал дочке. У Чегрэ заблестели глаза.
— Чегрэ — Клима, Клима — Чегрэ, — сказала она.
СМЕРТЬ ШРАМА
Кто бывал в уссурийской тайге, в отрогах Сихотэ-Алиня, тому не надо объяснять, что значит тамошний таежный лес. Не дорогами — звериными тропами пробиралась экспедиция: лошади сбивали копыта о валежины, оставляли клочья шерсти на колючках чертова дерева, как на скребницах, многие, поскользнувшись на замшелых камнях, падали. Одна из них сломала ногу.
Особенно трудно было переправляться через частые речки. Три раза преграждала путь одна и та же река (я видел ее через много лет с борта самолета, она изгибалась очень причудливо, а в одном месте перехлестывала сама себя), течение ее было таким стремительным, а дно, состоявшее из одних булыжников, настолько неровным, что стоило большого труда не вывалиться из седла. Я, наверно, не раз окунулся бы, если бы отец не посоветовал мне ослаблять повод и держаться за гриву. К тому же лошадка мне попалась на редкость умная. Она спокойно входила в воду, не шарахалась из стороны в сторону, как гамлеровский жеребец, а словно бы ощупывала дно. Наверно, она все-таки чувствовала, что у нее в седле не взрослый, а всего-навсего мальчишка, и словно оберегала меня. Стоило мне покачнуться, как она останавливалась и настороженно косила своим ласковым карим глазом. Зато и я не оставался у нее в долгу, как умел заботился о ней и частенько украдкой кормил хлебом.
Беломордая Кэду, подарок Чегрэ, тоже очень скоро привязалась ко мне и даже, когда я отстегивал поводок, продолжала бежать рядом. Лишь на остановках Кэду позволяла себе на минутку исчезнуть в зарослях. Однажды она вернулась с фазаном в зубах и положила его к моим ногам. Я тут же отдал ей птицу, и она не замедлила вкусно пообедать. Потом она еще раза два приносила добычу, но я совсем не знал, как обращаться с охотничьими собаками, и, наверно, избаловал ее. Впрочем, это нисколько не мешало нашей дружбе: только меня одного считала она своим хозяином. Бывало, на бивуаке спрячусь где-нибудь за валежиной или на дерево влезу — обязательно отыщет: стоит, помахивает хвостом.
Отцу тоже нравилась моя Кэду. Он никогда не мешал нашим забавам. Должно быть, в такие минуты он забывал о том, что мы с ним пленники, или хотел возможно дольше видеть мое детство… Даже Гамлер однажды сказал:
— Славный Робин, а не научить ли тебе своего волкодава приносить стрелы?
Этот страшный человек умел казаться добрым. Там, где было возможно, он ехал рядом с нами и благодушно беседовал с отцом. Временами казалось, что оба они заинтересованы в успешном продвижении экспедиции. Так мне казалось, а на самом деле все было значительно сложнее: приближалась развязка. Гамлер чувствовал это, старался поймать отца на слове, а тот обезоруживал его своей откровенностью.
— Послушайте, Андриан Ефимович, — вполголоса говорил подполковник, красиво осаживая своего жеребца, и тот, всхрапывая, оскаливал зубы, будто подражая улыбке своего хозяина, — послушайте, Андриан Ефимович, отчего вы, зная об истинных целях экспедиции, все-таки ведете ее?
— А что мне остается делать? — осведомился отец таким тоном, будто и в самом деле надеялся услышать дружеский совет, и, помолчав, добавил: — К тому же, господин подполковник, не всякая истина есть истина.
— А если без философии?
— Без философии — попытаться бежать и получить пулю, скажем, от поручика Шрама?
При этих словах я невольно оглянулся. Шрам смотрел на отца с такой обнаженной ненавистью, что было совершенно очевидным: он не упустит случая свести счеты за «мерзавца» и за позорное унижение в таежном селении Старожиловке. Свою злобу он срывал на лошади. Стоило той слегка оступиться, как он ожесточенно хлестал ее по ушам плеткой и рвал губы удилами… Поручик Славинский, наклоняясь в седле, должно быть, успокаивал его. Я слышал, как он довольно громко сказал: «Главное — терпение, а там посмотрим». Гарт ехал нахохлившись и наверняка чувствовал себя не лучше Шрама, ведь это он с постыдной поспешностью повиновался тогда какому-то шпаку… Нет, от этих людей нельзя было ждать пощады…
— Пожалуй, вы правы, — все так же задушевно продолжал Гамлер, — бежать не имеет смысла. Но вы могли бы воспользоваться преимуществом в знании местности.
— И завести вас, подобно Сусанину, в топь? — иронически улыбнулся отец. — Это отпадает по двум причинам.
— Первая — сын, а еще?
— А еще, я полагаю, что вы, подполковник, не мальчик, — сказал отец и подстегнул своего мерина. Ему, очевидно, надоели приставания Гамлера. — Неужели вы не нашли бы дороги в Старожиловку? Впрочем, я не уверен в том, что там вас ожидает новый проводник. Согласитесь, что поджог и насилие — далеко не лучший способ установить контакт с таежными людьми.
— А посему вы стараетесь вести экспедицию мимо селений и этим самым оберегаете честь воинов империи?
Отец придержал мерина и, когда подполковник оказался совсем рядом, тихо сказал, будто советуясь:
— А что, если и впрямь завести вас куда-нибудь, откуда не возвращаются?
— Вы забыли о том, что мне известны некоторые координаты.
— А мне известна тайга.
Такие словесные дуэли происходили довольно часто, и я, несмотря на свою неопытность, все же уловил, что они далеко не безобидные: Гамлер явно нервничал. И, как мне совершенно понятно теперь, у него были основания для беспокойства. Отец не только не чинил каких-либо препятствий подполковнику, но, казалось, во всем помогал ему. Тот хотел, чтобы подчиненные поверили в сокровища, — и отец, воспользовавшись подходящим поводом, прочел блестящую лекцию у камня-вазы. Из каких-то соображений подполковнику хотелось, чтобы подчиненные считали археолога его союзником, — и случай с разоружением Шрама отлично сработал в этом направлении, причем еще более укрепил догадки бандитов. Вольно или невольно, а получилось так, что белогвардеец Гамлер и красный Арканов действовали заодно. Словом, совершенно необъяснимая солидарность отца выводила Гамлера из себя: он интуитивно чувствовал, что большевик Арканов не может быть предателем. Тогда чем объяснить то, что он ведет его в тыл красным? Быть может, ведет несколько медленнее, чем следовало бы…