Общество «Будем послушными», стр. 40
Глава двенадцатая. Кентерберийские паломники
Надеюсь, благосклонный читатель не такой идиот, чтобы по этим скудным строкам заключить, будто мы на каникулах были заброшены и предоставлены сами себе, покуда наши старшие родственники и опекуны предавались вихрю удовольствий и блистали в опьяняющем… (как его? Одно слово забыл) моды, покуда мы сиротливо и покинуто рыдали дома. (Не уж, пусть Э. Несбит пишет такие фразы. Я буду разговаривать человеческим языком). Словом, ничего подобно не было, и папа то и дело наезжал к нам, и дядя Альберта посвящал нам немало времени, хотя он даже не наш дядя, а дядя Альберта, который жил по соседству, когда мы жили в Льюисхэме. Папа Дэйзи и Денни тоже наезжал к нам и еще множество людей, недостачи в гостях у нас не было. Мы очень неплохо проводили время со взрослыми. Вообще-то «неплохо» со взрослыми получается совсем иначе, чем без них. С одной стороны, безопаснее. Как правило, взрослые могут удержать детей от рокового шага прежде, чем этот шаг будет сделан, а если нет, то может получиться так, что они сами и виноваты, а вовсе не мы. Но с другой стороны, об этих безопасных удовольствиях не так интересно рассказывать, как о тех приключениях, которые случаются, только когда вас некому остановить. Так что большинство замечательных событий произошло в отсутствие взрослых, в том числе, и наше паломничество.
Дело было вскоре после этой истории с бесплатными напитками, и день был дождливый. Сидеть дома нам было не так уж весело, тем более, что большинство наших книг оставалось у дяди. Девочки играли в какую-то тягомотную девчоночью игру, Ноэль писал стихи, а Г. О. распевал песенку. Вот такую:
Хоть вой.
Мы пытались подавить его (так называется в суде, когда заставляют молчать). Мы закатали его в ковер, но он все вопил. Мы уселись на него сверху, а он пел прямо у нас под ногами. Мы переворачивали его вниз головой и запихивали его под диван, но он все пел, пел, пел. В конце концов, мы поняли, что он будет петь, пока ему не отрубят голову, и оставили его в покое. Тут он сказали, что мы его обидели. Мы сказали, что просто играли с ним, а он сказал, что вовсе не хотел играть, и все это закончилось бы грандиозным скандалом, если б Алиса не сказала нам:
«Да перестаньте вы! Давайте лучше во что нибудь сыграем».
Дора сказала: «Нам надо бы обсудить, как обстоят дела с Обществом Послушных».
Все мы застонали, и лишь один голос произнес: «Слушайте, слушайте!» Не стоит уточнять, чей это был голос: ясно, что не Освальда.
«Право же», — гнула свое Дора, — «я не собираюсь учить вас, но ведь вы сами сказали, что нам надо быть хорошими, а я только вчера читала в одной книжке, что для этого мало просто не делать ничего плохого, надо еще все время делать что-нибудь хорошее. Мы совсем ничего не сделали, в нашей книге Золотых Дел полно пустых страниц».
«Надо бы завести еще книгу серебряных дел», — пробормотал Ноэль, отрываясь от своих стихов, — «и медных, и алюминиевых. Вот тогда Алиса было бы о чем писать. А золотых дел мы никогда на целую книгу не наделаем».
Г. О. зачем-то намотал себе на голову красную скатерть и сказал, что Ноэль учит нас плохо себя вести, и мы все чуть было опять не поссорились, но Алиса ему сказала: «Ничего подобного он не говорил, Г. О. Просто — я не знаю, почему так получается, но все, что неправильно, выходит гораздо интереснее. Хочешь сделать что-то хорошее, и очень увлекаешься, и прежде, чем успеешь остановиться, опять получилось совсем не то».
«То-то и здорово», — справедливо заметил Дикки.
«В самом деле, странно», — сказал Денни, — «если тебе что-то нравится, то никак нельзя понять, хорошо это или плохо, а вот если тебе обрыдло какое-нибудь занятие, тут уж точно: оно из золотой книги. Я только сейчас думал об этом. Хорошо бы Ноэль написал об этом стихи».
«Я как раз пишу», — откликнулся Ноэль, — «Я хотел написать про крокодила, но в конце получилось совсем не то, что я собирался написать. Подождите минутку».
И он принялся яростно что-то записывать, покуда его снисходительные братья и сестры и его любезные друзья терпеливо ждали. Наконец, он огласил свои стихи:
(Насчет «конечно» я согласен — О.)
«Я написал „царя зверя“, а не „царя зверей“, потому что иначе не получалась рифма. В конце концов это одно и то же».
Мы все сказали, что стихи замечательные. Если Ноэль решит, что кому-нибудь не нравятся его стихи, он ведь и заболеть может. Потом он сказал нам: «Вот что, если для того, чтобы быть хорошими, надо только постараться как следует, я не против, но только пусть это будет не так скучно. Мы могли бы поиграть в „Путь паломника“, как я вам и говорил с самого начала».
Мы все еще раз сказали ему, что нас это нисколько не привлекает, и тут Дора предложила:
«А давайте мы будем Кентерберийскими паломниками. Люди раньше ходили в паломничество, чтобы стать хорошими».
«И они насыпали горошины себе в башмаки», — сказал Денни, — «я читал об этом в стихах, только тот человек взял варенный горох, а это нечестно».
«И у них на шляпах были раковины», — сказал Г. О.
«И еще посох и сума», — добавила Алиса, — «и они рассказывали друг другу по дороге всякие истории. Разве это плохо?»
Освальд и Дора читали про Кентерберийских паломников в «Краткой истории английского народа». Она не такая уж краткая — три толщенных тома, но зато много картинок, а написал ее мистер Грин. Поэтому Освальд сразу сказал:
«Идет. Только я буду Рыцарем».
«А я буду Батской ткачихой», — сказала Алиса, — «А ты кем, Дикки?»
«А кто там еще есть?» — спросил Дикки.
«Их там человек тридцать», — сказал Освальд, — «Необязательно брать всех. Кто хочет быть проповедником женского монастыря?»
«А это мужчина или женщина?» — спросила Алиса.
«Не знаю», — сказал Освальд, — «По картинке не поймешь». Он посоветовал Алисе и Ноэлю взять эту роль на двоих. Мы достали книжку и стали смотреть картинки, чтобы разобраться с обмундированием. Сперва мы радовались, что нам будет чем заняться в этот дождливый день, но костюмы оказались очень сложными, особенно у мельника. Мельником хотел быть Денни, но потом он согласился быть Доктором, раз уж мы так и так прозвали его Дантистом. Дэйзи стала Аббатисой, поскольку она такая благонравная, и ротик у нее тоже красный и пухленький, а Г. О. пожелал стать экономом, потому что у него была самая большая картинка, и, потом, ему понравилось это слово: он сказал, оно вроде помеси эклера и гнома.
«Давайте сперва сделаем что попроще», — сказала Алиса, — «посохи, и шляпы с ракушками».
Освальд и Дикки вышли в сад, презрев ярость разбушевавшихся стихий, и нарезали толстые ветви на посохи. Не так-то легко было найти восемь достаточно длинных и прочных, а когда мы вернулись, девочки заставили нас еще и переодеться, потому что мы изрядно промокли, сражаясь с разбушевавшимися стихиями.
Потом мы почистили эти посохи: они были вполне чистые и белые, когда их срезали и ошкурили, но потом испачкались. Сколько не мой руки, на белом все равно видно. Мы вырезали розетки из бумаги и прикрепили их к посохам вместо ракушек.