Двое с лицами малолетних преступников (сборник), стр. 21

— Жаль, ей в поход идти нельзя, — говорит Валентин Дмитриевич, не отрываясь от секундомера, — большая для нас потеря.

— Пусть идет! — говорит Винт.

— Врачи запрещают, — вздохнул Валентин Дмитриевич.

Я Винта за рубаху тяну, он отмахивается. Объясняю ему на ухо, вдруг спросят, какой у нас интерес, вдруг проверять начнут, а что отвечать? И нам крышка, и Элку подведем. Бочком, бочком мы от класса, бегом к ее дому.

Элла очень удивилась, увидев нас дважды на дню.

— Спасибо, что соврала, — запыхавшись, говорит Винт. — Мы тебе тоже когда-нибудь пригодимся, не думай. Только что нам говорить, если спросят?

— А то мы тебя подвести можем…

Элла пожала плечами и сказала:

— Я никогда никого не обманывала.

— Ха-ха! — сказал Винт. — А что нас волнует?

— Над чем мучаемся? — добавил я.

— Ночей не спим и вообще?

Она посмотрела на нас, непонятливых, и говорит:

— У вас дружба. Вот ваш интерес в жизни.

— А это разве считается? — удивились мы.

Она кивнула, села за фортепьяно, раскрыла ноты. Ей было пора заниматься любимым делом. Мы пошли, а вслед нам музыка — грустная-грустная, одинокая-одинокая. Понятная музыка, человеческая, хоть и классика.

— Я понял, почему она плакала! — остановился Винт.

Я еще вчера понял, это ребенку ясно. Приехала девочка из большого города в нашу дыру, где и поговорить-то не с кем. Человеку без компании трудно.

— Винт, — говорю, — ты клялся ее выручить.

— Я не отказываюсь, — завздыхал Винт, — только уж больно в поход хочется, где не ступала нога человека…

Чтоб не было пути назад, мы пошли к Валентину Дмитриевичу домой и начали объяснять, почему в поход не идем, чтоб он не обижался и в следующий раз нас не забыл:

— Понимаете, у нас интерес к одному человеку проснулся. Приходится идти на жертву…

— Человек болеет, — говорит Винт.

— Понимаете, городок у нас хороший, но к нему привыкнуть надо, если ты приезжий…

Не очень складно получалось, все мы вокруг да около объясняли, сбивались и мешали друг другу. Валентин Дмитриевич понял — настоящего педагога сразу видно.

Вот так. А сейчас, в это самое время, пока вы в походы ходите, кино про привидения смотрите, выращиваете кактусы или замечательно ничем не занимаетесь, мы ломаемся на музыке. Я сижу рядом с Эллой, листы с нотами переворачиваю, а Винт в кресле со сном воюет. Опять он носом клюнул, я ему за спиной Эллы кулак показываю.

— Какой темп? — спрашивает Элла. — Виталий?

Виталий, не долго думая, ляпает:

— Минор!

— Ха-ха! — кричу я. — Мажор. Типичный!

Элла останавливается, вздыхает, глядя на нас.

— Вы назло?

— Ни в коем случае! Что ты!

Элла начинает горячиться:

— Тупицы! Припадочные! Ежу понятно, что это модерато! Обыкновенное мужественное модерато. Чурки!

В комнату заглядывает ее папа.

— Элла, — говорит он укоризненно, — откуда такие слова?

— А ты попробуй с ними! — кричит она.

Отец качает головой, скрывается.

— Последний раз, граждане! — объявляет сердито Элла.

Живем дальше. Я через раз нотный лист забываю перевернуть, а Винт из последних сил глаза таращит. Значит, есть настоящий интерес в жизни, если такие мучения…

Двое с лицами малолетних преступников

Глава первая

Куда ночь — туда и сон

Городок Судимов помешался на бизнесе. Большая часть граждан умственно. Сидел человек или лежал, думал — вот бы здорово построить кирпичный завод и продавать кирпичи, кому они нужны. А то покруче — откупить у государства старенький кинотеатр, переоборудовать под гостиницу с бассейном, самоварами, русской баней и пускать туда иностранцев за бешеные деньги.

У одного однажды до дела дошло. Придумано было хоть и недорого, но хитро. Есть такая старинная русская забава: намазать шест салом, повесить наверху сапоги, и кто до них долезет, тот и может забрать эти самые сапоги себе. Шеста он не нашел, вкопал трубу. Наверху, и как только он сам туда забрался, повесил башмаки. Люди подходили, но наверх никто лезть не хотел — как-то неудобно при людях из себя дурочку делать. Единственно, какой-то пьяный нашелся. Разулся, долез до середины столба и свалился. Потом лежал полчаса, отходил. Голос при падении не пострадал. Он начал так ругаться, что пришлось уводить детей. Зато набежало не меньше сотни народу — поучиться ругаться тридцать минут подряд, не повторяясь.

Смирные люди попроще растили редиску, укроп, таскали грибы из леса, вязали кружева на продажу — торговали потихоньку и ждали, пока придет богатство.

Вообще жить стало любопытно. На той неделе жители бегали к реке смотреть, как ее теперь имя. Раньше она называлась Пёра. Теперь на берегу, у моста и у водокачки, висели на столбах чистенькие таблички «Ривер Пиора». Совсем другое дело!

Началась эта петрушка со строительства Химического комбината на Голубинке — было такое место на самой окраине. Комбинат с головы до ног был иностранным, самым большим то ли в Европе, то ли в Азии. Строили иностранцы со всех концов света. От них все и пошло. Они подучили местных, как не очень напрягаться, делать бизнес и богатеть. Вечерами они толпами шатались по центру города, тараторили по-своему и с удовольствием напивались.

Со всех концов города была видна громадная кирпичная труба на стройке. Ночью в небе полыхала светящаяся надпись на трубе — «АСС». Так называлась компания, которая взялась за это дело.

В школу номер шесть приехали ученые — тоже со своим бизнесом: узнать, кто кем хочет стать. Класс отвечал грамотно. Девчонки — манекенщицами, певицами, одна — фотомоделью. Ребята — барменами, банкирами и каратистами. Ученые сверкали очками, делали пометки в своих тетрадках. Встал Винт и испортил всю картину:

— Хочу космонавтом.

Ученые насторожились. Классная Лина Романовна побледнела от плохого предчувствия. Она давно считала, что эти двое, Винт и Кухня, свою жизнь посвятили делать ей назло. Назло ходили, сидели, гавкали, когда не надо, а когда надо сказать умное, могли сморозить чушь.

— Каким таким космонавтом ты хочешь быть? — спросила она.

— Нормальным, — буркнул Винт.

— Нет, вы посмотрите на него! — с отчаянием сказала Лина. — Что ты из себя изображаешь?!

— Надо же кому-то в космос летать, — стоял на своем Винт.

Ученые хихикнули.

— Ты, Елхов, — сказала Лина Романовна, — отстал от жизни. У тебя, наверно, папа — коммунист.

Ученые посерьезнели.

— Никогда, — сказал Винт, — ему бы мать денег на взносы не дала.

Ученые ушли, а весь класс из-за Винта задержали на сорок минут. Слушали Лину Романовну. Бывают разные эпохи: в одну борются против крепостного права, в другую — за свободу слова, иногда воюют за выход или вход куда-нибудь, часто умирают по независимости. Город Судимов вступил в эпоху, когда люди стали добиваться, чтоб разбогатеть. Тот, кто не хочет богатства, идет против общества и убогий неудачник. Насчет «убогий» можно было поспорить, насчет неудачников она попала в точку.

У Кухни с Винтом не клеилось с бизнесом. Поздно начали — вот в чем дело. Все места оказались забиты. Они попробовали окунуться в газетное дело. Наскребли денег на сто штук «Московских известий» — рассказывали, один на этой газете заработал машину. Но то ли все перестали интересоваться известиями из Москвы, то ли тот наврал насчет машины. Ушло всего одиннадцать газет за два дня. Вовремя сообразили — отнесли остальные восемьдесят девять на базар, продали бабкам. Они из них кульки под семечки делают.

Неплохо начиналось дело с прохладительными напитками. Заняли у родителей денег на ящик пива, продали. На следующий день купили два ящика. Подошли здоровенные жлобы класса из десятого, потребовали деньги за «место». Кухня затрепыхался, что у них капитан в милиции знакомый. Те пообещали прийти завтра и пооткручивать головы всей фирме — Кухне и Винту.