За далью волн, стр. 32
А этот глупец до сих пор надеялся сохранить Харлек, он думал, что его притворный пыл сотрет из разума Артуса мысль о его измене. Гормант не решился открыто обвинить меня в убийстве Канастира, Потому что мне было ведомо о его предательстве, за которое он заслужил пытки и смерть на кресте. Вот и решил притвориться, что он мне не отец, решил навсегда вычеркнуть меня из своей жизни.
Ну и черт с ним. И со мной тоже. Раз так суждено — пусть все мы отправляемся в Царство Теней!
Я отбросила все мысли и устремилась вперед, словно зверь, ведомый жаждой крови и убийства. Во мне осталась только частица Анлодды — та, что была одинокой племянницей дяди Лири. И эта частица меня вопрошала: «Этого ли я должна была бояться? Об этом ли меня предупреждал Меровий? Это ли новое посвящение в Строители?!»
Глава 20
Корс Кант стоял на коленях, обхватив руками голову, пытаясь утихомирить разбушевавшийся разум. Он казался себе морским царем Ллиром, усмиряющим разбушевавшийся океан. «Нельзя, чтобы они остановили меня, нельзя, чтобы они меня заполучили!» Вдалеке ему почудился голос зовущей его Анлодды. Она ли звала его или то был его собственный голос?
«Хотя бы эти глупые детские стишки прекратились». Слабое утешение. Более одиноким Корс Кант себя еще никогда в жизни не чувствовал.
Ей все равно. «Чего она хочет от меня? Чтобы я пал к ее ногам и поклонялся ей? Но она всего лишь принцесса, а не богиня!» «А если все же богиня?» Может быть, она ждала, что Корс Кант поймет это?
Интересная мысль. Будь это так, многое бы объяснилось.
Один из смеющихся шибболов, ставших теперь размером с ладонь юноши, склонил набок головку.
— Кто как не богиня, обладающая могуществом Брэна или Геракла, может размахивать топором подобно тому, как Тор размахивал молотом, но рядится в платье вышивальщицы? Разве простая смертная могла остаться живой и невредимой, без единой царапинки, в жестоком сражении?
Крошечный, никчемный Корс Кант Эвин съежился еще сильнее. Новое открытие: какое дело богине до барда-недоучки? Она просто играла с ним, забавлялась.
— Все бесполезно, — прошептал он. — Почему бы мне не остаться здесь? Какой от меня прок? Она читает по-гречески не хуже меня, она все знает об этом мире. А я с самого начала был для нее безделицей, игрушкой!
Шиболлы подступали к юноше. Они были пушистые, теплые, их черно-белые лапки почти не были видны во мраке. Они несколько раз подряд взвизгнули — тихонько: наверное, старались успокоить юношу.
— А нам не кажется, что ты такой уж никчемный!
— Да-да, нам кажется, что ты должен выбраться отсюда и помочь своим друзьям!
— Благодарю вас.
Он погладил шибболов по головкам, и они снова пискнули — на сей раз довольно. Но кто они такие — эти пушистые шибболы? Наверняка они обитали здесь, в подземелье. И что с того? Пускай они успокаивали его, разделили с ним одиночество, но он все равно был один-одинешенек. Кто-то или что-то точно так же успокаивало его, когда он был ребенком, но что — этого юноша никак не мог припомнить. Это было что-то такое, что спало рядом с ним и охраняло его от демонов ночи.
— Сами подумайте, — проговорил он устало. — Ланселот могуч. Кей наделен мистическим чутьем. Бедивир командует сотнями воинов, и они беспрекословно подчиняются ему. Анлодда.., скажем так: Анлодда есть Анлодда.
А я — пони-недоросток. Что мне осталось? Только распевать песни о героях пьяным легионерам? Да у меня и арфы теперь нет.
— Ты еще кое-что упустил, — возразил тот шиббол, что стоял слева.
— Ты не сказал о короле Меровии! — напомнил Корсу Канту другой.
Меровии… При звуке этого имени зашевелились потаенные воспоминания. Что он говорил.., что он сказал.., про храм?
Корс Кант улегся на спину. Холодный каменный пол тянул его вниз, словно якорь. Над его лицом повис меч с окровавленным лезвием. Юноша охнул, дернулся, пытаясь отползти. Рука задела и перевернула стоявший рядом кубок. Но ведь мгновение назад там никакого кубка не было!
«Когда-то наш Господь должен был сделать точно такой же выбор, — вспомнил Корс Кант. Или за него вспомнил Меровии? — Он избрал меч. Теперь выбор за тобой!» Старый окровавленный меч был более могуч, чем все клинки, какие только доводилось видеть барду до сих пор. Он превосходил мощью даже тот чудесный меч, которым оделил Корса Канта Кей на палубе «Бладевведд». Он был живой, и он источал великую силу, словно песнь! Корс Кант протянул руку, коснулся украшенной драгоценными каменьями рукоятки.., сверкнула молния, и угасла совсем рядом с лицом юноши.
«Я знаю этот меч! Это он, тот самый, что спас мне жизнь тогда, когда я висел под окном Ланселота! Пусть он снова спасет меня!» В туннеле стало тихо-тихо. Даже шибболы помалкивали — прижались к Корсу Канту и подглядывали, прикрыв мордочки лапками. Все замерло, все трепетало в ожидании.
Маленький мирок подземелья притих и ждал исхода. «Выбирай, выбирай же!» — казалось, умоляло все вокруг.
Рука барда дрогнула. Меровии… Что сказал Меровии?
Нужно было непременно вспомнить, прежде чем выбирать!
«Выбирай! — приказал леденящий сикамбрийский ветер. — Что более нужно — меч или Грааль? Иосиф Аримафейский собрал все до единой драгоценные капли Королевской Крови в эту чашу. Но этот меч способен сокрушить целые войска. Так выбирай же!» Меч.., что такое меч? Корс Кант вытянул руку сильнее, кончики его пальцев коснулись лезвия меча.
— О нет! — крикнули шибболы разом. — Только не думай! Сердцем выбирай, не разумом! — Они тревожно запищали.
«Разум!» Меч являл собой разум! Рассудок! А Корс Кант чем занимался всю свою жизнь? Он только и делал, что решал — что хорошо, что дурно, отмерял и взвешивал, выбирал pro и contra. Чего недоставало его душе?
А Чаша что означала? Сострадание — вот как сказал Меровий. Сочувствие, доброта, понимание. Разум — правая рука, а левая — сострадание, и без нее меч лишен баланса.
Все ясно. Корс Кант откатился сторону, а меч упал, не задев его. В падении меч перевернулся, и со звоном ушел по самую рукоятку в каменный пол, вонзившись в то самое место, где миг назад находилось сердце юноши. С отчаянным криком Корс Кант схватил золотой Грааль.
Нет, увы, пальцы его сжали воздух, ибо Грааль исчез. Растаял, словно мираж. Вместе с миражом растаяли все видения, сознание юноши очистилось. Отчаяние, страх, самоуничижение — все растаяло в миг внезапного озарения.
Шибболы облегченно пискнули.
— А нас не прогоняй! — пищали они. — Позволь нам остаться! Позволь оста-а-а-а-а-ться! Он шуршали, умоляюще пищали.
— Нет! — воскликнул юноша и схватил их. Он ощущал или почти ощущал их хрупкие тельца, нежный мех, скользкую кожу, и наконец услышал последний писк:
— Про… — пискнули шибболы. — ..щай! «Отпусти их, они тебе больше не нужны. — Оставь детство позади. Забудь о тех, кто согревал тебя в колыбели. Ты избрал тернистый путь, так запасись мужеством и чутьем, чтобы шагать по нему».
Корс Кант вскочил на ноги, дико огляделся по сторонам. Где он? Коридор снова стал самым обычным коридором, шуршали и попискивали здесь теперь только крысы да пауки. Красноватое свечение озаряло коридор, словно свет шел из жерла печи. Свет исходил из-за старинной резной двери. Свет был таким ярким, что дверь казалась почти прозрачной, словно была вырезана из кристаллов — такие, какие Корс Кант видел в пещере Анлодды. На ручке двери повис шар омелы. Справа доносился запах горящих угольев.
Слева туннель уводил во мрак, в дымку, озаряемую алыми вспышками.
— Хватит с меня темноты! — решительно произнес бард. Отбросил волосы за спину и стянул белой лентой, которую вытащил из-за рукава. — Я пойду в ту дверь, что ведет к свету из тьмы, я отворю ее и сегодня, и завтра.
Волнуясь, с часто бьющимся сердцем, а билось оно так громко, что юноше казалось, будто за спиной он слышит чьи-то шаги, Корс Кант шагнул к двери. Робко коснулся ручки. Что там, за дверью? Он сжал кулаки, вдохнул поглубже и дважды громко постучал.