Незабудка, стр. 2

На Разбитой Горе узнала Алана первый страх, затем любовь и, наконец, ужас.

Интересно, не придется ли ей испытать на Разбитой Горе новые сильные ощущения, которые избавят ее от ночных кошмаров?

Такая возможность замерцала перед ней, как рассвет, пробивающийся сквозь ночную мглу, изменяя все вокруг.

— Сестричка? Ответь что-нибудь.

Алана испугалась, услышав свой глубокий вздох и спокойный ответ:

— Конечно, я помогу тебе.

Она не слышала ни крика победы, ни заверений Боба, что он не расскажет никому из клиентов, что она и есть та знаменитая певица Джилли, ни слов благодарности, что просто выручила его. Она не слышала ничего, кроме отголоска своего страшного решения вернуться снова на Разбитую Гору.

Будто почувствовав, насколько хрупким было ее согласие, брат заговорил еще быстрее:

— Я заказал билет на самолет до Соленого Озера, оттуда на местный рейс прямо до нашего аэропорта. У тебя есть карандаш?

Алана с удивлением смотрела на аппарат. Сам факт того, что Боб позаботился обо всех мелочах ее поездки, был просто ошеломляющим. Нельзя сказать, что брат был невнимательным человеком, он заботился о Мери и даже покровительствовал ей. К Алане же относился, как дети обычно относятся к родителям или взрослым.

— Сестренка, — терпеливо повторил Боб, — у тебя есть карандаш? Он убьет меня, если я упущу этот шанс.

— Он? — переспросила Алана, роясь в ящике стола в поисках карандаша. — Кто убьет тебя? Повисла мертвая тишина. Затем Боб неестественно хихикнул.

— Посредник, который организовал поездку, — был ответ. — Кто же еще? Готова?

— Не гони лошадей, — проворчала Алана. Женщина нашла карандаш, взяла квитанцию на выдачу кредитной карточки, перевернула ее и записала номера рейсов и время вылета.

— Но это же сегодня! — пыталась протестовать она.

— Говорю же, ты нам очень нужна.

— Не слишком ты любезен, братец.

— Зато затея великолепна, — невнятно пробормотал Боб.

— Что?

— Ничего. Только, умоляю, не опаздывай на самолет, иначе моя голова полежит с плеч.

— Боб… — начала Алана.

— Спасибо, сестричка, — поспешно поблагодарил он, перебив ее. — Ты не пожалеешь. Если кому и удастся победить, то только ему.

— Ему?

У Аланы было такое чувство, что она пропустила часть беседы, причем самую важную.

— Кому ему? — снова спросила она.

— Черт меня дери! — сквозь зубы выругался Боб.

— Посреднику — организатору поездки? — гадала Алана.

— Да, да, посреднику. Хотя он — нечто большее, — безразлично ответил Боб. — До встречи, сестричка. Пока.

Алана даже не успела ответить. Разговор прервался. Она стояла и смотрела на трубку, которую продолжала сжимать в руке. Почему же она все-таки согласилась на поездку, сама мысль о которой наводит на нее ужас?

Было просто глупо позволить сладостным воспоминаниям о Рафе Уинтере опять завлечь ее в топкое болото ночных кошмаров. Она даже не знала, в Вайоминге ли сейчас Раф. Раньше работа стояла у Рафа на первом месте. Время пребывания на ранчо у Уинтеров было строго ограничено, так что встречались они не часто. Но этого оказалось достаточно. Алана научилась любить Рафа и смирилась с его отъездами. Она ждала, что в один прекрасный день он женится на ней, и тогда ей не придется бредить о нем по ночам. А потом Раф умер. Точнее — об этом известил Пентагон. …В трубке раздались протяжные гудки, напоминающие, что пора положить ее на рычаг. Она так и сделала и пристально посмотрела на телефон.

Он был ярко-красным, как цветы на испанской изразцовой плитке, которой была отделана кухня. Красный, как цветы, что растут высоко в горах.

Красный, как кровь.

— Разве я видела Джека мертвым на Разбитой Горе? — прошептала Алана. — Или мой разум отказывается помнить об этом?

Вздрогнув, она быстро отошла от ярко-красного телефона.

Потерла руки, чтобы избавиться от озноба, который преследовал ее со времени последнего путешествия на Разбитую Гору. Быстро прошла в ванную. Там натянула джинсы и старую хлопчатобумажную блузку. По привычке тщательно застегнула блузку на все пуговицы, спрятав изящную золотую цепочку, давным-давно подаренную Рафом.

Кончики пальцев, как обычно, задержались на крошечной части цепочки — эмблеме бесконечности.

Вечная, бесконечная любовь.

Радужная мечта.

Реальность была иной — шесть выпавших из памяти дней и ночные кошмары, которым хотелось положить конец.

Медленно Алана прошла на кухню. Трясущимися руками включила кофеварку, поджарила два яйца и намазала маслом ломтик хлеба. Усилием воли заставила себя поесть, выпить чашку кофе и убрать за собой — в общем, сделать обычные человеческие дела.

Она грустно разглядывала растрепанную стопку бумаг на кухонном столе. Ей бы следовало просмотреть песни, что прислал импресарио. Новые песни для сольного исполнения оставшимся в живых певцом дуэта Джек-и-Джилли.

Неплохо было бы заняться и нотами, но она не будет этого делать. Она просто не в состоянии петь.

Это была самая горькая потеря, самая непереносимая боль. До Разбитой Горы она могла дарить людям песни, нести радость любви, избавлять от одиночества и отчаяния.

Алана черпала силы в любви к человеку, которого считала погибшим, воплощая свою любовь в песне. Пение было единственной отрадой, смыслом жизни после страшного известия о смерти Рафа.

Джек Ривз не любил ее, и она всегда знала об этом. Не любила его и Алана. Это был деловой брак, простой и честный. Джек любил славу, а Джилли — пение. Но Джек мертв, и Джилли может петь только во сне. Во сне она пела под аккомпанемент губной гармошки Рафа, а не в сопровождении безупречного тенора Джека. Пробудившись, музыки она уже не слышала. У нее не было боязни сцены. Даже сейчас ей не страшно было показаться одной перед публикой. Не пугали ее и жестокие стишки, приходящие на ум поклонникам при ее появлении.

Джек-и-Джилли

В горы забралися,

Чтобы водки вылакать ведро.

Вниз свалившись,

Джек разбился насмерть,

Джилли тронулась умом.

С подобной «поэзией» приходилось Алане сталкиваться и раньше, сотни раз читала она эти вирши напечатанными, слышала, как ей шептали их вслед. Но это ее не пугало. Она страшно боялась другого — разжать губы и почувствовать, что песня не звучит, что горло сковано льдом безысходности, как будто песни уже не живут у нее в душе и никогда больше там не поселятся. Ничего, кроме ужаса и тишины смерти.

Алана огляделась вокруг, едва узнавая обстановку. Хотя она прожила в этой квартире, которую снимала у Орегона, уже три недели, все здесь казалось чужим и незнакомым. Явью были лишь ночные видения о Разбитой Горе.

Кроме этого — пустота.

Алана стремительно подошла к стеклянной стене, сквозь которую просматривался внутренний дворик. Она стояла около стекла, стараясь встряхнуться от ночных кошмаров, страха и ошибок, и главное — от прошлого, которое давило на нее, не позволяя понять произошедшее и взглянуть на мир новыми глазами.

— И все же я вспомню однажды, что случилось со мной, — вслух прошептала Алана. — Вспомню, обязательно вспомню.

2

Шумно вздохнув, Алана отсутствующим взглядом обвела комнату, в которую медленно заползала утренняя заря, по стенам заскользили нежно-розовые, золотистые, пурпурные тени. Первые прозрачные лучи сентябрьского солнца были похожи на чудо, дарованное природой после бесконечной ночной мглы.

Алана поймала себя на том, что опять рассматривает в стекле свое отражение, как это уже не раз случалось с ней после событий на Разбитой Горе. Она пыталась найти внешние признаки шести-дневного провала памяти. Но тщетно. Внешне женщина совсем не изменилась. Выглядела так же, как и до похода в горы вместе с мужем, певцом Джеком Ривзом — самой большой ее ошибкой в жизни.

Пение само по себе не было ошибкой. А вот брак расчету — был. Джек всегда стремился к большему, Алана довольствовалась малым. Он хотел примирения. Она же хотела скорее покончить с этим браком. С такими намерениями начали они восхождение на Разбитую Гору.