Миры Роджера Желязны. Том 24, стр. 52

— Знаю. Но я с ними практически не общался. Некоторые расхождения с Хелграмами.

— Пределы Хендрейка очень агрессивны, — продолжал он. — Честь воина, понимаешь ли. Я не могу представить их себе в мирное время затаившими злобу за случившееся во время войны.

Припомнив рассказы моего отца, я спросил:

— Даже если они считают убийство не совсем честным?

— Не знаю, — сказал он на это. — Трудно угадывать позиции в таких специфических вопросах.

— Кто сейчас глава Дома Хендрейков?

— Герцогиня Белисса Миноби.

— Герцог, ее муж — Ларсус… Что с ним случилось?

— Он скончался при падении Пути. Полагаю, его убил принц Джулиан из Амбера.

— А Борель был их сыном?

— Да.

— Ну и ну. Уже двое. Я и не представлял себе…

— У Бореля два брата, сводный брат и сводная сестра, куча дядей, тетей, кузенов. Большое семейство. И женщины Хендрейков удалью не уступают мужчинам.

— Ну конечно. Есть даже песня: «Никогда не вступит в брак хендрейкова девица»!.. Можно как-нибудь выяснить, имел ли Корвин определенные дела с ними, пока был здесь?

— Попробую слегка поспрашивать, хотя прошло столько времени… Воспоминания стираются, следы исчезают. Все не просто.

Сухай покачал головой.

— Сколько еще до синего неба? — спросил я его.

— Довольно мало.

— Тогда мне пора отправляться в пределы Мэндора. Я обещал брату позавтракать с ним.

— Увидимся, — сказал Сухай. — На погребении, если не раньше.

— Да. Полагаю, мне следует умыться и переодеться.

Я совершил переход в свою комнату, где вызвал таз с водой, мыло, зубную щетку, бритву, а также серые штаны, черные пояс и сапоги, пурпурные перчатки и рубаху, плащ цвета угля, клинок и ножны. Приведя себя в порядок, я совершил переход через лесную поляну в приемную. Оттуда вышел на магистраль. Потом четверть мили горной тропой, внезапно упершейся в расщелину; я вызвал пелену, чтобы пересечь ее. Затем я направился прямо в пределы Мэндора, одолев, может, сотню ярдов голубым пляжем под двойным солнцем. Повернул направо, пройдя под памятной каменной аркой, быстро миновал поле пузырящейся лавы и проник сквозь стену черного обсидиана, за которой мне открылась славная пещера, далее по маленькому мостику, наискосок через кладбище и наконец на приемную площадку пределов.

Сплошная стена слева от меня была создана из тягучего пламени, а то, что справа, — был путь безвозвратный; свет осенял борозду дна морского, где копошились блестящие твари, пожирая друг друга. Мэндор в человеческом облике сидел прямо перед книжным шкафом, облаченный в черное и белое, ногами упираясь в черную же оттоманку; в руках экземпляр «Прославления» Роберта Хаоса, который я дал ему.

Подняв глаза, он улыбнулся.

— «Гончие смерти страшили меня»… До чего ж славная строчка! Как тебе в этом обороте?

— Наконец отдохнул, — сказал я. — А ты?

Он встал, положив книгу на маленький столик без ножек, парящий поблизости. Тот факт, что Мэндор явно читал эту книгу специально к моему приходу, ничуть не умалял похвалы. Он всегда был таким.

— Вполне прилично, спасибо. Позволь мне тебя покормить.

Он взял меня за руку и повел к огненной стене. Та расступилась, когда мы приблизились, и наши шаги прозвучали в пространстве на миг воцарившейся темноты, почти сразу перешедшей в узкую тропинку — свет проникал сквозь свод ветвей над нашими головами, по обе стороны цвели фиалки. Тропа привела к вымощенному плитняком патио с бело-зеленым бельведером на дальнем краю. Несколько ступеней, и мы поднялись к отлично сервированному столу, тут же, под рукой, стояли запотевшие кувшины с соками и корзины с горячими булочками.

Жестом Мэндор усадил меня. По мановению его руки рядом со мной появился кофейник.

— Я гляжу, ты запомнил мою утреннюю слабость. Спасибо.

Кивая, он едва заметно улыбнулся и сел напротив. Щебет незнакомых мне птиц доносился с деревьев. Ласковый ветерок шуршал листьями.

— Что ты намереваешься делать в эти дни? — осведомился я, наливая себе кофе и разламывая булочку.

— Обозревать сцену, главным образом, — ответил он.

— Политическую сцену?

— Как всегда. Хотя недавний опыт в Амбере заставляет меня рассматривать ее как часть куда большей картины.

Я кивнул:

— Твои расследования с Фионой?..

— И это тоже. Они пришлись на очень необычные времена.

— Я обратил внимание.

— Похоже, конфликт между Путем и Логрусом проявляется в мирских делах так же, как в масштабах космических.

— У меня аналогичное ощущение. Но здесь я пристрастен. Меня преждевременно включили в партию космоса, и без всяких на то оснований. Можно подумать, что я за все веревочки дергал, лишь бы только попасть в игру. Мне это не нравится, и если появится возможность повернуть вспять, я воспользуюсь ею.

— Гм-м, — произнес он. — А что, если вся твоя жизнь была обучением дергать за веревочки?

— Я бы не обрадовался этому. Полагаю, я чувствовал бы себя так же, разве что более напряженно.

Мэндор взмахнул рукой, и передо мной предстал изумительный омлет, сопровождаемый чуть задержавшимся гарнирным блюдом: жареный картофель с чем-то похожим на смесь лука и зеленого чилийского перца.

— Все это лишь предположения, не так ли? — сказал я и приступил к еде.

Здесь последовала длинная пауза, пока мы жевали.

— Вряд ли, — наконец отозвался Мэндор. — Я думаю, Силы, сейчас и уже долгое время, проявляют бешеную энергию, и мы относительно приближаемся к эндшпилю.

— Что заставляет тебя вмешиваться в эти дела?

— Началось с внимательного знакомства с происшествиями, — отвечал он. — Затем последовали выводы и разработка гипотез.

— Избавь меня от лекции о применении научного метода в теологии и человечьей политике, — попросил я.

— Ты спрашивал.

— Действительно. Продолжай.

— Тебя не удивляет то, что Свейвил скончался именно сейчас, когда так много доселе неспешно развивавшихся событий одновременно подошли к развязке?

— Рано или поздно он должен был уйти, — промолвил я. — А все эти недавние потрясения, возможно, оказались для него чрезмерными.

— Выбор времени, — произнес Мэндор. — Стратегическое расположение. Согласованность действий.

— Для чего?

— Для того, чтобы посадить тебя на трон Владений, разумеется, — ответил он.

Глава 4

Бывает, услышишь что-нибудь неправдоподобное — и все. А другой раз услышишь, а оно эхом отзовется. Сразу появляется чувство, будто с самого начала знаком с этим или знаешь что-то очень похожее, но только разглядеть не трудился.

По праву я должен был изумиться заявлению Мэндора, затем фыркнуть что-то вроде: «Абсурд!» Однако я испытал странное чувство, — неважно, были ли верны выводы Мэндора, — как будто существовало нечто большее, чем просто предложение, будто некий глобальный план толкает меня в круг власти Владений.

Я затянул паузу долгим, неторопливым глотком кофе. Затем произнес:

— В самом деле?

И почувствовал, как улыбаюсь, когда Мэндор, ощупывая глазами мое лицо, пытался поймать мой взгляд.

— Ты осознанно принимаешь участие в этой борьбе? Я снова поднял чашку. Я чуть было не произнес: «Нет, разумеется, нет. Впервые об этом слышу». Затем я вспомнил отца, рассказывающего мне о том, как он оставил в дураках тетку Флору и заставил дать ему жизненно важную информацию, стершуюся в результате потери памяти. Меня поразила не та ловкость, с какой отец это проделал, а факт, что его недоверие к родственникам переступило порог сознания, явилось на уровне чистого рефлекса. Не имея в семейных дрязгах опыта старших родственников, я испытывал недостаток в столь глубоких реакциях. Кроме того, мы с Мэндором ладили особенно хорошо, несмотря на то что он был веками старше и имел совсем другие вкусы в различных областях.

Неожиданно, обсуждая игру со столь высокими ставками, я будто услышал слабый голос Корвина, советующего не перемудрить: «Почему нет? Ты мог бы использовать мой опыт, малыш». И, вновь опуская чашку, я решил попытаться, хотя бы несколько минут, чтобы увидеть, какое это произведет впечатление.