Миры Роджера Желязны. Том 2, стр. 72

Он идет берегом. В семи шагах у него за спиной проступают на песке следы его ног. Высоко над головой висит моресвод.

Море висит у него над головой, поскольку нет у моря выбора. Мир, по которому прогуливается Принц, устроен так, что когда приближаешься к нему с любой стороны, кажется, что нет в нем ни клочка суши, ни кусочка тверди. Если же, однако, нырнуть, погрузиться достаточно глубоко в окружающее этот мир море, то вынырнешь на морском дне в верхние слои атмосферы. Спускаясь дальше, доберешься и до суши. Прогуливаясь по ней, наткнешься и на другие водоемы, водоемы, окруженные сушей, иод морем, что висит в небе.

Открытое море протекает примерно в тысяче футов над головой. У дна плавают светящиеся рыбы, напоминая изменчивые созвездия. А внизу, на суше все полно отблесков.

Говаривали, что мир наподобие безымянного этого места с морем вместо небес не может, по всей вероятности, существовать. Говорившие явно ошибались. Достаточно постулировать существование бесконечности, остальное приложится.

Принц Который Был Тысячью находится в совершенно исключительном положении. Помимо всего прочего, он — телепортист, а это еще более редкое явление, чем мастер фуги времен. Очень редкое явление: по правде, он — единственный его образец. Он может переносить себя — причем мгновенно — в любое место, какое только сможет реально себе представить.

А воображение у него очень живое. Допустим, что всякое место, о котором ты можешь помыслить, существует где-то в бесконечности. Так вот если Принц тоже способен о нем помыслить, то он способен его также и посетить. Ну а далее некоторые теоретики утверждают, что визуализация Принцем определенного места и самовозволение в него — это на самом деле акт творения. Никто не знал прежде об этом месте, и если Принц способен его отыскать, то, возможно, он просто дает ему стать. Тем не менее постулируй бесконечность, остальное приложится.

У Принца нет ни малейшей идеи касательно того, где и как расположен этот безымянный мир по отношению к остальной Вселенной. И его это не волнует. Он может прийти и уйти когда захочет, взяв с собой кого пожелает. Но пришел он, однако, один, ибо хочет навестить свою жену.

Он стоит у моря, под морем и выкликает ее имя, Нефтида, и ждет, пока не прилетит к нему над водой ветерок, не коснется его, не назовет его имя.

Тогда склоняет он чело и чувствует, что вокруг кто-то есть.

— Как поживает мир с тобой, любимая? — спрашивает он.

И пронизывает воздух всхлипывание, нарушает монотонную круговерть бурунов.

— Хорошо, — приходит ответ. — Ну а ты, мой господин?

— Буду правдив, а не вежлив — так себе.

— Оно все кричит по ночам?

— Да.

— Я думала о тебе, когда струилась и веяла. Я наделала птиц, чтобы не так одиноко было мне в воздухе, но крики их либо пронзительны, либо печальны. Ну так что же сказать мне тебе, чтобы быть более вежливой, чем правдивой? Что не сыта я по горло этой жизнью, которая и не жизнь вовсе? Что не сохну от желания вновь стать женщиной, а не дыханием, цветом, движением? Что не жажду вновь дотронуться до тебя, почувствовать еще раз твое прикосновение к моему телу? И чтобы все эти глаголы из метафор стали реальностью? Тебе ведомо все, что могу я сказать, но — увы — ни один из богов не обладает всемогуществом. Я не буду ныть, мой господин, однако боюсь я безумия, которое иногда меня посещает, — ты не знаешь, как это угнетает, — никогда не есть, никогда не спать, никогда не притронуться ни к чему твердому. Сколько уже минуло времени?..

— Много веков.

— …Я знаю, что все жены по отношению к своим мужьям порядочные суки, и прошу у тебя прощения. Но кому еще могу я поскулить, кроме тебя?

— Все правильно, моя Нефтида. Если бы я только мог вновь воплотить тебя; ты же знаешь, мне тоже очень одиноко. И я пытался.

— Да. Покончив с Тем Что Кричит, ты накажешь Озириса и Анубиса?

— Конечно.

— Прошу, не уничтожай их сразу, вдруг они могут помочь мне. Обещай им снисхождение, если они вернут меня тебе.

— Может быть.

— Ибо мне так одиноко. Мне хотелось бы уйти отсюда.

— Чтобы сохранить тебя в живых, тебя нужно окружить со всех сторон водой. Чтобы тебя занять, нужен целый мир.

— Знаю, знаю…

— Если бы Озирис не был так чертовски мстителен, все могло сложиться совсем по-другому. Ну а теперь, ты же понимаешь, мне не остается ничего другого, кроме как убить его, когда разрешится вопрос с Безымянным.

— Да, я знаю и принимаю. Но что с Анубисом?

— Время от времени он пытается убить меня, это все ерунда. Может статься, я прощу его. Но не моего птицеголового Ангела. Этого — никогда.

Принц Который Был (среди прочего) Королем садится на камень и смотрит на морской простор, потом вверх, на морское дно. Над ним лениво перемещаются огоньки. Высокие горы суют свои носы в океанские глубины. Бледный рассеянный свет царит здесь, приходит со всех сторон. Принц бросает плоский камешек, и тот исчезает, подпрыгивая на мерно катящихся волнах.

— Расскажи мне снова о днях битвы тысячу лет назад, — говорит она, — о днях, когда пал тот, кто был тебе сыном и отцом, величайший воитель, какой только вступался когда-либо за шесть людских рас.

Принц безмолвствует, глядя на океан.

— Зачем? — спрашивает он.

— Каждый раз, когда ты рассказываешь об этом, ты воодушевляешься на новые действия.

— …Ведущие к новым неудачам, — заканчивает Принц.

— Расскажи, — говорит она.

Принц вздыхает, и рокочут над ним небеса, где плавают светлые рыбы с прозрачными животами. Он протягивает руку, и камешек выпрыгивает из моря обратно в нее. К нему ластится ветерок.

Он начинает говорить.

Ангел Дома Огня

Вверх смотрит Анубис и видит смерть.

Смерть — это черная лошадиная тень, хотя и нет тут лошади, чтобы тень отбрасывать.

Вцепившись обеими руками в свой жезл, смотрит Анубис.

— Привет тебе, Анубис. Ангел Дома Мертвых, — раздается глубокий, звучный голос, наполняя собой весь Зал.

— Привет, — негромко произносит Анубис, — Хозяин Дома Огня — которого больше нет.

— Здесь тоже многое переменилось.

— Ведь прошло немало времени.

— Весьма.

— Могу ли я поинтересоваться твоим нынешним состоянием здоровья?

— Оно, как всегда, неизменно.

— Могу ли я поинтересоваться, что привело тебя сюда?

— Да. Можешь. Пауза.

— Я думал, ты мертв, — говорит Анубис. — Знаю.

— Я доволен, что ты как-то пережил тот смертоносный удар.

— Я тоже. Много веков ушло у меня на возвращение из тех мест, куда меня закинуло такое идиотское применение Молота. Я, как ты знаешь, убрался из пространства за миг до того, как нанес Озирис удар, крушащий солнца. И отбросило меня много дальше, чем я думал, в места, которым и в которых нет места.

— И что же ты делал все это время?

— Возвращался.

— Из всех богов только ты один, Тифон, способен пережить подобный холокост.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Сет-Разрушитель, твой отец, погиб в этой бойне.

— Ай!

Анубис затыкает уши, зажмуривается, жезл падает у него из рук на пол. Поистине леденящий душу крик заполняет Зал, наполовину человеческий, наполовину животный, и обе эти составляющие терзают Анубиса, как бы он ни затыкал себе уши.

Постепенно наступает гробовая тишина, и Анубис открывает глаза и опускает руки. Тень теперь меньше — и ближе.

— Как я понимаю, Безымянное тоже было тогда уничтожено?

— Не знаю.

— Ну а что с твоим господином, как Тот?

— Он сложил с себя полномочия Владыки Жизни и Смерти и удалился из Срединных Миров.

— Мне в это не верится. Анубис пожимает плечами.

— Это реальность — жизни и смерти.

— С чего бы это ему так поступать?

— Не знаю.

— Я хочу встретиться с ним. Где его найти?

— Не знаю.

— Не много от тебя толку, Ангел. Скажи мне теперь, кто заправляет делами в отсутствие моего брата — твоего господина?