Миры Роджера Желязны. Том 1, стр. 81

— Спасибо за разъяснение, мисс Трипетта, — сказал я. — Мне приятно встретить столь изысканную особу при дворе, где хорошие манеры и хороший вкус, увы, не в чести.

— Спасибо и вам, синьор Великан, за столь лестные слова, — сказала она, одаряя меня еще одной кокетливой улыбкой. — Можете передать своему другу, что в своей жизни я видела много дураков. Он превосходит их всех.

— Не премину передать ему ваш комплимент.

Я повернулся на пятках и двинул подальше от этой напыщенной дуры.

Чуть позже я передал содержание этого разговора Петерсу — в надежде излечить его больное сердце. В одном я солгал: сказал, что тема разговора возникла случайно. Петерс выслушал все с особенно широкой демонической ухмылкой и восхитился остротой ее язычка. Тут я понял, что ему хоть кол на голове теши — он по уши влюблен и рано или поздно эта Трипетта разобьет ему сердце. Так что мне и не стоило заводить разговор с ней, ибо я был бессилен повлиять на Петерса.

Эх, подумал я, мне бы сейчас посоветоваться по поводу моего друга с Лигейей или хотя бы с месье Вальдемаром. Увы, это придется отложить до благоприятного времени.

Для нее это было больше чем место, где можно вволю попеть. Сегодня вечером она пришла сюда, дабы побыть в одиночестве, — в последние тревожные дни ее все больше тянуло побыть наедине с собой.

Она шла босиком по темному песку. Поблизости грохотали волны отлива, а уплывающие облака открывали взору медного цвета горы, в которых глухим эхом отдавался шум волн. Ее контральто парило над басами моря. Она ступила на влажную полосу песка, куда прибой закинул массу вещей — какие-то кости животных, гладкие разноцветные валуны, ракушки, обломки кораблекрушений.

Его она нашла среди этого мусора, в коралловой пещерке, стены которой сияли всеми цветами радуги. Он быстро отвернулся и смахнул слезы с глаз, когда ощутил, что она рядом. Потом он поднял голову и сказал, имея в виду свои слезы:

— Простите, леди.

— Я тоже прошу прощения. Это место я придумала как уголок вечной радости.

— А вы?..

— Конечно же, Анни, — ответила она.

— Но как ты выросла!

— Да, выросла. Иди ко мне. Он встал и подошел к ней.

Когда она ласково обняла его, он спросил:

— Тогда ты будешь мне как мама, да?

— Разумеется. Эдди, я буду для тебя кем захочешь. Буду тем, кто тебе нужен.

Внезапно слезы снова заструились по его лицу.

— Мне как-то снилось, — сказал он, — что я тоже стал большим. Это было так мучительно больно…

— Знаю.

— А что, если мне не возвращаться вовсе? Я бы остался здесь на веки веков.

— Как пожелаешь, дорогой. Это место всегда будет твоим домом — где бы ты ни находился.

Прошла минута — или час? или год? — прежде чем он высвободился из ее объятий и оглянулся в сторону гор.

— Ты слышишь? — спросил он.

Эхо отступающего моря все еще звенело в окружающем воздухе. Она молча кивнула в ответ: слышу.

— Меня зовут.

— Знаю.

— Я должен идти.

— Нет, ты ничего не должен.

— Тогда я хочу идти. Все остальное — только боль. Она ухватила его за руку.

— Прости меня! — воскликнула она. — Прости, если сможешь. Мне было невдомек, что мир так ополчится на тебя, так истерзает тебя! Я придумала для нас прекрасный сон. И что же — он растоптан! Ты не своей волей угодил в мир, где для тебя есть только одно — боль. Я люблю тебя, Эдди. Ты слишком чист душой, ты слишком дух — мир же предлагает тебе бездушное, грязно-плотское.

— Мир одарил меня способностью уходить в фантазии, Анни.

Она отвела глаза.

— Но не слишком ли дорого ты за это заплатил? — сказала она. — Не слишком ли дорого?

Он наклонился и поцеловал ей руку.

— Нет, оно стоило того. Конечно, стоило.

Они молча вслушивались в меланхолическое долгое эхо — удаляющийся рокот. Потом он сказал:

— Ну, мне пора.

— Побудь еще немного.

— Тогда спой для меня.

Она запела, и ее пение преобразило мир. Море обрело свою подлинную сущность — через эту песню. И тени со звериными повадками заметались вокруг.

— Спасибо, — сказал он через долго-предолгое время. — Я тоже люблю тебя, Анни. Всегда любил — и буду любить вечно. А теперь я все же должен идти на зов.

— Нет, не уходи!

— Я ухожу. Знаю, ты можешь удержать меня, потому что это твое королевство. — Взгляд его упал на их сцепленные руки. — Но, пожалуйста, не делай этого.

Она вглядывалась в его сероглазое мальчишеское лицо, на котором лежал отсвет прожитых сорока лет, — оно смотрело словно из разверстого гроба. Она отпустила его руку.

— Bon voyage, Эдди.

— Au revoir, — сказал он.

Затем повернулся и направился на восток, оставляя море за своей спиной — его грохот становился все глуше и глуше и со временем превратился в далекое злобное урчание.

Она же двинулась в противоположном направлении — к берегу. Медные горы стали угольно-синими. Небо почернело, и на нем высыпал мириад звезд. Она села на скале под звездным куполом и стала слушать ропот волн — теплых, как кровь.

Глава 9

Это было уже в апреле, когда солнышко сияло сквозь голубой лоскут, который мы, шуты, называем небом. Ночи становились все шумней, все оживленнее — звучали гитары, танцевали зажигательное фламенко. Пока во дворе веселились вокруг костров, из замка в северной стороне доносился шум идущего там пира. Однако все устали развлекаться — и во дворе крепости, и в замке. Принц Просперо обрюзг, располнел, стал приволакивать ногу. Прошел слух, что он теперь разнообразит свои развлечения приемом восточных наркотиков — курит бенгальский опиум, который, опять же по слухам, вызывает жуткие кошмары.

Я не присутствовал при том, что случилось. Мы с Анни совершали нашу обычную вечернюю прогулку — невзирая на мрачные обстоятельства, эти прогулки наедине с Анни я числю среди счастливейших часов моей жизни. Это был свет среди мрака и отчаяния — особенно яркий благодаря контрасту.

Мы прогуливались по освещенной свечами галерее и любовались восхитительным мастерством ткачей прошлого. Стены были увешаны гобеленами — хоть и обветшалыми, нуждавшимися в починке, но тонкой работы. Внезапно к нам подбежала запыхавшаяся служанка жены одного министра. Она ухватила Анни за рукав и шепотом, суеверно боясь говорить вслух, торопливо поведала моей подруге о том, чему была свидетельницей всего несколько минут назад.

У меня в груди все похолодело, когда я разобрал слова: «Ах, бедняжка, такой ужас, такой ужас!..»

Служанка побежала дальше — разносить весть по монастырю, а я встревоженно уставился на Анни. Она поняла мой немой вопрос и кивнула.

— Да, Трипетта. Принц в компании с семью своими министрами пробовали новые вина и новый африканский наркотик, который, как говорят, дарует на короткое время божественное безумие. Они послали за танцовщицей — развлекать их.

Тут она сделала долгую паузу, собираясь с духом.

— Словом, они заставили ее пить вино, — продолжила Анни. — Такой крохе не нужно много, чтобы сильно опьянеть. Затем ее принудили танцевать на столе. Она потеряла равновесие, упала — и сломала себе шею.

Я онемел. Кровь бросилась мне в голову — я с трудом подавил в себе желание немедленно кинуться в замок и зарубить принца-подлеца. Но лишь потому, что был более чем уверен, что месть настигнет Просперо и без моих усилий.