Соблазнительница, стр. 58
— Мне пришло в голову, что я не поблагодарила тебя за Галахада.
Он облизал вдруг пересохшие губы, прежде чем смог ответить:
— Если тебе хочется назвать его Галахадом, то придется заплатить за это.
Ее улыбка, ее низкий смешок чуть не доконали его.
— Посмотрим, смогу ли я это сделать. — Она прижалась к нему губами.
Она вложила в этот поцелуй всю душу и сердце; голова у него пошла кругом в буквальном смысле слова. Ее губы дразнили, искушали, возбуждали — и он не мог не ответить на ее призыв. Он крепко обнял жену. Ее пальцы запутались в его волосах, а их языки вели яростное сражение друг с другом.
Жаркий, сонный день за окнами клонился к вечеру; а в маленькой комнате с задернутыми занавесками руки делали свое дело, шелк шуршал, страсти накалялись.
Он уже научил ее не торопиться; целовать ее, чувствовать ее податливое тело, ласкать пышные бедра — все это было как погружение в море чувственного восторга. Она была мягкой, послушной — сирена, заманивающая его в глубину.
В забвение экстаза.
Неужели это она соблазняет его?
Он непроизвольно усмехнулся и отверг эту смешную мысль. Она — его жена — пришла поблагодарить его за щедрый подарок; она теплое лето у него в руках и олицетворяет саму жизнь. Потребность взять ее и все, что она предлагает, была сильна — она ведь ничего не требует. Она просто предлагает…
Потому что хорошо его знает — знает, что он возьмет, если она предложит, и устоит, если она потребует.
Он стал целовать ее с большим пылом, чтобы сбить с толку, а сам тем временем пытался собраться с мыслями. Он хотел понять, почему она так настойчива, не преследует ли какой-то свой план… но даже если так, не все ли равно?
Он привлек ее ближе к себе, обнял крепче…
Они услышали шаги в коридоре — и замерли, быстро отодвинулись друг от друга и ждали, широко раскрыв глаза…
В дверь постучали. Потом ручка повернулась, дверь отворилась, и на пороге возник Мактэвиш.
Люк посмотрел на него, выгнув брови.
— Ах, милорд, прошу прощения. — Мактэвиш покрас нел. — Я не знал. — Он почтительно кивнул Амелии, присевшей на краешек стола, а Люк листал какую-то книгу.
— Ничего страшного. — Захлопнув книгу, Люк жестом предложил Мактэвишу сесть рядом. Потом повернулся к жене: — Думаю, с этой кличкой все в порядке. — Он отдал ей книгу, — Необходимые платежи мы обсудим потом.
Амелия заметила тлеющую страсть в его темных глазах, а также некое подозрение. Она улыбнулась и соскользнула со стола.
— Великолепно. — Она позволила себе лишь намек на мурлыканье в своем голосе, зная, что он это заметит. — Не буду мешать вашим делам.
И, кивнув Мактэвишу, она прошествовала к двери с безмятежным видом.
Она, быть может, не получила всего, что хотела, но все же и это было хорошее начало. И кто знает, может быть, Мактэвиша им послали боги.
Глава 16
— Я собираюсь прокатиться верхом — хочу съездить на то место у реки, где мы часто бывали несколько лет назад.
Подняв голову от финансового отчета, Люк уставился на видение, стоявшее в дверном проеме. Одетая в бледно-зеленую амазонку, Амелия улыбнулась, опустила глаза и принялась возиться с перчаткой — как обычно. Из-под облегающего жакета была видна оборка газовой блузки, мучительной в своей прозрачности. В окна светило предзакатное солнце, обливая ее золотым светом, помогая ей играть роль соблазнительницы, которую она, по его убеждению, специально разыгрывала.
Справившись с перчатками, она взглянула на него:
— Я вернусь к обеду.
— Погоди. — Он уже вставал, не успев подумать. — Я поеду с тобой.
— Ты уверен?.. — Она бросила взгляд на разложенные на столе бумаги. — Я не хотела тебя отвлекать.
Заглянув ей в глаза, он не смог определить, была ли то ложь. Он мог бы сказать: тогда тебе не следовало попадаться мне на глаза. Но не сказал, а только равнодушно махнул рукой:
— Я вполне могу составить тебе компанию.
— Понятно, — ответила она, восхитительно приподнимая кончики губ в улыбке. Потом спокойно повернулась и пошла по коридору. — Побыть на свежем воздухе, думаю, полезно.
Он не понял, что она имеет в виду. Стиснув зубы, он шагал за ней.
Она уже велела привести ее кобылу, его жеребца быстро оседлали и взнуздали, и они пустились в путь, скача галопом по полям, направляясь к югу, к реке. Он знал место, которое она искала. Он привел ее прямо туда, где петля реки образовывала мыс, окруженный с трех сторон водой. Деревья загораживали это место — там они оставили лошадей. За деревьями был укромный уголок — самый кончик мыса, поросший густой травой, частично затененный развесистыми ветвями.
Когда они были детьми, это было их место, здесь они бездельничали, плескались в воде, проводили дни в ленивых разговорах или в мечтах. Иногда они приходили сюда большими группами или по одиночке, но никогда не бы али здесь вместе, только вдвоем, в этом царстве безмятежного детства.
Пригибаясь под ветвями, он шел вперед, ведя Амелию за руку. Когда они ступили на густую траву, он почти услышал рядом детские голоса, смех, шепот, тихое бормотание воды. Он остановился в центре зеленой лужайки и глубоко втянул в себя воздух. Воздух был напоен запахами лета — листвы, прогретой солнцем, травы, примятой их ногами.
— Здесь все, как было тогда. — Амелия высвободила руку и опустилась на траву, пышную, зеленую и благодаря жаркому дню сухую. Она встретилась глазами с Люком. — Здесь всегда был такой покой.
Она уперлась подбородком в колени и устремила взгляд на бегущую воду.
Люк сел рядом. Он вытянул длинные ноги к воде, оперся на локоть и задумчиво уставился на реку.
Река была неизменна, она текла здесь на протяжении многих поколений, многих веков — она была чем-то таким, что привязывало их к этой земле, к ее прошлому, но теперь нашептывало о будущем.
Она вся отдалась этому чувству — покою и умиротворению теплого воздуха, музыке реки и шелесту листьев. Все это придавало ей силы.
Наконец она взглянула на Люка, дождалась, когда он посмотрит на нее, и слегка улыбнулась:
— Так как же — могу я назвать щенка Галахадом?
Его полуночные глаза потемнели; она знала почему, знала, о чем он вспомнил. События прошлой ночи, когда она заплатила ту цену, которую он запросил, и еще сверх того. Сидя рядом с ним, она ощущала ту чувственную силу, которой нужно было покориться, а также нарастание того чувства, которое старалась пробудить, вызвать к жизни и вызывать снова и снова во время их близости, пока он не узнает его и не признает.
Первое сказалось в напряжении — мышцы его отяжелели, лицо заострилось. Второе было мимолетной, чистой силой, оно было сутью непреодолимого желания.
И то и другое она увидела в его глазах.
— Жарко, — произнес он. — Расстегни жакет.
Такие простые слова, но от них по ее телу пробежало желание. Она узнала этот тон — глубокий, спокойный, властный. Теперь она умела подчиняться ему, знала, что именно так играют в эту игру. И сама жаждала этой игры…
Она села и неторопливо расстегнула пуговицы на жакете. Снять жакет он не просил, она и не сняла, вполне охотно следуя его опытному руководству.
Она опустила руки, он опустил глаза.
— Повернись ко мне и распахни жакет.
Она так и сделала, и теперь он хорошо видел, что у нее под жакетом. Блузка была из тонкого газа, совершенно прозрачного. Сорочку она не надела.
У Люка сразу пересохло во рту. Он оглядел ее с видом султана, оценивающего свою рабыню. Понял, что под юбкой на ней ничего нет, что она распаляется, размякает, готовясь принять его.
Она позволила ему притянуть себя ближе, позволила завладеть своим ртом.
Он поцеловал ее так, словно она действительно была его рабыней; она не только была на все согласна — она еще больше разжигала его. Он требовал полной капитуляции — она готова была сдаться.
Он нашел рукой ее сосок, принялся теребить его, пока спина у нее не выгнулась и не перехватило дыхание.