Правда о любви, стр. 93

Достаточно опытный в обращении с женщинами, чтобы понимать, как ловко ему удалось избежать строгой нотации (что ни в коей мере не уменьшало ее благодарности по поводу героического спасения), Джерард скромно молчал и наслаждался ее нежными заботами.

К тому времени как Мэтью пригнал шлюпку и они обогнули бухту, Жаклин немного успокоилась. Джерард сумел взобраться в седло, Ричардс подсадил Жаклин, и они медленным шагом поехали к дому. Мужчины шагали рядом.

Дома их уже ждали дамы, принявшиеся кудахтать над ними, проклинать Джордана и Элинор, тихо, искренне сочувствовать несчастным Фритемам, на головы которых пало такое проклятие, а также наперебой сообщать хорошие новости.

Миллисент очнулась и полностью пришла в себя. Дым пожара произвел такое же оживляющее действие, как жженые перья, поднесенные под нос упавшей в обморок даме.

Жаклин, не дав дамам договорить, коротко перечислила раны Джерарда и решительно увела его наверх.

Но сначала они заглянули к Миллисент и увидели там сэра Годфри, сидевшего у постели и державшего ее за руку.

При виде молодых людей Миллисент смутилась и отдернула руку, но щеки рдели румянцем: она, несомненно, находилась на пути к выздоровлению.

– Я все время оставался с ней, – сообщил сэр Годфри. – Некоторых вещей мне лучше не видеть, если понимаете, о чем я.

Джерард понимал. Но совесть его была чиста: он и пальцем не притронулся к Джордану Фритему. Тот сам пожал плоды собственных гнусных деяний.

Оставив Миллисент и сэра Годфри узнать всю историю от толпившихся внизу гостей, Жаклин настояла, чтобы Джерард позволил ей заняться его ранами.

Его комната была уничтожена пожаром; она отвела его в свою.

Вечером они не спустились вниз. Им было довольно собственного общества.

Теперь они нуждались в одном: отпраздновать воссоединение. Начать новую жизнь вместе.

И любить. Находить радость друг в друге. Удостовериться в силе и истине того, что росло и крепло между ними.

Жаклин отчетливо сознавала, чем он рискнул ради нее: не только жизнью, но и возможностью жить. Он был художником, живопись стала его душой, и все же он поднялся на скалу, зная, что всего один, слишком глубокий порез, задевший сухожилие, – и он не сможет держать в руке карандаш или кисть.

Горло у нее перехватило, слезы дождем лились на порезы и ссадины, которые она смазывала мазью и перевязывала. Почувствовав ее состояние, Джерард приподнялся, нашел ее губы и нежно поцеловал, заверив при этом, что его пальцы прекрасно сгибаются, и он вполне может сжать ее руку.

Она подняла голову, вернула поцелуй, но плакать не перестала.

Джерард снова лег и предоставил ей лечить его порезанные руки и сбитые ступни. Делать все, что она хотела. Позволил ей воскресить его тело и душу, обрушить на него преданность, поклонение и любовь.

Позже он вернул дары полной мерой, и прежняя сила поднялась, захватила их и связала навеки.

В глубине ночи он попросил и получил награду. Награду за то, что был верным защитником, вырвавшим ее из пучины мрака. И попросил всего лишь ее жизнь, всю жизнь. А она с радостью пообещала ему себя. Всю себя.

Чему быть, того не миновать.

Тиммс, как всегда, была права.

Эпилог

Апрель 1832 года

Грейндж, Дербишир

Прошло лето, за ним – осень и зима. На землю снова явилась весна. Джерард сидел на крытой террасе, выходившей на его сады, и наблюдал за женой, медленно гулявшей среди цветочных клумб. Жаклин то и дело останавливалась, чтобы полюбоваться очередным бутоном. Но в его глазах ни один цветок не мог превзойти ее красотой.

И этого мнения придерживался не только он. Ее портрет, показанный на его имевшей огромный успех зимней выставке, заслужил не просто похвалы, но благоговение зрителей. Джерарда называли гением, открывшим новые истины и стандарты в портретной живописи, и хотя дифирамбы были сладки, тайные улыбки, которыми они обменивались с Жаклин, оказались настоящим нектаром.

Очень немногие знали об истинном значении портрета и причинах, по которым он был написан, В конце концов, не было никакого смысла распространяться о столь трагических вещах.

Джордан был мертв, Элинор содержалась взаперти. Лорд и леди Фритем исчезли, придавленные гнетом позора, стыдясь оставаться в местности, которая так долго была для них родной. Несколько месяцев спустя Барнаби разыскал их в деревне неподалеку от Гулля. Они купили там небольшой домик. Все искренне жалели их и желали счастья: бедняги ничего не знали о злодействах и честолюбивых замыслах своих отпрысков.

Маркус вышел из своего добровольного заточения, чтобы отдать замуж сначала Жаклин, а потом, месяц спустя, и Миллисент. Теперь, когда и он, и все соседи знали правду об убийствах в Хеллбор-Холле, он избавился от окутавших его теней мрака и зла, а дом и сады стали прибежищем радости.

Маленький уголок Корнуолла снова нежился на ярком солнышке.

Правда, среди членов семьи велись постоянные споры о том, что делать с садом Ночи. Когда-нибудь Жаклин и ее дети непременно унаследуют поместье: она любила Хеллбор-Холл и сады, но таки не могла заставить себя войти в сад Ночи. И не только потому, что видела там свою мертвую мать и лежавшую без чувств Миллисент. Как и Джерард, она предположила, что любовные свидания Джордана и Элинор проходили в потайной беседке. Неудивительно, что она и слышать не могла о саде Ночи ... но все же он был неотъемлемой частью поместья.

Полный решимости убить всех драконов, так долго терзавших ее, Джерард нашел первоначальные планы садов в библиотеке дома. Эти планы он показал Уилкоксу, который согласился с его предложениями. За эту зиму сад был перепланирован и засажен заново. Садовник придерживался основного плана, но теперь, когда тут росли другие растения и деревья, новый сад станет гимном любви в ярчайшем и лучшем смысле. Больше в нем не поселятся мрачные тени страсти.

День рождения Жаклин был в мае. Она еще ничего не знала про сад: Джерард задумал сюрприз и одновременно подарок жене, когда та приедет домой, чтобы провести неделю с отцом.

Миллисент и сэр Годфри поселились в Хеллбор-Холле, чтобы составить компанию лорду Трегоннингу. Теперь в доме царили уют и покой.

Джерард заметил, как Жаклин остановилась и понюхала алую розу. А когда выпрямилась, рука невольно легла на живот, пока еще едва заметный. Сейчас она походила на счастливую мадонну с лицом, исполненным ожидания чуда, радостного предвкушения.

Совершенно противоположное выражение тому, которое он изобразил на портрете.

Джерард словно завороженный смотрел на жену, упиваясь зрелищем. Рука сама собой потянулась к блокноту и карандашу, всегда лежавшим рядом. Не отводя глаз от лица Жаклин, он стал рисовать.

За месяцы, прошедшие после их свадьбы в Сомершем-Плейс во время летнего праздника Кинстеров, связь между ними окрепла и продолжала расти, пока не стала почти физически ощутимой, и теперь была способна выдержать любое испытание.

Оба считали себя счастливчиками. И он, наконец, понял, что имела в виду Тиммс. Любовь не может прийти только потому, что тебе так захочется. И нельзя по своему желанию полюбить или заставить влюбиться в себя. Когда она приходит, когда молния ударяет в тебя, единственное, что тебе остается, – решить, что с ней делать: либо ты идешь ей навстречу, принимаешь, тонешь в любви, делаешь ее частью души, либо поворачиваешься спиной и позволяешь ей умереть.

Любовь не зависит от человека. Это то, что он переживает. Не лепит своими руками. Любовь никому не подвластна.

Под его пальцами оживал набросок. Его следующий портрет, куда более откровенный, чем те, что он писал раньше.

Джерард уже знал, как назовет портрет. Что будет в нем выражено, когда последний мазок ляжет на холст.

Правда о любви.