Украинские сказки и легенды, стр. 68

А тот пан, что говорил с Иваном, оказался паном Люблинским, от которого бежал когда-то дед Петро.

Не успел Иван вернуться домой, как слуги пана Люблинского уже нашли в чаще хижинку и стали требовать у деда налог за шкуры. Они грозили деду, что засадят его в тюрьму, если он не заплатит за все годы. Но дед Петро платить не хотел, и слуги сильно избили его и его жену.

Когда Иван вернулся из Сигота домой, его отец уже умер.

На другой день опять явились слуги, а с ними и пан Люблинский. Пан стал опять требовать налог, и его слуги начали забирать шкуры. Тут Иван так рассердился, что убил одного из них. Тогда пан велел хижинку поджечь, а все их добро забрать.

Иван бежал в горы и вступил в отряд Шугая. Опришек Шугай был старшим. Вместе со своими хлопцами он у богатых брал, а бедным давал. Опришки напали на усадьбу пана Люблинского и подожгли ее. Деньги роздали бедным селянам.

Все бедные люди помогали Шугаю, укрывали его и теперь еще о нем вспоминают.

ПРО ОПРИШКА ШУГАЯ

Жил один опришек, звали его Шугай. Был он самым смелым на весь край. И ходил он, куда хотел. Хотел побывать у жандаров [27], ходил к ним, пил с ними, а когда уходил, писал им записку: «Пил с вами Микола Шугай.

Повстречался я с Шугаем в Дуброве. Спросил он меня, где бы молока купить. Мы поговорили, и собрался Шугай, и пошел в Бовцари, и убил там семерых жандармов: стал за хлевом и каждым выстрелом убивал по жандару. Оттуда двинулся в Немецкую Мокру. Зашел к одному торговцу и велел:

— Чтобы завтра к вечеру было мне тридцать тысяч. А нет, то будешь короче на голову.

Заявил торговец жандарам, что завтра вечером будет у него Шугай. Но Шугай не пришел в тот вечер, а на другой:

— Что, собрал тридцать тысяч?

— Нет у меня таких денег.

Вывел тогда Шугай торговца во двор и спрашивает его еще раз:

— Даешь тридцать тысяч?

Испугался торговец и дал.

Двинулся Шугай оттуда в Воливский округ и подарил там бедняку пятнадцать тысяч крон, чтобы тот поставил себе хату, купил скотину и хлеба.

В Воловом сделал и другие большие дела. Гнались за ним жандары со всего края, но поймать не могли. Ушел он в горы и на одном обороге [28] три недели лежал. Знал о том его кум, что носил ему есть.

Искали его жандары по селам, а в лес боялись идти. Объявили: «Кто Миколу Шугая убьет, тому тридцать тысяч дадут».

Но Шугая никто убить не соглашался, были у него верные двое товарищей, а третий кум.

В одно из воскресений пришел к Шугаю кум, что носил ему есть. А Шугай ему и говорит:

— Побрей меня, кум!

Сели они под стогом сена, и начал кум Шугая брить. А товарищи Шугая отошли в сторону. А кум, что брил Шугая, и зарезал его.

И ушли товарищи Шугая после смерти его в Россию.

КАРМАЛЮК И БЕДНАЯ ВДОВА

Пришел раз Кармалюк на мельницу. А на мельнице тесно, зерна навезли много, толпится народу пропасть, — как раз самая пасха подходила, и каждый хотел намолоть себе муки на кулич. Кто ни пришел, гляди — уже и к жерновам протолкался, мелет и домой едет. И только одна бедная вдова — ни сил у нее, ни богатства — сидит на своем мешочке и плачет, горькими слезами заливается, нету ведь ей доступу к жерновам, не протискается она туда между богачами. А они знай мелют себе да над ней, над бедною женщиной, посмеиваются… А дома у нее деточки малые, сироты голодные, маму напрасно дожидаются.

Тогда подходит к ней Кармалюк, берет у бедной женщины мешочек — драный-драный он, и ракам бы за него не уцепиться, — да и высыпал зерно на помол, а беднячке и говорит:

— Не плачьте, тетка, богачи как богачи, сердца у них нету…

Только сказал он это, а тут среди народа: «шу-шу, шу-шу»,

— Как это так, — говорят, — молодой да ранний, еще и старшим грубиянит, богатством глаза колет. Богатство, — говорят, — от труда да от бога, за него, — говорят, — уважать надо.

И: «шу-шу, шу-шу».

Кармалюк ничего на это не ответил, а уж когда смолол бедной вдове, да подал ей на плечи, и домой отправил, то и обращается ко всем:

— А пойдемте-ка, люди добрые, во двор.

Вот вышли все во двор, а Кармалюк подвел их к молодой яблоньке, что как раз распускалась, да и говорит:

— Так вот вы говорите, что богатство от труда да от бога?

— Верно, верно, мы так и говорим! — загудели все.

Тогда Кармалюк показывает им на почки, из них, мол, листочки будут; и на завязи — из них прутья вырастут, те, что люди «волками» называют. Показал он на эти завязи, да и говорит:

— Добрые люди, а придите сюда через девять недель.

Потом поклонился громаде и пошел.

Прошло девять недель. Вот и приходят люди к той самой яблоньке, смотрят — а там ветки еле-еле живые, такие черные да жалкие и даже завязи нету, чтобы зацвесть, а от ствола тянутся вверх прутья, что люди называют «волками», да такие большие, пышные, и зеленые, что прямо сок с них, словно слюна, течет…

— Так вот, — говорит Кармалюк, — скажите, добрые люди, громада честная, отчего эти ветки засохли?

— А потому, — крикнули все скопом, — что все их соки ветки-«волки» повыпили…

— Так вот, — говорит тогда Кармалюк, — и богатые и бедные, как эти вот почки, которые вы когда-то видели: родятся они на одной яблоньке-земле, поначалу они будто и одинаковые, а потом ветки-богачи весь сок повыпьют, а бедняки и сохнут-вянут на стволе… Так чья ж теперь правда, люди милые?..

И молчали люди, громада честная, ведь правда-то была на стороне Кармалюка.

КАРМАЛЮК И ЖЕСТОКИЙ ПОМЕЩИК

Жил-был один помещик — смирный-пресмирный, тихий-претихий, ласковый-преласковый. Все льстиво этак, с воздыханьями да поклонами, но мужики боялись его пуще огня немилосердного, хуже чумы и мора лютого. Только не выйдет какой-нибудь бедняга на работу вовремя, то так уж и знай, что пришлет пан-помещик эконома и тот заберет у него всего-навсего четверть его пожитков. А не выйдет бедняга второй раз, то уже половину, а если кто не послушается, то всю домашнюю утварь заберет. А бить, бранить — упаси бог!.. И уж сколько горя с ним люди натерпелись, сколько кровавых слез пролилось, сколько сирот несчастных осталось, когда матери с голоду да немочи на тот свет преставились.

И вот поехал раз этот помещик в церковь. Исповедался, да и едет цугом назад, слышит — в лесу кто-то сзади кричит. Оглядывается, — бежит за ним дьячок и кричит, чтобы подождал. Придержал помещик лошадей, а дьячок говорит ему, что так, мол, и так, ваша милость, забыли, мол, отец-батюшка, в каких вы грехах ему исповедались, вот и послали меня вдогонку, чтоб вы еще раз сказали, ведь надо же им ваши грехи отмаливать.

Ну, помещик и говорит опять:

— Исповедался я, — говорит, — чтоб господь простил мне грехи мои тяжкие, что я как-то в святую пятницу оскоромился, еще как-то нечаянно кошечке моей хвост прищемил да еще кучеру однажды бранное слово молвил…

— Ага, — говорит дьячок, — это и все, ваша милость?

— Все, — говорит помещик.

— А-а, — говорит дьячок, — да вы, ваша милость, еще позабыли один маленький грешок, это ваше богатство, что вы из слез сиротских скопили себе.

И враз дьячковскую одежду с себя, а помещик как увидит, что это сам Кармалюк, да как закричит, а Кармалюк тогда берет тополь и пригибает, сильный был он, и пригнул его, а потом веревку помещику на шею р-раз! — и говорит:

— Ну, подымайтесь, ваша милость, на небо, уж там и остаток грехов искупите, — и пустил тополь вверх.

Только ветер засвистел!

КАРМАЛЮК И БЕДНАЯ ДИВЧИНА

Как подходит уже ярмарка, так нету купцам в городе покоя. Тот материи на свет вытаскивает, тот всякое сало да масло ощупывает, приглаживает, а тот разные сладости раскладывает; все снуют, суетятся, чтобы как-нибудь обмануть бедного человека, забить ему голову, да и выдурить кой-какую копейку. А жила в этом городе одна бедная еврейка. Тяжко она бедствовала, мучилась, была бедная-бедная, аж синяя вся. Вот как и наш, сказать бы, брат-халупник [29]. И как откроется ярмарка, возьмет она ведрышко, наберет чистой холодной воды, опустит глаза в землю, да и ходит промеж людей — может, какая-нибудь добрая душенька найдется и подаст ей какой грош. Вот ходит она, ходит, вдруг «бух» — и упала, и вся вода на нее. Глядь — а над ней стоят парубки и от хохоту заливаются. Это они бедной палку под ноги подставили.