Украинские сказки и легенды, стр. 21

ЦАРЕВНА-ЖАБА

Где-то в некотором царстве жили-были царь с царицей. И было у них три сына, как соколы ясные. Вот повыросли уже сыновья, такими парубками стали, что ни вздумать, ни взгадать — только в сказке рассказать. Подошла пора им жениться. Царь с царицей, пораздумав хорошенько, сыновей созвал и говорит:

— Сыны мои, соколы! Вот вы уже на возрасте, пора вам себе и невест подыскивать.

— Пора, — говорят, — батюшка, пора!

— Собирайте же, — говорит, — дети, колчаны серебряные и стрелочки медные накладывайте да пускайте в чужие земли далекие: на чей двор стрела попадет, там тому и невесту брать.

Вот вышли они, натянули луки и давай стрелы пускать. Пустил стрелу старший — загудела стрела по поднебесью и попала в другое царство, прямо к царю в садик. На ту пору по саду царевна прогуливалась, подняла стрелу, любуется. Пришла к отцу, похваляется:

— Какую я, батюшка, красивую стрелочку нашла!

— Не отдавай же, — говорит царь, — ее никому, а только тому отдай, кто тебя в жены возьмет.

А тут спустя некоторое время приезжает старший царевич, просит у нее стрелу.

— Не дам, — говорит, — этой стрелы никому! Только отдам тому, кто меня замуж возьмет.

— Я, — говорит царевич, — тебя возьму.

Сговорились. Поехал он.

Пустил стрелу средний царевич — взвилась стрела ниже облака, выше леса и упала в княжий двор. Княжна в ту пору на крылечке сидела, увидала, подняла стрелочку.

— Какую я, батюшка, красивую стрелочку нашла!

Так не отдавай же ее никому, — говорит князь, — а отдай только тому, кто тебя замуж возьмет.

Вот приезжает и второй царевич, средний, просит стрелочку. Ответила она так же, как и та.

И этот говорит:

— Я тебя возьму.

Сговорились. Поехал.

Подошел черед пускать стрелу младшему. Иван-царевич — звали его Иван-царевичем — как выстрелит, загудела стрела ни высоко, ни низко — повыше хат, и упала ни далеко, ни близко — возле села в болото. А на кочке жаба сидела и подняла ту стрелочку. Приходит Иван-царевич, просит:

— Верни мне стрелу!

— Не отдам, — говорит жаба, — этой стрелки никому, а отдам только тому, кто меня замуж возьмет.

Подумал Иван-царевич: «Как-таки так зеленую жабу в жены брать?» Постоял над болотом, погрустил и пошел домой, плача.

Вот уже время им к отцу идти, говорить: кто какую себе невесту сыскал. А те двое — старший и средний — уж так рады, что боже ты мой. А Иван-царевич идет и плачет. Отец у них спрашивает:

— Ну, расскажите-ка, сыны мои, мои соколы, каких вы мне невесток нашли?

Старший и говорит:

— Я, батя, царевну нашел.

Средний:

— Я — княжну.

А Иван-царевич стоит и слова не вымолвит — так плачет, так плачет!..

— А ты, Иван-царевич, чего плачешь?

— Как же, — говорит, — мне не плакать, если у братьев жены как жены, а мне из болота зеленую жабу приходится брать. Разве она мне ровня?

— Бери, — говорит царь, — видно, доля твоя такая!

Вот и поженились царевичи. Старший взял царевну, средний — княжну, а Иван-царевич — зеленую жабу из болота. Вот поженились они и живут себе, поживают. Вздумалось раз царю узнать: какая из невесток лучше рушники сумеет соткать. И наказывает: «Чтоб назавтра к утру рушники соткали да принесли показать; погляжу, какая из них ткачиха получше?»

Идет Иван-царевич домой, плачет, а жаба вылезла навстречу, спрашивает:

— О чем, Иван-царевич, плачешь?

— Да как же мне не плакать, если велел наш отец, чтоб назавтра каждая невестка рушник ему выткала.

— Не плачь, все уладится! Ложись да спи!

Лег он, уснул. А она взяла жабий кожушок с себя сбросила, вышла на двор, крикнула-свистнула — откуда и взялись девчата-прислужницы, выткали рушники, красиво орлов понашивали и отдали ей. Она взяла, положила их возле Ивана-царевича, опять жабий кожушок на себя надела и сделалась такой жабой, как и была.

Просыпается Иван-царевич, глядь — а рушники готовы, да такие, каких он еще отродясь не видывал. Обрадовался он, понес царю. Благодарит его отец за рушники очень. А рушники те — так себе, простенькие, царь их на кухню отдал, а жабьи у себя на образа повесил.

Вот отдал отец новый приказ, чтоб напекли невестки гречаников и ему принесли: кто лучше приготовит?

Идет Иван-царевич домой, опять плачет. Вылезла жаба ему навстречу, квакает:

— Иван-царевич, о чем плачешь?

— Как же мне не плакать? Велел отец гречаники напечь, а ты не умеешь!

— Не плачь, напечем! Ложись да спи!

Он лег, уснул. А те две невестки подошли к окну, смотрят, что она будет делать. А она взяла, опару пожиже заквасила, не густо подбила, не густо и замесила; потом полезла на печь, пробила дырку, вылила туда, а гречаники так по поду и расплылись. А невестки поскорей домой, и ну и себе так делать. Напекли таких гречаников, что разве только собакам выкинуть.

А она жабий кожушок с себя скинула, и только те ушли, вышла на двор, крикнула-свистнула, и откуда взялись девчата-прислужницы. И велела она им, чтоб до восхода солнца гречаники были! Те в скором времени принесли ей гречаники — как солнышко, такие красивые! Она взяла, положила их возле Ивана-царевича, а сама жабий кожушок на себя — и стала опять такой же зеленой жабой, как и была.

Просыпается Иван-царевич, видит — а возле него гречаники, один другого краше. Обрадовался он, понес царю. Весьма царь ему благодарен. А гречаники тех невесток собакам отдал, а эти к столу велел подавать.

Вот приказал царь опять своим сыновьям, чтоб в такой-то и такой-то день пожаловали к нему на пир вместе с женами. Старшие братья радуются, а Иван-царевич идет домой, голову повесил и плачет. Вылезла жаба ему навстречу, спрашивает:

— О чем, Иван-царевич, плачешь?

— Как же мне не плакать, если отец велел нам с женами на пир к нему ехать. Как же я тебя повезу?

— Не плачь, — говорит, — ложись спать-почивать, как-нибудь да поедем!

Он лег и уснул. Вот дождались того дня, когда пир, — пригорюнился снова Иван-царевич.

— Не печалься, — говорит, — Иван-царевич, поезжай ты сначала один! А как станет дождик накрапывать, знай, что жена твоя дождевою росой умывается; а как заблестит молния — жена твоя в дорогие одежды одевается; а как загремит гром — то уже едет.

Оделся Иван-царевич, сел и поехал. Приезжает, видит — старшие братья со своими женами уже там. Сами красиво одеты, а жены в золоте, в шелках, в оксамитах [3], в монистах драгоценных. Стали братья над ним подсмеиваться:

— Что же ты, братец, один приехал? Ты бы ее хоть в платочек завязал да привез…

— Не смейтесь, — говорит, — после приедет…

Только стал дождик накрапывать, а Иван-царевич и говорит:

— Это моя милая женушка дождевой росой умывается!

Братья над ним смеются.

— Ты что, одурел, — говорят, — что мелешь такое?

Только блеснула молния, а Иван-царевич и говорит:

— Это моя женушка в дорогие одежды одевается!

Братья только плечами пожимают: был брат такой, как следует, да вот одурел, видно.

И вдруг как зашумит, загремит гром, так весь дворец и задрожал, а царевич и говорит:

— Это ж моя голубушка едет!

И вправду, подлетела к крыльцу коляска в шесть коней запряжена, а кони — как змеи! Вышла она оттуда… Так все и оторопели — такая красавица!

Вот обедать уселись. Царь, и царица, и оба старшие брата на нее не наглядятся: сказано — такая красавица, такая красавица, что и не рассказать! Обедают, а она кусочек в рот, а кусочек за рукав прячет, ложку в рот, а ложку за рукав. А те невестки на нее глядят и себе тоже: ложку в рот, а ложку за рукав, кусочек в рот, а кусочек за рукав.

Вот пообедали, вышли на двор. Заиграли музыканты — стал отец к танцам приглашать. Те невестки не хотят: «Пускай, мол, она танцует». Вот и пустилась она с Иваном-царевичем в пляс, как начала танцевать, и земли не касается — легко да красиво! Махнула вдруг правым рукавчиком, в который кусочки прятала, — и сделался; вмиг сад, а в том саду столб, а по тому столбу кот ходит: идет вверх — песни поет, вниз идет — сказки сказывает. Танцевала, танцевала — махнула потом левым рукавом — в том саду речка сделалась, а на речке лебеди плавают. Все так и дивуются, словно дети малые. Вот потанцевала она, села отдохнуть. А те невестки в пляс пустились. Танцуют, и как махнули правым рукавом, так косточки и вылетели да прямо царю в лоб. Махнули левым — царю глаза забрызгали.