Украинские сказки и легенды, стр. 16
Сидит дурень ни жив ни мертв.
«Пропал!» — думает.
А Слухало взял приложил к земле ухо и давай слушать. Слушал-слушал.
— Не горюй, — говорит, — возле мельницы спит, вражий сын!
— Что же нам теперь делать? — спрашивает дурень. — Как бы его разбудить?
Стрелок и говорит:
— Не бойся: разбужу!
И как натянул лук, как выстрелил — стрела прямиком в мельницу ударилась, так щепки и полетели… Проснулся Скороход — поскорей туда! Гости только обед кончают, а он уже воду несет.
Что тут делать царю? Давай другую задачу загадывать.
— Ступай, — говорит слуге, — объяви ему: коли съест со своими товарищами за один присест шесть пар волов жареных да столько хлеба, сколько в сорока печах будет напечено, тогда, — говорит, — отдам за него дочку. А не съест — вот мой меч, а ему голова с плеч!
А Слухало и подслушал, да и рассказал о том дурню.
— Что ж мне теперь делать? Я и одного-то хлеба не съем! — говорит дурень.
Опять запечалился, чуть не плачет.
А Объедало и говорит:
— Не плачь! Я за всех вас поем, да еще и не хватит.
Приходит слуга: так, мол, и так.
— Ладно, — говорит дурень, — пускай дают!
Вот изжарили двенадцать волов, напекли сорок печей хлеба. И как начал есть Объедало — все дочиста поел и еще просит.
— Эх, — говорит, — мало! Хотя бы еще немного дали!
Видит царь, что он такой, опять задачу загадывает, — чтоб сорок сороковых бочек воды залпом выпил, да сорок сороковых вина, а не выпьет — вот мой меч, а ему голова с плеч!
Подслушал Слухало — рассказал. Плачет дурень.
— Не плачь! — говорит Опивала. — Я, — говорит, — один выпью, да еще маловато будет.
Вот выкатили им по сорок сороковых бочек воды и вина. И как начал пить Опивала — все дочиста выдул да еще посмеивается.
— Эх, — говорит, — маловато. Еще бы выпил!..
Видит царь — ничего с ним не поделаешь, и думает: «Надо его, вражьего сына, со свету сжить, а то он моей дочкою завладеет! " И посылает к дурню слугу:
— Поди объяви, что велел-де царь, чтоб перед венцом в баню сходил.
А другому слуге наказывает пойти и сказать, чтоб баню чугунную натопили: «Уж теперь он, такой-сякой, сжарится!» Натопил истопник баню — так и пышет… самого черта можно зажарить!
Сказали дурню. Вот идет он в баню, а за ним Морозко следом идет с соломой. Только вошли в баню, а там такая жарища, что прямо невозможно! Разбросал Морозко солому — и враз стало так холодно, что дурень еле обмылся, да поскорей на печь, там и заснул, — намерзся-таки хорошенько! Отворяют утром баню, думают, от него один только пепел остался, а он лежит себе на печи; они его и разбудили.
— Ох, — говорит, — как крепко я спал! — да и пошел из бани.
Доложили царю, так, мол, и так; на печи спал, а в бане так холодно, будто целую зиму не топлено. Крепко опечалился царь: что тут делать? Думал-думал, думал-думал…
— Ну, — говорит, — коль выставит мне к завтрему целый полк войска, уж выдам тогда за него свою дочку, а не выставит — мой меч, а ему голова с плеч!
А у самого на уме: «Где уж простому мужику полк войска добыть? Я царь, да и то!..»
Вот и отдал приказ.
А Слухало подслушал, да и рассказал о том дурню. Сидит опять дурень, плачет: «Что мне теперь делать? Где мне столько войска достать?»
Идет на корабль к товарищам:
— Ой, братцы, выручайте! Не раз из беды выручали и теперь выручите! А не то я пропал!
— Не плачь! — говорит тот, что дрова нес. — Я тебя выручу.
Приходит слуга.
— Наказал, — говорит, — царь, что коль выставишь целый полк войска, тогда царевна твоя!
— Ладно, будет сделано! — говорит дурень. — Только скажи царю, коль не отдаст и теперь, то я на него войной пойду и силой царевну возьму.
Вывел товарищ ночью дурня в поле и понес с собою вязанку дров. И давай их в разные стороны раскидывать; что ни кинет — то и человек, что ни кинет, то и человек! И набралось такого войска, боже ты мой! Просыпается наутро царь, слышит — играют. Спрашивает:
— Что это так рано играют?
— Да это, — говорят, — тот свое войско муштрует, что на золотом корабле прилетел.
Видит тогда царь, что ничего не поделаешь, велел позвать его к себе.
Приходит слуга, просит. А дурень сделался такой, что его и не узнать, — так одежда на нем и сияет, шапочка казачья золотая, а сам такой красавец, что боже ты мой! Ведет свое войско, впереди сам на коне вороном, а за ним старшина.
Подступил ко дворцу.
— Отой! — крикнул. Войско в лавы построилось, все как один!
Пошел во дворец. Царь его обнимает, целует:
— Садись, зятюшка мой любезный!
Вошла и царевна. Как увидела — так и засмеялась: какой у нее муж пригожий будет!
Вот их поскорей обвенчали да такой пир задали, что аж до самого неба дым пошел, да на облаке и остановился.
И я с того пира шел, да как глянул на облако, так и упал. А упал, так и встал. Вы просите сказку, я и рассказал, ни длинную, ни короткую, а вот так, как от вас до меня. И еще б рассказал, да не умею.
ИВАН ГОЛЫК И ЕГО БРАТ
В некотором царстве, в тридесятом государстве жили царь с царицей, то ли князь с княгиней, и было у них двое сыновей. Вот и говорит князь своим сыновьям:
— Пойдем со мной к морю да послушаем, как будут морские люди песни петь.
Вот они и пошли. Идут дубравою. И захотелось князю узнать о своих сыновьях правду, который из них будет на отшибе жить, а который его царством править. Идут дубравой, глядь — стоят рядом три дуба. Князь посмотрел и опрашивает своего старшего сына:
— Сыне мой милый, а что можно бы сделать из тех вон трех дубов?
— Да что же, — говорит, — батюшка! Вышел бы из них хороший амбар; а ежели распилить, то хорошие б вышли доски.
— Ну, — говорит, — сынок, будешь ты добрым хозяином.
Потом младшего спрашивает:
— Ну, а ты, сынок, что бы из тех дубов сделал?
А тот и говорит:
— Добрый мой батюшка, коль была б у меня на то воля да сила, срубил бы я третий дуб, положил бы его на те два и всех бы князей и панов до одного перевешал.
Почесал князь голову и замолчал.
Вот пришли к морю, стали все смотреть, как рыба играет, а князь взял, да и столкнул младшего сына в море.
— Пропади ж ты пропадом, — говорит, — лучше сам, негодяй!
Только столкнул отец сына в море, а рыба-кит его вмиг и проглотила. Он в ней и ходит. И давай та рыба хватать возы с волами и конями. Ходит он внутри рыбы да разглядывает, что там на возах, вот тем и питается; и нашел вдруг на одном возу трубку, табак да огниво. Взял, набил в трубку табаку, выкресал огонек и давай курить. Одну трубку выкурил; набил вторую, выкурил; набил третью, выкурил. Вот рыба от дыма и одурела, приплыла к берегу и уснула. А по берегу ходили охотники. Вот один из них увидел ее и говорит:
— Эй, братцы, сколько мы по лесам ходим, а ничего не нашли. А видите, вон какая рыба у берега лежит? Давате-ка ее застрелим!
Вот стреляли ее, стреляли; потом нашли топоры и давай ее рубить. Рубили, рубили, вдруг слышат — кто-то у ней изнутри кричит:
— Эй, братцы, рыбу-то рубите, да не зарубите христьянской крови.
Они с перепугу как кинутся — и убежали. Вот пролез он тогда в дырку, что охотники прорубили, вышел на берег и сидит. Сидит себе голый, одежа-то на нем, что была, уже вся истлела: ведь, может, он целый год пробыл в рыбе, — и думает про себя: «Как же мне теперь на свете жить?»
А старший его брат сделался за это время великим государем. Отец умер, и остался он всему государству хозяином. Что и говорить, и среди нашего брата, как кто помрет, собираются люди и совещаются, так вот и среди князей бывает. Собрались судьи, сенаторы, присудили ему, молодому князю, жениться, и вот едет он искать себе невесту, а с ним и свадебные поезжане. Едет, а тут голый человек сидит. Вот и посылает он слугу:
— Поди-ка спроси, что оно за человек.
Тот приходит.
— Здравствуй!
— Здравствуйте.