Горячие гильзы, стр. 6

Отступив за деревья, я изо всех сил побежал к деревне. Перед вечером примчались на конях партизаны. Среди разведчиков был и Митя — верхом на коне.

В лесу нашли высокую ель, вырыли под ней яму. В яму опустили завёрнутого в плащ-палатку Шитого. Яму засыпали рудым песком. На еловой коре Митя острым ножом вырезал звезду.

И, прибежав через пару дней к могиле Шитого, я увидел, что звезду затянуло живицей, и она стала блестящей и тёмно-красной.

СЕРЁГА И ГУСИ

После прихода фашистов из деревни куда-то пропал Антип Бородатый. Поначалу решили, что он ушёл в партизаны. Мать, правда, в это не верила. Видимо, у неё были на то причины.

Жил Антип бобылём. Жена его давно умерла. Говорили, что Антип замучил её своим характером. Бородатый всем и всегда был недоволен. Всю жизнь он мечтал стать богатым, а работать не любил. То, что нравилось людям, Антипа раздражало. Даже жизнь не радовала. Он был уверен, что прежде жилось куда вольготнее.

— Нынче не то… — вздыхал Бородатый. — Измельчало всё. И лес ниже, и рыба мельче. Да что там рыба, червяк малокалиберный пошёл.

На дверях Антипова дома больше месяца висел ржавый замок. Прежде я никогда замков не видывал: в нашей деревне их просто не было.

Объявился Бородатый так же неожиданно, как исчез. Ни с кем не здороваясь, хмуро прошёл к своему дому, отомкнул замок. Одет Антип был в немецкую шинель голубоватого цвета, на голове каска, на ногах кованые сапоги. На рукаве белая повязка, карманы набиты патронами, за плечом карабин, похожий на коровью ногу. Антип вынес из дома молоток и гвозди, сколотил шагомер и, отмерив на берегу озера огромный участок земли, вбил колья, натянул колючую проволоку…

Вскоре все узнали, что Антип — полицейский, служит в комендатуре полевой жандармерии. Появляться он стал всё чаще. В лесу поднималась пальба, с криком взлетала стая ворон, и все знали: идёт Антип.

В каждый свой приход он прибивал к стене омшаника то плакат, то приказ коменданта с печатью и орлом, крылья которого были похожи на ножи. Козёл Андреевых Яков мигом сдирал бумагу и сжёвывал. Козёл был чёрный, что сатана, лишь глаза — жёлтые, что спелые сливы. Стадо в деревне было невелико, и Яков заменял в нём пастуха, в деревне его любили. Схватив палку, Антип бросался на нарушителя «нового порядка», но козёл мигом убегал в лес.

— Не уймёшь скотину — гранату в окно брошу, — пообещал соседке Антип.

Собрав мальчишек, Бородатый дал каждому по кругленькому немецкому леденцу «бон-бон», спросил, куда делся Митя. Мальчишки сказали, что ничего не знают, и Антип грязно выругался.

Вскоре он приехал на телеге, привёз какой-то сундук, три самовара, патефон и узел с вещами. Потом явился с целым возом овчин и мешков.

— Партизанские семьи расстреливают, — сказала матери Матрёна. — Антип и забирает чужое добро. Говорят, мальчик хотел убежать, так ирод догнал и в спину — из карабина!

Вначале на полицая все смотрели с насмешкой, но после странной новости стали смотреть со страхом.

…Мать собирала спелый крыжовник, а мы с Серёгой ей помогали. Вдруг мимо сада с грохотом промчалась телега, в которой сидел Антип. На передке подпрыгивала плетёнка, в каких в деревнях носят солому и сено. Корзина была обвязана мешковиной.

У крыльца своего дома Бородатый резко осадил коня. Корзина опрокинулась, раздался треск крыльев, и наземь посыпались серые домашние гуси.

Перепрыгнув через изгородь, Антип подошёл к матери.

— Вот что. Работа имеется. Платить буду картошкой. Только без озорства: яйца не воровать, гусей не бить. Увижу — сверну голову. Пасти могут по очереди: полдня — старшой, полдня — меньшой… Ну, пока!

— Мам, а может, не надо? — спросил братишка.

— Идите, пасите… С таким спорить нельзя.

Я выломал прут, Серёга поднял хворостину, и мы поплелись к гусиному стаду. Гуси яростно загоготали, выгибая спины, оглушительно захлопали крыльями. Всех громче гоготал огромный гусак с оранжевой шишкой на лбу, в ярких жёлтых «сапогах», с подрезанными крыльями.

— У-у, страшила! — перепугался братишка.

Гусак зашипел и, вытянув шею, двинулся на нас с Серёгой, за ним хлынуло всё стадо. Мы с Серёгой в мгновение ока оказались на изгороди и повисли, уцепясь за столбы. Гусак успел ущипнуть меня за пятку — клюв у него был как будто из железа…

Покричав, гуси двинулись к озеру… Доберутся до воды, уплывут бог весть куда — днём с огнём не сыщешь! Мы с братишкой бросились наперерез. Страшила запрыгал от злости, налетел на нас чёртом. Мы, пятясь, начали отступать к сараю. Серёга оступился, и тотчас на него налетела вся стая. Я не выдержал, ожёг Страшилу кнутом. Гусак от боли присел, остальные гуси растерялись, и братишка был спасён…

Вечером пришла на луг наша мать, и втроём мы загнали стадо в сарай. Дома на столе нас ждало парное молоко, но ужинать мы с Серёгой не стали; шатаясь от усталости, рухнули на кровать. У меня болела голова, гудели ноги. Спал и видел во сне, что за мной гонятся гуси. Страшила, будто тетерев, сидел на высокой берёзе.

Наутро Бородатый явился с дружками-полицейскими и четвертью мутного самогона. Собрал гусиные яйца, Отогнал от стада и пристрелил молоденького гусака. Потом полицаи развели костёр, зажарили гуся на углях, запекли яйца. Пили прямо у кострища, жадно закусывали. Нам с Серёгой хотелось жареного мяса, но Антип не дал даже маленького кусочка…

И вновь мы с трудом доплелись до постели.

— Давай отравим их, — предложил Серёга. — Толчёным стеклом. Или на озеро пустим, а там — выдра…

— Нельзя, Антип и вправду головы отвернёт!

Вскоре Бородатый привёз ещё четырёх гусей. Подошёл к матери, глянул хмуро:

— Если кто спросит, чьи гуси, скажешь, что ваши. За работу хорошо заплачу. Если что случится — сведу со двора корову. Понятно?

— Как не понять, — потупилась мать. — Дело ясное…

Антип вернулся к своему дому и вдруг в мгновение ока взлетел на крыльцо, нырнул в сени. От озера бежали партизаны — пятеро или шестеро. Первым, прихрамывая, летел Митя Огурцов.

Партизаны окружили дом Антипа; Митя и партизан с наганом, видимо старший, решительно взбежали на крыльцо. Прошла минута, другая. С треском открылось окно, и Митя высунулся по пояс.

— Пусто! Успел убежать, гадина!

— Он там! Мы видели! — в один голос закричали мы с матерью и братишкой.

Митя исчез, нахлынула тревожная тишина. Потом открылась дверь дома, и с крыльца, высоко подняв руки, спустился Бородатый. Следом шли партизан с наганом и Митя. В руках у него было два карабина — свой и Антипа. Лицо полицая было перепачкано в саже.

— В печке спрятался, — весело сообщил товарищам Митя. — А эту вот штуковину в подвал кинул!

— В сарае подвода, — сказала мать, подойдя поближе к партизанам.

Антип вздрагивал, озираясь по сторонам.

— Что, страшно? — спросил кто-то из партизан. — А людей расстреливать не страшно? Теперь народ судить будет. У, шкура!

Антип ждал удара, но его никто не трогал. Даже козёл Яков не бросился на безоружного недруга. И все смотрели мимо Антипа, будто его и не было рядом.

— Гуси! — неожиданно вспомнил про стадо братишка.

Схватив тяжёлую палку, Серёга бросился к озеру. Я поспешил за ним с гибким ивовым прутом.

Гуси паслись возле самого берега. Серёга, вскинув палку, двинулся на Страшилу. Размахнулся… и не ударил. Гусак стоял печальный, покорно опустив голову.

Подошли мать и старший из партизан. Мать сказала:

— Нужно отдать стадо хозяевам. Гусей Бородатый брал на Горбовом хуторе. За озером.

— С заданием справитесь, а, пацаны? — Глаза партизана смотрели строго.

— Справимся, — по-взрослому отозвался братишка.

Мы загнали гусей в лодку, мать принесла нам черпак и весло. Партизан уехал вместе с товарищами и пленным на подводе.

Плыли долго, озеро было широкое. Я изо всех сил работал веслом. Серёга сидел рядом со Страшилой, тихонько его поглаживая. Гусак важно кивал оранжевым клювом.