Тайна Мага, стр. 8

Эта перспектива ужасала молодую девушку, говорившую себе: «Если это продолжится, брат не выдержит». Но делать нечего: волей-неволей приходилось мириться с этим обстоятельством.

ГЛАВА IV. Маленький гебр

Брат и сестра вместе с посетителями продолжали осматривать работы, как вдруг в одной из соседних траншей, где работали арабы, поднялся страшный шум: послышались проклятия, звуки борьбы, раздался пронзительный детский крик, затем все стихло. Молодая девушка первая бросилась посмотреть, что там такое. Прочие, в том числе и профессор Гассельфратц, последовали за ней.

Достигнув траншеи, из которой послышался шум, мадемуазель Кардик увидела сначала лишь одну беспорядочную толпу. Но скоро девушка рассмотрела и причину суматохи: арабы в крайнем возбуждении обступили мальчика лет двенадцати. Они толкали его и осыпали побоями и бранью, но мальчик оставался неподвижен; бледный, со стиснутыми зубами, он прижимал к груди какой-то предмет, который нападающие старались вырвать.

Возмущенная девушка бросилась в толпу и, отстранив бывшим у нее хлыстом руку одного из рабочих, намеревавшегося схватить мальчика за ухо, строго спросила:

— Что это значит?.. Зачем вы трогаете этого мальчика?

— Эх! — проговорил араб. — Ханум напрасно беспокоится… Презренное отродье… Собачий сын… Сын отца, горящего в аду…

И рабочий плюнул с видом отвращения.

— Говори яснее! — повелительно сказала мадемуазель Кардик. — Не стыдно ли вам целой толпой набрасываться на ребенка? Это возмутительно!.. Что он сделал?.. Украл что-нибудь?..

— О, наверное!.. Собачий сын!.. Воровское племя!.. — воскликнули арабы.

— Ну, если это так, — сказала девушка, — если он действительно вор, то в вашей стране это не составляет исключения. Все вы, я думаю, не уступите ему в воровстве… Но пока отойдите прочь!.. Возьмитесь за свою работу!.. Я беру этого ребенка под свое покровительство. А ты, мальчик, расскажешь мне, в чем дело.

Не смея ослушаться приказания ханум, арабы с ропотом сошли в свою траншею, а молодая девушка на свободе занялась детальным рассмотрением спасенного ребенка. Белая полотняная одежда мальчика была разорвана во время борьбы. На лбу его, повыше левой брови, виднелась ранка, из которой каплями сочилась кровь…

— Бедняжка! — с состраданием проговорила мадемуазель Кардик, — он ранен!.. Подойди сюда, мальчик, я перевяжу тебе эту рану.

Ребенок молча приблизился к ней. Девушка обмыла ему лоб, соединила края раны полоской липкого пластыря и, положив руку на голову своего пациента, сказала:

— Ну, через несколько дней от твоей раны не останется и следа. Теперь не расскажешь ли ты нам о причинах того, что сейчас произошло? Чего хотели от тебя наши люди?

Мальчик молчал, по-прежнему продолжая прижимать к груди какую-то вещь.

— Гм!.. Я боюсь, не взял ли он у них что-нибудь, — сказал доктор Арди, покачивая головой. — Посмотрим, мальчуган, что ты там прячешь… Держу пари, что скрываемое не принадлежит ему…

— Ах, нет! — вскричала Катрин. — Я убеждена, что этот мальчик не вор. У меня есть способность по одному выражению лица определять виновность пойманного на месте преступления, а здесь я не вижу ничего подобного. Взгляните, господа, — прибавила она вполголоса, — этот мальчик держится с большим достоинством и, кажется, с сожалением выслушивает наши обвинения.

— Совершенно верно, — согласился Мориц, — забавник смотрит на нас с высоты своего величия… Ну, — сказал он по-персидски, — покажи же нам, что ты там держишь, и потом можешь убежать.

Мальчик отрицательно покачал головой. Тогда профессор Гассельфратц, выйдя вперед, положил свою большую толстую руку на его плечо и, встряхнув его, грубо крикнул:

— Ты слышишь, мошенник, что тебе говорят?!..

— Ах, оставьте его, сударь, прошу вас, — вступилась девушка. — Я со своей стороны решительно не допускаю, чтобы этот ребенок был вор… Иди, дитя мое, ты свободен, — прибавила она.

Лишь только мадемуазель Кардик произнесла эти слова, как упорное выражение лица мальчика смягчилось; его сомкнутые губы улыбнулись и, разжав свои руки, он показал присутствовавшим голубя с бархаткой на шее, с розовыми лапками и клювом, в испуге прижимавшегося к его груди.

— Вот видите! — воскликнула обрадованная девушка. — Я хорошо знала, что он ничего не украл! За что же напали на тебя наши люди, дитя мое?

— Я шел своей дорогой, возвращаясь домой, и держал птицу, чтобы она не вырвалась. Вдруг твои люди заметили меня и закричали, что я украл что-нибудь в твоем лагере. Они попытались отнять у меня голубя, но я не хотел, чтобы они даже видели то, что я нес… И они ничего не видели!.. — прибавил он торжествующим тоном.

— И за это тебя хватили по лбу, глупец, — сказал профессор Гассельфратц, — а если бы ты им уступил, они оставили бы тебя в покое.

— Но я не уступил, и они не увидели того, что я хотел скрыть, — повторил мальчик.

— А как тебя зовут? — спросила девушка.

— Гассан.

— Твои родные живут здесь по соседству?

— У меня нет родных.

— Но ты сказал, что возвращался домой… Значит, ты живешь не один? — спросил Мориц.

— О, нет… Я живу с Гуша-Нишином и Леилой.

— Гуша-Нишин!.. — покатываясь от смеха, повторил господин Гассельфратц.

— Если я не ошибаюсь, — заметила мадемуазель Кардик, — это имя буквально означает: тот, кто держится в своем углу?

— Да, мадемуазель… Красивое имечко, не правда ли?!

— Зато носящий его, надо думать, не любит надоедать другим, — ответила молодая девушка, стараясь скрыть свою улыбку.

— Чего нельзя сказать про всех, — добавил лейтенант Гюйон, бросая многозначительный взгляд на немецкого ученого.

Но герр Гассельфратц пропустил мимо ушей эти слова; надев очки, он принялся внимательно рассматривать маленького Гассана.

— Судя по покрою одежды, — произнес он наконец, — этот мальчишка принадлежит к секте гебров.

— Гебров! — с удивлением повторила мадемуазель Кардик. — Я думала, что их уже не существует более.

— Напротив, сударыня, они существуют до сих пор, и хотя эта презираемая секта вполне заслужила свою некрасивую славу…

— Почему, сударь? За что заслуживает презрения эта секта? — с живостью спросила мадемуазель Кардик.

— Мне тоже кажется, что поклонение огню, как животворящему началу мира, не заключает в себе ничего унизительного, — прибавил лейтенант, который рад был случаю поддержать мнение мадемуазель Кардик и в то же время высказать противоречие ученому профессору, к которому он с первой же встречи почувствовал непреодолимую антипатию.

— Ну, хорошо, хорошо… — проговорил немец со смехом. — Так как мадемуазель находит эту секту восхитительной, то и я также буду ею восхищаться. Как бы то ни было, персы не разделяют нашего мнения, и нет таких обидных прозвищ, которые они не давали бы гебрам.

— Не за это ли и напали наши люди на этого мальчика? — спросила девушка.

— Весьма вероятно, — сказал ученый, покачивая своей лысой головой.

— Бедняжка!.. Правда ли, Гассан, что ты гебр? — продолжала мадемуазель Кардик.

— Да, ханум, — решительно ответил Гассан и выпрямился с гордым, но слегка печальным видом, как будто ожидая встретить внезапную перемену к худшему в обращении своей покровительницы.

— В таком случае можно верить всему, что он говорит, — заметил Мориц. — Как ни презирают мусульмане идолопоклонников-гебров, тем не менее последние везде пользуются славой людей, не умеющих лгать.

— Завидное качество! — заметил лейтенант. — Вот что нужно было бы внушить всем этим неграм, арабам, тунисцам, персам и tutti quanti.

— Эти гебры до сих пор еще придерживаются религии Зороастры? — спросила мадемуазель Кардик.

— О, да, но несколько измененной, — сказал ее брат. — Впрочем, если я не ошибаюсь, между ними существует группа сектантов, желающих восстановить первобытную религию во всей ее чистоте. Кажется, их называют «древними гебрами»?