Наследник Робинзона, стр. 29

— Этот взрыв неспроста, это результат умышленного преступления; какой-то негодяй или сумасшедший подготовил его с непонятным терпением, подпилил ось, открыл доступ воде в трюм… Что заставило его решиться на такое страшное преступление, в котором ставилась на карту не только жизнь шестисот восьмидесяти человек, но и его собственная… Однако я должен пойти посмотреть, что делают мои люди…

Было уже три четверти первого, и теперь на глаз было заметно, как вода подступала ближе к бортам, иначе говоря, судно понемногу начинало тонуть. Командир быстро обошел матросские и солдатские помещения и убедился, что приказания его исполняются. Он собирался уже выйти на палубу, когда к нему подошел человек и, почтительно останавливаясь перед ним, сказал:

— Господин командир, согласно вашему сегодняшнему приказанию, каждый солдат должен взять с собой свое оружие, а потому я осмеливаюсь просить вас, от имени оркестра шестого полка морской пехоты, разрешить нам взять с собой ваши музыкальные инструменты, так как это наше оружие.

Человек этот был господин Рэти.

— Разрешаю! — коротко ответил капитан Мокарю и пошел дальше.

Выходя на палубу, он был встречен другой просьбой, которой не суждено было быть принятой столь же благосклонно.

— Не разрешите ли вы нам, — спросил майор О'Моллой, — захватить с собой несколько бутылок шампанского и виски, хотя бы только в качестве лекарственного средства против болезни печени?

— Невозможно, майор, решительно невозможно! — сухо ответил капитан Мокарю, — а в командирскую шлюпку тем более!..

— О, в таком случае я прекрасно могу устроиться и в шлюпке лейтенанта, если только в этом все затруднение…

— В таком случае разрешаю вам взять с собой не более двух бутылок виски, да и то с условием, что вы сумеете хорошо припрятать их.

После этого разговора майор подошел к жене, чтобы сообщить ей, что, к величайшему его сожалению, он вынужден будет сесть на другую шлюпку, но что ввиду его болезни печени приходится жертвовать многим…

На это мистрис О'Моллой презрительно кивнула головой, как бы выражая свое согласие, и затем, отвернувшись, стала продолжать разговор с Флорри.

Ровно в час пополудни все шлюпки были уже спущены на воду и снаряжены, как было указано в распоряжении командира. Все они стояли в ряд вдоль борта неподвижного фрегата; пассажиры и экипаж стали занимать свои места; все это происходило в полном порядке. В командирской шлюпке поместились: мистрис О'Моллой, Флорри, господин Глоаген, полковник Хьюгон, Поль-Луи и Чандос вместе с Кхаеджи и тридцатью членами экипажа, в числе которых находились Кедик и Камберусс. Майор с двумя бутылками в карманах своей домашней куртки поместился на шлюпке лейтенанта. Больных и раненых под наблюдением двух врачей и фельдшера бережно уложили в большой шлюпке. Господин Рэти со своими музыкантами помещался в особой небольшой шлюпке, под командой одного из судовых офицеров.

Весь этот маневр выполнялся в строгом порядке, неторопливо и спокойно; яркое солнце заливало зеркально гладкую поверхность воды, никому не хотелось даже верить, что тут происходит какая-то страшная драма без криков и воплей, среди мертвенной тишины окружающей обстановки.

Теперь все уже было готово, все расселись по местам, и гребцы с поднятыми веслами только ожидали приказания командира, но тот почему-то все еще медлил.

Вдруг на мостике показался человек, о котором никто в данный момент не думал, который не имел своего определенного места ни здесь, ни на судне; то был То-Хо, несчастный кули, чернорабочий, клиент Поля-Луи. Грязный, оборванный и черный, более отвратительный, чем когда-либо, нагнувшись над рядом шлюпок, он некоторое время оглядывал их как-то недоуменно, затем вдруг кинулся в воду и тотчас же скрылся под водой.

Двадцать секунд спустя он вынырнул из воды под носовой частью командирской лодки, и прежде чем кто-либо из матросов успел предугадать его намерение, он обеими руками ухватился за борта шлюпки и вцепился с такой силой, какой позавидовала бы даже пиявка. Он теперь держал голову над бортом и долгое время оставался совершенно неподвижным, уставившись глазами прямо в командира.

Эта проделка неизвестного сначала удивила, а затем даже раздосадовала капитана Мокарю.

Общество подобного пассажира было, конечно, вовсе нежелательно как для него, так и для его гостей, но, с другой стороны, нельзя же было навязать его и другой шлюпке, тем более, что место, предназначавшееся майору, оставалось свободным.

Сдвинув хмуро брови, командир сделал головой утвердительный знак, и прежде чем кто-либо успел сообразить, в чем дело, То-Хо одним прыжком очутился на носу шлюпки, где скорчился и съежился, как обезьяна, так что от всей его фигуры осталась видна только одна согнутая дугой спина.

— Отваливай! — скомандовал командир.

Весла на семнадцати шлюпках разом опустились в воду, и шлюпки стали плавно удаляться от неподвижного фрегата.

В этот момент сердца всех присутствующих невольно дрогнули — все они вдруг осознали весь ужас своего положения, поняли, что теперь перед ними раскрывается страшная неизвестность, что они идут ей навстречу с закрытыми глазами.

Вдруг мужественные звуки «Марсельезы» огласили воздух и разом пробудили мужество в сердцах всех присутствующих. Господин Рэти весьма удачно избрал этот момент, чтобы доказать даже самым отъявленным скептикам пользу и значение трубы и барабана в известные тяжелые моменты человеческой жизни, и, надо отдать ему справедливость, вполне преуспел в своем намерении.

Когда последние аккорды национального гимна смолкли над морем, покинутый всеми фрегат вдруг как будто содрогнулся от самого своего основания и верхушек мачт. С минуту он покачивался на воде, подобно раненой птице, и затем разом ушел под воду.

На глазах всех скрылись сперва под водой его трубы, затем низы мачт, затем стали скрываться одни за другими все снасти и реи, пока над поверхностью океана не осталось уже ничего, кроме верхушки грот-мачты с ее трехцветным вымпелом.

Немного погодя скрылся и этот вымпел, и море поглотило бесследно гордый фрегат «Юнону», который долго еще продолжал медленно погружаться в бездонную глубину вод.

Шестьсот восемьдесят человек французов, стоя с непокрытыми головами на своих шлюпках, послали скрывшемуся из глаз фрегату свое последнее «прости» громким возгласом: «Да здравствует республика!».

Это было в два часа пополудни.

ГЛАВА XII. В шлюпке на Тихом океане. То-Хо и Кхаеджи

Когда первый момент оцепенения прошел, командир сделал знак, чтобы все шлюпки сгруппировались вокруг него.

Когда этот маневр был исполнен, он сказал: — Ближайший отсюда берег — это остров Пасхи, мы находимся от него на расстоянии всего двести миль; это единственный берег, которого мы можем достигнуть, так как все остальные земли и острова отстоят слишком далеко. При благоприятном ветре мы можем рассчитывать достигнуть острова Пасхи в пять или шесть дней, при других же условиях, я боюсь, что наш путь продлится гораздо дольше. Поэтому предлагаю всем вам сразу умеренно расходовать пищу; что же касается направления, то господа командиры шлюпок хорошо знают его. При этом все же наиболее разумно держаться нам всем вместе. Предлагаю всем шлюпкам собираться вместе тотчас после пеленга, то есть около половины первого. По ночам рекомендую постоянно зажигать огни, чтобы мы могли видеть друг друга, не сталкиваться и не расходиться. Полагаю, что, благодаря всем этим, в сущности, простым мерам предосторожности, нам удастся благополучно достигнуть земли!

Единогласное «ура» со всех шлюпок встретило речь командира.

Его спокойствие и уверенность сообщились всем; море было так прекрасно, небо так безоблачно, а шлюпки все такие новенькие, чистенькие и нарядные, что, положительно, общий вид этой флотилии скорее производил впечатление веселой поездки или прогулки с музыкой и дамами, чем гурьбы несчастных, потерпевших крушение и находящихся в отчаянном положении людей.