Правда варварской Руси, стр. 112

Нидерландские олигархи даже не подозревали, что антифранцузской коалиции больше нет. И наоборот, возникла коалиция против них. Они все еще были в упоении от собственных успехов на международной арене. Последним их «успехом» стала очень «выгодная» сделка — они… продали французам огромную партию пушек и мушкетов! Что позволило военному министру Лавуа довести численность войск до но тыс. В 1672 г. эта армия была сосредоточена в Шалеруа. Возглавили ее Тюренн и Конде, талантливые военные инженеры Вобан и Клервиль. А верховное главнокомандование оставил за собой король. Прибыв к армии и осмотрев ее, он заявил: «С таким эскортом можно спокойно отправляться в небольшую прогулку по Голландии».

Он и впрямь ехал, как на пикник. Взял с собой на войну королеву и двух фавориток, де Лавальер и беременную Монтеспан. Вся эта «семейка» дружно путешествовала в одном экипаже, а на остановках размещалась в одном походном шатре. Впрочем, в нем было 6 комнат и 3 спальни — Людовик мог по своему усмотрению выбирать, с какой из дам он сегодня ночует. По умело сконструированным понтонным мостам французы хлынули через Рейн. И начали брать города один за другим. Могли бы одним махом захватить и всю Голландию, но ведь Людовику хотелось развлечься! И де Вобан подыгрывал ему, устраивая специально для короля и его спутниц «красивые» осады. Целый корпус «инженеров короля»-под научно выверенными углами вел к стенам траншеи и апроши, батареи под научно выверенными углами били стены, саперы подводили мины. И в заведомо определенное время крепость сокрушалась — словом, эффектное, яркое и острое зрелище. Куда интереснее, чем в театре.

А в Голландии нарастала паника. Вспыхнули бунты против правителей, которые довели страну до катастрофы. И в Гааге Ян и Корнелий де Витт были растерзаны разъяренной толпой. Под давлением восставших масс Генеральные Штаты снова обратились за выручкой к дому Оранских. А род бывших штатгальтеров к этому времени почти угас. Последним его представителем был принц Вильгельм, хрупкий и хилый, страдавший искривлением позвоночника и астмой. Ему исполнился 21 год, он никогда не воевал, а его наследственное владение, княжество Оранж, даже не имело армии. Но Вильгельм обладал железной волей, был убежденным кальвинистом и верил, что Оранские — орудие Божьего промысла. Хотя верил иначе, чем Кромвель. Был веротерпимым — раз Господь допускает другие конфессии, значит, так надо. И несчастья или неудачи переносил с редким спокойствием. Что ж — еще одно Божье испытание. Ведь то, чему суждено быть, все равно свершится.

Вильгельм принял приглашение, став штатгальтером и генерал-капитаном. О либеральных «свободах» речь уже не шла, стоял вопрос о существовании Нидерландов. Так что перепуганные олигархи предоставили Оранскому почти абсолютную власть — на тебе, только сумей выкрутиться. А это было непросто. Французы успели занять Арнем, Оверэсейл, Гелдерн, Утрехт, находились в 20 милях от Амстердама. Голландия соглашалась на переговоры, но Людовик выдвинул такие требования, которые фактически означали конец независимости. И тогда Вильгельм приказал открыть шлюзы, разрушить плотины и затопить территорию. Голландские крестьяне в отчаянии пытались сопротивляться, мешали солдатам — для них эта мера означала полное разорение, а то и голодную смерть. Однако штатгальтер был неумолим. Все сельское хозяйство Нидерландов было погублено, зато на пути французов разлилось море.

Королевская армия остановилась в Утрехте, чтобы дождаться зимы и атаковать по льду. Но зима выдалась мягкая, озера и болота на месте полей не замерзли. А на море адмирал Рюйтер правильно рассчитал, что французский флот серьезной опасности не представляет. Отделил против него небольшую эскадру, а основные силы сосредоточил против Англии. Нанес ей ряд поражений и не позволил установить блокаду побережья. Удержавшиеся голландские города могли снабжаться морем. А весной Вильгельм развернул партизанские действия на французских коммуникациях, нарушая им подвоз продовольствия и боеприпасов. Людовик занервничал. Такая война ему не нравилась, торчать в лагерях без привычных удобств и развлечений становилось скучно. И он уехал в Париж. А следом пришлось отступить армии. За собой она оставляла лишь руины, разрушая все ранее взятые города и села.

Турция поворачивает на север

Договор о мире и «дружбе», заключенный с Россией, крымский хан так и не выполнил. Пленных не вернул. А в 1671 г. вместе с Дорошенко опять напал на Западную Украину. Казаки Хоненко отбивались. Поляки же, как обычно, не торопились садиться на коней и браться за сабли. Но Хоненко неожиданно получил помощь от запорожского кошевого Ивана Сирко. Личность это была примечательная. Он родился на Харьковщине, то есть на российской территории, в семье слободских казаков-эмигрантов. Ушел в Сечь, где выдвинулся доблестью и умом. Сирко не был настроен против России, но являлся ревностным поборником древних запорожских традиций. Поэтому после Переяславской рады присягу не принес — запорожцы никогда никому не присягали. Однако против поляков воевал лихо, и Хмельницкий назначил его винницким полковником. Хотя пробыл он на этом посту недолго, жизнь «удельного князька» была не для него, и Сирко вернулся в свое любимое «лыцарское братство».

Раздел Украины он воспринял болезненно. Но когда выявились связи Дорошенко и Брюховецкого с татарами и турками, никакая дружба с этими гетманами стала для Сирко невозможной. Он прочно обосновался в Сечи, возрождая независимое «лыцарство» — сюда стекались казаки, уставшие от междоусобиц, дезертиры из полковничьих и гетманских частей. А поскольку запорожцы традиционно считались защитниками от «басурман» всей Украины, Сирко и повел их на выручку Хоненко. Нанес удары по тылам врагов, и им пришлось отступить. Но уже было ясно, что Дорошенко выступает в роли пацана, который нарочно задирает прохожих, зная — за углом стоит могучий амбал и ждет повода вмешаться. Турция успела передохнуть после войн с Австрией и Венецией. В 1671 г. войска паши Дамаска подавили последний очаг внутренней смуты — разгромили ливанских сепаратистов, взяли и разорили их столицу Решайи. И Османская империя развернула приготовления к новой войне. На севере. Встревоженные поляки направили в Москву посольство Храповицкого для переговоров о союзе.

Ордин-Нащокин, хотя и лишился титула канцлера (царь вообще упразднил этот пост), все еще оставался «ближним боярином и наместником Шацким», возглавлял Посольский приказ. Но главным советником Алексея Михайловича стал Матвеев. Такое понижение Ордин-Нащокин воспринял крайне болезненно. В течение 10 месяцев кое-как смирялся. Возможно, как и Никон, не терял надежды, что государь одумается и призовет его обратно. Этого не происходило. Царь позволял ему руководить внешнеполитическим ведомством, но не более того. И Ордин-Нащокин учинил вызывающий демарш. 2 декабря, в самый день прибытия польской делегации, подал в отставку. Указал, что для него вообще лучше в монастырь уйти. Похоже, рассчитывал на свою «незаменимость» — кто же еще сумеет провести переговоры с панами? Но ошибся. Царь отставку принял. Публично, в присутствии всех придворных. «И от всее мирские суеты освободил явно». Для Ордина-Нащокина это была полная катастрофа, он уехал во Псков и постригся в монахи в Крыпецком монастыре.

Начальником Посольского приказа стал Матвеев. И переговоры с Храповицким были поручены ему и воеводе Долгорукову. Провели их блестяще. С необходимостью союза соглашались, но осторожно, зная безответственность и коварство поляков. Проявили твердость, добившись закрепления за Россией Киева. Что же касается собственных конкретных обязательств, то ограничились обещанием послать при необходимости против турок отряды донцов, калмыков и ногаев. Словом, сохранили за собой право действовать по обстоятельствам.

А ситуация быстро обострялась. Опять «зашаталось» Левобережье. Начали поступать сведения, что гетман Многогрешный сносится с Дорошенко и готов перекинуться под власть султана. Но и казачья старшина не дремала, в борьбе за власть выискивала повод свалить начальника. Против него объединились генеральный писарь Мокриевич, войсковой обозный Забелло, судьи Домонтович и Самойлович, переяславский, нежинский и стародубский полковники. Представили обвинения батуринскому воеводе Неелову, он арестовал Многогрешного и отправил в Москву. Там его приговорили было к смерти, но Алексей Михайлович гетмана помиловал и ограничился ссылкой в Сибирь.