Амулет воинов пустыни, стр. 47

Герольт разглядывал звездное небо, когда ему снова вспомнился рассказ о чужеземцах, встреченных Абдаллахом в день отправления. Герольт уже не сомневался в том, что это были апостолы Иуды — искарисы. Как и другие рыцари, он надеялся, что скорый отъезд из Аль-Фаюма, а также дуга, которую им предстоит описать по пустыне, собьют их смертельных врагов с толку. С этой надеждой Герольт и уснул.

Однако надежде не суждено было сбыться. В этом рыцари убедились на третий день пути.

Уже ночью они свернули с южного направления и начали искать караванную тропу, по которой можно было выйти к дороге, ведущей на запад — к оазису Сива.

Утром они оказались в местности, где каменистая равнина уже почти совсем сменилась песками. Со всех сторон путников окружали длинные, застывшие цепи дюн, достигавших двухсот локтей в высоту. Нигде не было заметно никаких следов жизни. Ничего, кроме пустыни. Лишь изредка картину оживляли аламы из костей и булыжников. Обычно хабир добавлял к ним еще один камень в качестве жертвоприношения духам пустыни.

Первые магические часы этого дня Герольт встретил в благоговейной молитве и благодарности за тепло, которое начало согревать его тело. Картина, представшая перед глазами путников, была преисполнена щемящей душу красоты и совершенства. Странствующие дюны, вечно изменяющие свой облик, были торжественны и величественны. А между ними под куполом синего неба через охряную бесконечность шествовал маленький караван.

Но вскоре пустыня снова начала показывать свой жестокий нрав, издеваться над упорством путников и наказывать их тела и души свинцовой одурью.

Накануне, когда во время полуденного привала Мак-Айвор назвал жару невыносимой, Джамал ответил ему:

— Во многих местах пустыни настолько жарко, что жителей этих мест после их смерти Аллах отправляет сразу в рай. Потому что ад на земле они уже испытали. В одно из таких мест мы и идем. Оно находится к юго-западу от оазиса Сива, и мы называем его Руб аль-Хали, что означает «пустая четверть».

Морис выплюнул песок.

— У вас, людей пустыни, странное чувство юмора, — сказал он, разглядывая однообразные пески. — Едва ли может быть что-то более пустое, чем сама пустота. И похоже, во врата ада мы уже давно вошли.

На обветренном лице Джамала показалась скупая улыбка.

— Ты человек сильных страстей, — ответил он двусмысленно и не без намека на явную благосклонность Мориса к белой женщине. — Но на короткую любовь пустыня не соглашается.

Спустя два с половиной часа после восхода солнца путники были поражены решением Селима Мабрука остановить караван. Ведь до шестичасового привала было еще далеко, да и алама поблизости тоже не оказалось.

Когда рыцари увидели, что хабир, сидя на верблюде, прищурил глаза и пристально смотрит куда-то в юго-восточном направлении, ими овладели тревожные предчувствия. Его взгляд был направлен на след, оставленный караваном. А затем Салим Мабрук и вовсе отошел в сторону и верхом на верблюде взошел на вершину дюны.

— Что случилось, хабир? — крикнул Тарик. По выражению его лица остальные рыцари поняли, что он обеспокоен.

— Я вижу всадников, идущих по нашему следу!

Мак-Айвор обернулся, сделал над своим глазом козырек из ладони и всмотрелся в южный горизонт.

— Где ты видишь всадников? Я не вижу ничего, кроме моря песка. Наверное, мне не хватает второго глаза.

— Вряд ли бы он тебе помог, — отозвался Морис, — потому что я тоже никаких всадников не вижу.

Герольт и Тарик также никого не увидели. Однако Джамал, взошедший на дюну к хабиру, подтвердил его правоту:

— Клянусь святыми сурами Корана, он прав! Теперь и я их вижу. Хабир, у тебя глаза сокола!

— Может быть, это торговый караван? — спросил Герольт в надежде, что появление всадников им ничем не грозит.

— Исключено! — крикнул Селим Мабрук. — Это не простой караван. Трое всадников вырвались вперед. Они настолько безумны, что каждый из них идет своей дорогой. Ни один опытный хабир этого не допустил бы.

— Ты можешь сосчитать их всех? — спросил Мак-Айвор.

— По крайней мере, семеро. Но, возможно, сзади еще несколько человек.

— И они следуют за нами?

Хабир кивнул.

— Судя по всему, так оно и есть. Скоро станет ясно, случайно ли они движутся в нашем направлении или идут по следу.

С этими словами Селим Мабрук вернулся к путникам и скомандовал продолжение шествия. Но, обойдя ближайшую дюну, он свернул с северного направления и пошел на запад.

К моменту, когда караван остановился для полуденного отдыха, у хабира уже не было никаких сомнений в том, что неизвестные всадники идут по их следу. Чужаки тоже свернули на запад. При этом всадники даже не догадывались, что они обнаружены — им не могло быть известно об остроте зрения двух бедуинов.

— Что это может означать? — испуганно спросила Беатриса. — Это мамелюки, которых послал за нами эмир?

— Нет, это не солдаты, — ответил ей Морис. — В этом наш хабир уверен.

— Кто же они такие?

— Возможно, это гораздо более опасные враги, чем мамелюки, — мрачно пробормотал Мак-Айвор.

По лицу Беатрисы было видно, как сильно она испугана.

— О ком вы говорите?

— У тамплиеров никогда не было недостатка в недругах, дорогая Беатриса, — уклончиво ответил Морис. — Но не стоит больше спрашивать о них. Чтобы избежать опасности, нам надо посоветоваться с хабиром и Джамалом.

Селим Мабрук и Джамал молча слушали реплики, произносимые на языке франков. Наконец хабир спросил:

— Ведь вы думаете, что эти всадники — те самые люди, из-за которых мы покинули Аль-Фаюм на день раньше. Не так ли?

Герольт пожал плечами.

— Об этом мы сможем узнать только тогда, когда они нападут на нас.

— Это опасные люди? Они военные? — спросил хабир.

Тарик кивнул.

— Если это те самые люди, о которых мы думаем, то караван в большой беде. Они опаснее змеиного гнезда, в которое случайно наступили ногой. Они опытные воины и убивают без всякой пощады.

Лица бедуинов не изменились. Их жизнь состояла из постоянных опасностей, и каждый из них умел обращаться с копьем и симитаром.

— Для того и вертится колесо судьбы, чтобы сбивать с толку, испытывать и утешать, — произнес хабир. — Кто сегодня пьет из золотого кубка, завтра получит деревянную кружку.

— Если это наши смертельные враги, схватки с ними избежать не удастся, — сказал Мак-Айвор, полагая, что бедуины все еще не прониклись серьезностью положения. Но он ошибся.

— Это я понял из первых твоих слов, Железный Глаз, — сказал Селим Мабрук. Во время первого ночного привала хабир услышал, как при обращении к Мак-Айвору эту кличку использует Джамал, и с тех пор стал называть рыцаря так же. — Давайте подумаем, как мы можем использовать свое преимущество. А оно заключается в следующем: ваши враги еще не знают, что мы их заметили.

— Наверное, они хотят напасть на нас ночью, — сказал Морис, — когда мы разобьем лагерь и ляжем спать. Эти черти преданы злу. Они — бесчестный сброд, предпочитающий нападать сзади, исподтишка, а не в открытом бою, как благородные воины.

— Значит, их надо держать в уверенности, что мы их не заметили, и дать им возможность напасть на наш ночной лагерь, — спокойно сказал хабир. — Когда они заметят, что оказались в ловушке, будет слишком поздно спасаться от наших клинков.

— Как же ты собираешься устроить им засаду здесь, в пустыне? — удивился Герольт. — Ведь тут совершенно негде спрятаться.

— Опыт — отец мудрости, юный франк, — ответил Селим Мабрук с хитрой улыбкой. Он погладил свою черную бороду, из которой посыпался песок. — Пустыня позволяет устроить тысячу засад.

— Скажи, что ты имеешь в виду, — потребовал Тарик.

— Незадолго до наступления ночи мы пройдем еще много хурдов — странствующих дюн. А за ними нас ждет серир — полоса каменистой пустыни шириной примерно в половину фарсанга. Там мы и разобьем свой лагерь, который будет хорошо виден с дюн. Такое расположение станет непреодолимым соблазном для людей, решивших на нас напасть.