Амулет воинов пустыни, стр. 21
Растерянность и испуг отразились на лице Абуны, когда Мак-Айвор, крепко схвативший горящий конец смоляного факела, вырвал его из рук врага, вместо того чтобы взвыть от боли. Потрясенный этим зрелищем здоровяк качнулся и отступил назад.
Толпа вскрикнула в едином порыве — казалось, что этот звук издал полузадушенный великан.
— У этого шайтана не только железный глаз — у него и руки из железа! — выдохнул кто-то в наступившей тишине. И лишь один из присутствовавших знал, что посетители «дома золота» стали свидетелями проявления необычного дара, полученного посвященным хранителем Грааля.
Мак-Айвор вскочил с песка.
— Что, волчонок, решил поиграть с огнем?! — крикнул он. Гнев начал охватывать его, ибо уже поверженный враг совершил непостижимую для честного человека подлость. Мак-Айвор схватил факел за другой конец. — Так получай же, трусливый пес!
Абуна бросился к выходу с арены. Но Мак-Айвор преградил ему путь к отступлению. Первый удар факелом он нанес по кожаному фартуку врага. Абуна издал отчаянный вопль, согнулся и упал на колени. Затем Мак-Айвор ударил его в подбородок сбоку. Абуна без чувств рухнул на песок арены.
Рыцарь швырнул факел в сторону. Снова воцарилась гробовая тишина. Победитель взглянул на помост, с которого Амир ибн Садака наблюдал за невероятным сражением, и презрительно крикнул:
— В следующий раз не посылай ко мне таких трусливых гиен! Драться с тамплиером достоин только честный человек!
С этими словами рыцарь направился к выходу. На этот раз не было ни проклятий, ни плевков. Лишь когда Мак-Айвор, подхваченный под руки четырьмя охранниками, исчез в проходе, за его спиной раздался оглушительный рев толпы.
8
«Благодарю тебя, о Господи!» Тарик трижды перекрестился, когда Мак-Айвор с помощью своего чудесного дарования отразил подлую атаку и исход боя был окончательно решен. Левантиец испытал несказанное облегчение. Его друг был спасен! По крайней мере, на время…
Лишь сейчас Тарик, ощутив наконец покой и расслабленность, сделал глоток пальмового вина. Не пренебрег он и миндалем и финиками, которые принес ему Гарун. Страх за брата-тамплиера и отвращение к жестокой драке до этого момента вызывали у левантийца тошноту. Но сейчас он чувствовал себя прекрасно.
Тарик не впервые видел потоки крови, к ее виду он привык уже давно. Он был воином-монахом и участвовал во многих битвах. Потрясти ужасами сражения на поле боя Тарика было нельзя. Но он не понимал, как люди могут получать удовольствие, наблюдая за бессмысленными убийствами. Его ужасал азарт толпы, тешившейся кровавым зрелищем и платившей за это.
В битвах, которые затем пришлось увидеть Тарику, пролилось много крови. Кроме ран и сломанных костей было и много смертей. Один из борцов секирой разрубил своему противнику грудь, и тот скончался на арене под ликующие вопли толпы.
Хотел бы Тарик никогда больше не приходись в Байат аль-Дхахаб! Но левантиец понимал, что он не может себе этого позволить, если хочет освободить Мак-Айвора. У него уже появились кое-какие идеи, но для того, чтобы составить из них четкий план, ему не хватало некоторой информации.
Прежде чем продолжить размышления, ему было необходимо подробнее осмотреть Байат аль-Дхахаб. Он полагал, что во время боев это можно сделать самым безопасным способом. Когда идет сражение, все смотрят только на арену. В том числе охранники и слуги. Поэтому Тарик дождался очередного удара в гонг. Во внутреннем дворе снова началась борьба не на жизнь, а на смерть.
Левантиец поднялся и положил ладонь на дверную ручку. Из соседней ложи раздались дикие вопли. Один из голосов, несомненно, принадлежал хозяину Байата аль-Дхахаба. Тут же его заглушили завывания других зрителей.
Тарик осторожно открыл дверь и вгляделся в сумрачный коридор. В дверном проеме соседнего эркера он увидел спину Амира ибн Садаки. Хозяин заведения избивал худенького Гаруна, а тот молча, не двигаясь, переносил побои.
— Мерзавец! — кричал Амир, награждая мальчишку пощечинами. — Сколько раз я говорил тебе, что ты должен быть внимательнее! А ты до сих пор не усвоил, как надо принимать достопочтенного гостя, старшего евнуха Кафура! Ты пролил вино на его драгоценные одежды! Придется высечь тебя за твое недостойное поведение. Ты лишишься за это своего жалования. Но и это еще не все. Отныне и духу твоего не будет в верхних покоях. Ты станешь работать внизу. Ты будешь убирать камеры рабов, чистить там отхожие места и выполнять всю прочую грязную работу. После представления отправляйся к Юсуфу!
— Господин, накажи меня сурово, но только не отправляй к Юсуфу! — взмолился Гарун. Он упал на колени и торопливо заговорил: — Прости меня, господин! Я не могу убирать арену от останков животных и уносить оттуда убитых рабов! Юсуф стар и уже привык к таким вещам! Для него это обычная работа, но я…
— Замолчи, несносный мальчишка! — крикнул Амир ибн Садака, толкнув Гаруна сапогом в грудь. — Ты будешь делать то, что я прикажу! Одному Аллаху известно, какой черт меня заставил пообещать твоему умирающему отцу взять тебя на службу! Ты позоришь своих покойных родителей! Неповоротливый осел! Убирайся, не то я велю привязать тебя к козлам!
Гарун застучал каблуками, сбегая вниз по лестнице.
Лишь теперь Амир ибн Садака обратился к гостю, платье которого Гарун залил пальмовым вином. Вероятно, это и был евнух высокого чина. Вначале Амир говорил тихо, затем голос его стал громче, и, наконец, он перестал сдерживаться.
— …При всем уважении, которое я к тебе испытываю, я все же должен сказать, что не привык так делать дела, Кафур! — услышал Тарик. — Ты знаешь, что всегда можешь взять у меня в долг. Раз уж ты, к сожалению, поставил не на того бойца и проиграл деньги, я могу, по крайней мере, рассчитывать на то, чтобы ты предложил ценную вещь стоимостью хотя бы в половину твоего долга.
Евнух по имени Кафур что-то ответил, но Тарик не расслышал его. Рыцарь лишь понял, что тот в чем-то упрекал Амира ибн Садаку.
— Но такая вещь не может стоить пяти динаров, не говоря уже о десяти, которые ты мне должен, — затарахтел Амир ибн Садака. Тарик заметил, что хозяин заведения держит в руке шнурок, на котором из стороны в сторону раскачивалась странная угловатая пластина. — Эта вещь не золотая, как ты утверждаешь! Она сделана из серебра и всего лишь покрыта тонким слоем позолоты. Смотри, здесь, на углу, выступила железная основа. Что прикажешь мне делать с этой языческой безделушкой, которую наверняка какой-нибудь феллах откопал в могиле времен фараонов? А может, это и вовсе работа суеверного бедуина. Такие дешевые амулеты продаются на любом деревенском базаре. Но во имя нашей многолетней дружбы и из уважения к тебе я готов взять его и списать за это пять динаров твоего долга. В следующий раз приноси что-нибудь действительно ценное… Хорошо, Кафур, хорошо! Я знаю, что предстоящий бой тебе интересней, чем разговоры о долгах. Пусть Аллах дарует тебе удачу, когда ты будешь выбирать, на кого ставить в этот раз! Салам!
Амир ибн Садака произнес это приветствие злобным тоном, как будто хотел сказать не «да пребудет с тобой мир!», а «чтоб ты провалился!» Затем он прикрыл дверь в эркер и зашагал по коридору, покачивая головой.
Тарик внезапно загорелся одной идеей. По крайней мере, она стоила того, чтобы попробовать. Но для этого Тарику следовало заручиться доверием Амира. И теперь, после беседы ибн Садаки с евнухом Кафуром, тамплиер получил возможность действовать.
Тарик дал хозяину бывшего караван-сарая сделать еще несколько шагов, а потом громко хлопнул дверью, как будто только что вышел из своего эркера, и пошел следом за Амиром.
Ибн Садака, услышавший стук двери, остановился и взглянул на него.
— Господин уже изволит уходить? Неужели победа неверного лишила тебя радости зрелища? — осведомился он.
— Нет. Хотя должен признаться, я ожидал другого исхода этой битвы с крестоносцем, — ответил Тарик. — Я не сомневаюсь в способностях твоего человека, но сегодня он был не на высоте. А о том, что Абуна схватил факел, я даже говорить не хочу.