Вист втемную, стр. 58

Так помаленьку час и прошел. За окном стало смеркаться, и Галька первая заявила матушке, что пора и честь знать. Расцеловалась с родительницей на прощание и пошла с Тараном к машине.

ДОРОЖНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Садясь за баранку, Юрка испытал некоторое облегчение. Вроде бы ничем его не траванули и бритвой горло не порезали. Хотя о том, что эта самая бритва у Гальки при себе, по-прежнему продолжал думать.

Поехали. Галька немного пошмыгала носом, скорее всего действительно растрогалась от встречи с мамашей. Таран даже решил комплимент сделать:

— Симпатичная у тебя мать. Добрая такая, ласковая. Ни за что не поверю, что ей десять лет сидеть пришлось. За что такую посадить могли? Ума не приложу!

— Отца моего топором зарубила, — вздохнула Галька. — Сонного. Мне тогда двенадцати еще не было.

— За что? — Тарана такая ситуация особо не удивила. У него дома, когда он с родителями жил, тоже несколько раз доходило до рукопашных, когда мать на отца с кухонным ножом лезла или папаша за топор хватался. Правда, это происходило уже в последние пару лет, когда Таран подрос и мог сыграть роль «миротворческих сил».

— Приревновала она его, — объяснила Галька. — Он у нас вообще-то добрый был и почти непьющий. Короче, не как у других. Ни мне от него не попадало, ни маме. И работал он хорошо, рублей триста получал, по тем временам это много было. А тут появилась одна зараза и закрутила его. В общем, он сказал, что на развод подать хочет. То ли влюбился сильно, то ли еще что… Они же тогда с матерью еще молодые были — чуть-чуть за тридцать. В общем, заявления он еще не подал, но жить ушел к той бабе. А мать две ночи поревела, а на третью хлебнула для храбрости, взяла топор и пошла туда к ним. В общем, и его, и ее. Вот ей за два трупа и вкатили десятку.

— Сурово… — заметил Юрка.

— Мужику бы могли бы и пятнадцать врезать, а то и вышку. Тем более что отца все знали, характеристики были такие, что хоть в ЦК выбирай. Она и сама переживала сильно. В тюрьме от тоски два раза удавиться пыталась — бабы выручали. Брат и сестры ни ее, ни меня знать не захотели. Сестры, правда, жили далеко, замуж повыходили. Но все равно, могли бы племянницу пожалеть. А вот хрен! Хоть бы одна вспомнила. Избу-то материну дядька Гришка быстренько прибрал, хотя у него была своя, новая, а вот меня в детдом спровадил. Мать из тюрьмы пришла через десять лет, а я, пока она сидела, сама на зону попала — первый раз села на два года по тогдашней 144-й, за кражу. Короче, на волю вышли почти одновременно. Ну, правда, Гришка этот нас испугался. Так что мать себе избу вернула. Но жилось ей туговато. С ней и сейчас мало кто здоровается — в деревне все помнят.

— Конечно, неприятно… — посочувствовал Юрка.

Ему, конечно, не очень верилось в эту сентиментальную историю. Хотя, вообще-то, очень располагало к себе то, что Галька не говорила плохо о своем отце. С другой стороны, что-то уж очень легко дочка простила матери убийство этого самого «хорошего» отца. Впрочем, ежели мать осталась у нее единственным родным человеком, который от нее, воровки, не отвернулся, то, наверное, могла бы и простить. Чужая душа потемки…

— Ты сам-то откуда? — спросила Галька, закуривая.

— Из города, — отозвался Юрка. — «Тайваньский» рынок знаешь?

— А как же! Бывала не раз…

— Вот там неподалеку проживаю.

Галька вдруг посерьезнела, присмотрелась и спросила:

— Что-то мне твоя личность знакомой кажется. Может, я тебя на этом рынке и видела?

— Может быть, — кивнул Таран, — хотя я на сам рынок не больно часто захаживал.

— Нет, — вдруг вспомнила Галька. — Я тебя не на рынке видела… Я тебя на квартире видела, летом. Мы бухали там, а ты всех разогнал пинками. Человек пять мужиков взрослых отоварил. Точно!

Теперь и Таран припомнил. Был такой случай прошлым летом, когда он пришел домой, а там целая компания алкашей собралась у его родителей. А когда Юрка решил зайти в свою комнату, чтоб запереться и магнитофон послушать, то обнаружил, что дверь на задвижку заперта. Таран дверь вышиб и обнаружил, что у него на кровати лежит толстая голая баба в обнимку с мохнатым мужиком. Да, эта самая баба была Галька. Которая своей тушью размазанной всю наволочку уделала. Вот тут-то Юрка совсем озверел и начал всех алкашей метелить…

Странно, но после того, как выяснилось, что эта самая Галька была той жирной лахудрой, которая на пару с хахалем Таранову кровать опоганила, Юрка не испытал к ней отвращения. Наоборот, у него эта картинка всплывала в каком-то совсем ином свете. И то, что он Гальку уже видал в голом виде, вдруг стало казаться занятным…

Сначала Юрке думалось, будто это самое видение от него быстро отстанет. Но оно отставать не хотело. Более того, Таран все чаще стал краем глаза, не отрываясь от наблюдения за дорогой, поглядывать на свою пышную спутницу. И уже вовсе не потому, что его тревожила Галькина бритва. Нет, просто ему хотелось приглядеться ко всем этим… хм!… формам. Всплывший из памяти довольно смутный образ голой Гальки как-то невзначай стал накладываться на реальную фигуру одетой. И хотя Таран титаническими усилиями воли заставлял себя глядеть на дорогу, все равно голову как магнитом поворачивало на Гальку.

Между тем движение на дороге было еще довольно интенсивное, и перспектива влететь в какую-нибудь встречную или поперечную технику была довольно актуальной. Таран это прекрасно понимал, но… все-таки поглядывал. И как-то незаметно для себя стал ощущать некие весьма неожиданные желания. Они, конечно, не из головного мозга выползали, а из спинного, что в Юркином возрасте — дело вполне объяснимое.

Конечно, головной мозг тоже работал и прекрасно понимал, что с нездоровыми инстинктами надо бороться. Там все в башке было разложено четко и по полочкам: дескать, заманит она тебя, сучка, а потом бритвой… Хорошо еще, если по горлу. Наконец, насчет Надьки угрызения совести тормозили, мысли насчет того, что надо не об этой корове мечтать, а о том, как побыстрее прибыть на кордон и там дождаться трехпалого гостя, при этом самому выжить, да еще и его каким-то образом живым взять. Но все это очень слабо тормозило.

А между тем они уже обогнули город по объездной дороге и теперь мчались по Московскому шоссе. Тут к транзитным грузовикам присоединялись те, что ехали в город и из города, и надо было держать ухо востро.

В общем, все могло бы закончиться трагически, если б не счастливая случайность, которая заставила события двигаться в направлении, не предусмотренном ни Тараном, ни Галькой, ни даже самим Генрихом Птицеловом.

Собственно, эту самую «счастливую» случайность особо счастливой считать не стоит. Где-то между Кузнецовкой и поворотом к бывшей ферме Душина тяжелый «КамАЗ» пошел на обгон «Нивы» и, уже обгоняя, задними колесами бултыхнул по глубокой и широкой выбоине в асфальте, доверху залитой талой водой. Ш-шух! Плюх! — мутная волна плесканула на капот и ветровое стекло, да так, что в один момент ослепила Тарана. Они с Галькой запросто могли бы улететь с насыпи, но более-менее благополучно вкатились в сугроб и остановились. Юрке пришлось после этого легкого стресса минутку-другую нервы успокаивать — в основном теплыми словами по адресу особо не виноватого дальнобойщика.

Потом Таран более-менее отошел и понял, что надо стекло протереть, потому что «дворниками» вся эта грязюка по-нормальному не сотрется. Он немного поискал тряпку, пока на глаза не попался какой-то небольшой обрывок ткани под сиденьем. Юрка вылез из кабины и принялся наводить марафет на стекло, в то время как Галька, которая в то время, когда Таран матерился, обалдело моргала глазами, не произнося ни слова, пришла в себя и стала, в свою очередь, поливать матюками уже давно умчавшийся грузовик.

Юрка уже заканчивал свои труды, как вдруг на противоположной стороне дороги резко притормозил темно-зеленый «УАЗ» — микроавтобус с красным крестиком на борту. Из его задней дверцы выпрыгнули три человека и молниеносно перебежали шоссе. «Санитарка» тут же рванула с места и понеслась в сторону облцентра, а ее бывшие пассажиры, подскочив к передней дверце «Нивы», единым духом сдвинули вперед водительское сиденье и прежде, чем оторопелый Таран успел открыть рот, уселись на задний диванчик.